Виски с лимоном - Конрат Дж. А.
— Это ведь у тебя впервые, верно?
— Мне случалось попадать в перестрелку и прежде. Просто впервые пуля достигла цели. А тебе случалось?
— Почти двадцать лет назад. Пуля угодила прямо в верхнюю часть бедра.
— Ты хочешь сказать, в задницу.
— Я предпочитаю говорить «верхняя часть бедра». Или «нижняя часть спины». Молодчик из уличной банды попал в меня сзади. До сих пор иногда зудит в сухую погоду.
— В самом деле? А я думала, ты просто все время отдираешь от тела свое белье.
— Ну, и это тоже. — Харб умолк и уже с другим, серьезным выражением посмотрел на меня. — Джек… Мы нашли еще одно тело, около часа назад.
Сердце у меня упало.
— Еще одна девушка?
— Нет. Мальчишка. Получил двадцать три удара охотничьим ножом, тело найдено на свалке на задворках Маршал-филдз, на Уобаш-стрит. Блэски сейчас производит вскрытие.
— Откуда известно, что это именно наш преступник?
— Был оставлен еще один пряник в виде человечка. Мы сняли с подростка отпечатки пальцев, идентифицировали его как Лероя Паркера. Дважды был судим за магазинные кражи, находился в розыске как подозреваемый еще по десятку дел. Описание внешности и преступного почерка указывает на того парня, что симулировал припадки в тех двух магазинах. Кроме того, преступник оставил еще одну записку.
Харб протянул мне фотокопию. Страницу заполняли знакомые каракули Пряничного человека.
Привет ДЖЕК
Я думаю о ТЕБЕ
— Будь я вчера чуть расторопнее…
— Наша работа состоит в том, чтобы арестовать его, Джек, а не винить себя или принимать ответственность за его деяния.
Вошла медсестра и принялась читать мне нотацию: насчет того, что ни в коем случае нельзя вставать с постели. Чтобы смягчить ее праведный гнев, я позволила помочь себе улечься обратно.
— Больше никакого самоуправства, мисс Дэниелс, а не то я распоряжусь вас привязать.
— Хм, прикольно. Мне может понравиться.
Медсестра забрала мой поднос и улыбнулась своей профессиональной медсестринской улыбкой.
— По крайней мере у вас здоровый аппетит.
Я встретилась глазами с Бенедиктом.
— Точь-в-точь как мамины паровые котлетки в детстве.
Сестра вышла, и я велела Харбу достать мою одежду.
— Ты никуда не пойдешь.
— Нет, пойду. Я ненавижу, когда меня опекают: я взрослая женщина и могу сама о себе позаботиться. А теперь помоги мне надеть брюки.
Через десять минут потения и кряхтения мне удалось переодеться в ту одежду, что Харб принес мне накануне ночью. Я даже смогла самостоятельно завязать шнурки на ботинках, не разорвав наложенных швов.
— У главного входа репортеры раскинули бродячий цирк, тебя поджидают, — сказал Харб. — Не поискать ли нам черный ход?
— Нет, черт возьми! Наш злодей не совершает никаких ошибок, но, быть может, если я как следует его разозлю, то совершит.
— Ты что, собираешься раззадоривать психа?
— Вовсе нет. — Я вызвала по мобильному свою бригаду слежки и сообщила им, что выхожу. — Просто собираюсь дать честное, неприкрашенное интервью.
Выдержав борьбу с двумя врачами и четырьмя медсестрами, я была наконец освобождена от выслушивания медицинских рекомендаций и принуждена подписать бумагу, освобождающую их от ответственности в случае моей смерти по выходе за пределы их учреждения. Потом я наскоро пригладила щеткой волосы, протерла руками глаза и, прихватив больничную алюминиевую трость, вышла навстречу прессе.
Бенедикт не преувеличивал насчет цирка. По меньшей мере две дюжины репортеров околачивались перед входом в больницу в ожидании, что я, паче чаяния, появлюсь. У меня и прежде бывали крупные дела, и приходилось иметь дело с телевидением. Поначалу это произвело на меня впечатление. Но потом я увидела себя на телеэкране, который прибавил мне фунтов двадцать, превратил в коротышку и каким-то образом преобразовал мой прекрасный голос в подобие кваканья.
— У меня имеется ряд сообщений для прессы, а затем я смогу ответить на несколько вопросов, — объявила я собравшейся ораве, давая им возможность включить свои камеры и настроить фокус. — Прежде всего в меня стрелял тот самый преступник, которого пресса называет Пряничным человеком. Вчера ночью он вломился ко мне в квартиру. Как сами видите, рана легкая. Он даже не умеет правильно взять прицел, потому что является типичным истериком, из тех, что сразу начинают звать маму.
Харб легонько толкнул меня локтем в бок, но я еще только набирала обороты.
— Помимо своих явных эмоциональных проблем, убийца еще и феноменально глуп. Единственная причина, по которой он еще на свободе, — это его везение дурака, а еще обыкновенная трусость: при всяком открытом противостоянии он удирает как заяц. Я полностью рассчитываю, что совместными усилиями чикагской полиции и ФБР мы уже очень скоро упрячем его за решетку. А теперь задавайте вопросы.
Интервью прошло хорошо. Когда оно закончилось, я также добавила, что убийца мочится в постель, обозвала его импотентом и сообщила, что, когда мы придем его брать, он, вероятно, будет ковырять в носу. Я пояснила, что не питаю к нему злобы; скорее чувствую жалость — как к бешеной собаке. Когда меня спросили, не боюсь ли я, что он откроет на меня охоту, я рассмеялась и сказала, что он слишком напуган, чтобы предпринять вторую попытку.
При этих словах зазвонил мой сотовый телефон, и у меня возникло вполне четкое мнение, кто бы это мог быть. Извинившись, я завершила интервью и, прежде чем ответить, отошла от толпы в сторонку.
— Дэниелс.
— Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем в живом виде показываться на пяти каналах?
Капитан Бейнс.
— Так я выглядела живой? И как впечатление? Голос звучал не пискляво?
— Впечатление такое, что вы его провоцировали. Дешевая психология — это не тот метод, с помощью которого можно раскрыть крупное дело, о котором кричат все СМИ.
— Вы оставили меня ведущим следователем по делу, капитан. А это тот способ, которым я собираюсь его вести.
— А когда этот тип угробит еще дюжину людей, взбесившись, что вы назвали его маменькиным сынком, и на нас посыплются судебные иски — как, по-вашему, мы долго продержимся на этой работе?
— Я провоцирую его начать на меня охоту. Единственный человек, которого я подвергаю опасности — это я сама.
— А если вы его не поймаете? Вы только что объявили во всеуслышание, что скоро упрячете его за решетку.
— Я его поймаю.
— Если нет — пеняйте на себя.
Он повесил трубку. М-да, за два дня два разговора с Бейнсом. Может, как раз хороший момент просить его о повышении?
— Джек… — Меня догнал Харб. После того как я ушла со сцены, репортеры ухватились за моего напарника, задав нему несколько вопросов. — Знаешь, что ты только что разворошила осиное гнездо?
— В надежде, что оса вылетит. Можешь оказать услугу хромой девушке?
— Конечно. Ты же угостила меня обедом.
— Видишь мой «хвост»? — Я кивнула в сторону двух копов в штатском, следующих за нами на расстоянии двадцати футов. — Если они еще хоть чуток приблизятся, то уткнутся в меня носом. Попроси их осадить.
— Будет сделано.
Бенедикт неторопливо, вразвалочку подошел к ним и провел ликбез по искусству ведения слежки. Чтобы сгладить впечатление, я одарила их широкой улыбкой и ободряюще выставила вверх большие пальцы. Не хотелось обижать парней, оберегающих мою жизнь.
Харб отвез меня домой, заехав по моей просьбе в офис Армии спасения, где я собиралась заменить свою антисептическую алюминиевую больничную трость на что-нибудь более утонченное. Я нашла отполированный кусок орешника, удовлетворивший моим запросам.
— Очень изысканно, — похвалил Бенедикт.
— Нам, дамам из хорошего общества, потребно только самое лучшее. Одолжи мне пятьдесят центов, чтобы я могла ее купить.
Он порылся в карманах и пожертвовал в пользу неимущих требуемую мелочь, а затем настоял на том, чтобы доставить меня до дому.
