Чарльз Маклин - Домой до темноты

— Я хочу, чтобы вновь открыли дело Софи.

— Можешь поднять бучу.

— Чтобы нас опять обложили репортеры? Кроме шурина, о парижских событиях я рассказал только Лоре. Она здорово перепугалась, но больше рассердилась из-за того, что я хотел встретиться с Сам без ее ведома. Эту встречу она полагала истинной причиной моей поездки, и я не стал ее разубеждать, но лишь сказал: «Я боялся, что ты начнешь меня отговаривать».

Уилл меня разглядывал.

— Я понимаю, отчего ты не хочешь шума, Эд. Только не получится «невинность соблюсти и капитал приобрести».

Я прокашлялся.

— Та проблема… себя исчерпала.

— Какая? — Уилл изобразил простодушный взгляд, хотя все прекрасно понял.

— Ну, девушка, с которой я познакомился в Сети… я рассказывал. Мы решили взять передышку и пока не общаться.

— Ах, ты про островитянку! — фыркнул Уилл. — Что, бортанула тебя?

Я проглотил эту бестактность.

— Ты был прав, это уже превращалось в безумие.

— Я рад, что, к всеобщему благу, ты пришел в себя.

С Джелли было покончено. Я почувствовал облегчение, но меня слегка задело, что Уилл не стал ничего выпытывать.

— Так что доктор Васе разглядела в рисунках?

— Выпьешь?

Я посмотрел на часы. Дел не было, но я хотел, чтобы Уилл поскорее все рассказал.

— Нет, спасибо.

— Ничего, если я повторю?

Он пошел к стойке и вернулся с добычей — новая порция джина с тоником и двойной виски, хотя я отказался.

— Ну? — Я начал злиться.

Уилл все тянул. По телефону он лишь сказал, что коллега посмотрела альбом и сделала кое-какие выводы.

— Должен тебя огорчить, — начал Уилл. — Элна Васе полагает, что рисунки не имеют никакого отношения к убийству или его подготовке. Во всяком случае, так я истолковал ее высказывания. Я не сказал, какая история скрыта за альбомом, кто автор и что с ним произошло. Хотел получить беспристрастное мнение.

— Ты сказал о сайте?

— Я решил, это лишь все осложнит.

Уилл замолчал.

— Ну? — Приходилось из него вытягивать. — Какие у нее впечатления? На рисунках реальный или воображаемый дом?

— Она считает, это родной дом художника.

— Гринсайд? Представляю, что сказала бы Лора.

— Но это не важно… с диагностической точки зрения.

— Васе психиатр. Видимо, она пошла по твоей линии: мол, через рисунки Софи пыталась выразить то, о чем не могла говорить в реальной жизни.

— Что-то вроде того. — Уилл заерзал. — Элна тоже отметила сильное ощущение мрачной подавленности. Говорит, оно прямо выпрыгнуло с листа. И еще страх.

— Страх перед чем? Кажется, ты сказал, что она не ощутила внешней угрозы.

— Она говорит, угроза исходит изнутри.

— Изнутри дома?

— Слушай, я не буду прибегать к профессиональному жаргону. — Уилл взглянул на меня поверх очков. — Тебе это не понравится на любом языке. Элна считает, что побудительным мотивом художника стали сложные отношения с отцом. Угнетатель он. Софи боялась… тебя.

Я глубоко вздохнул, уставившись на шурина. Потом расхохотался:

— Да пошел ты!

— Да знаю, знаю, что ты скажешь…

— Нет, не знаешь. — Пока еще я смеялся. — Не могу поверить, что хоть на секунду ты воспринял эту муру серьезно. — Я покачал головой. — Ты вправду считаешь, что я подавлял Софи? Побойся Бога, Уилл, мою дочь, твою племянницу задушил какой-то безумец, а эта баба рассуждает об отцовых комплексах!

— Я не сказал, что согласен с ней. Но я должен уважать мнение врача. Может, тебе стоит задуматься.

— О чем задуматься? Ты знаешь, как мы были близки с Софи… знаешь, как сильно я любил ее. Да, наверное, я не был идеальным отцом. Я часто отлучался и не уделял ей достаточно внимания, но у нас были здоровые любящие отношения. Не хочу даже обсуждать эту дичь, будто она меня боялась.

Я залпом опрокинул «Гленливет», за который теперь был благодарен. Уилл поднял руки:

— Слушай, я уверен, что ты прав и ничто не подтверждает версию Элны. Но можно понять, отчего у нее возникла эта идея. Тень над домом, фокусы с масштабом в духе «Алисы в стране чудес», фигура в кресле, которая пялится в ящик.

— Не помню никакой фигуры в кресле.

Уилл достал из конверта молескиновый альбом и, пролистав страницы, нашел рисунок: мрачная гостиная, на экране телевизора застыла сцена из «Завтрака у Тиф-фани», два пустых кресла… Но теперь в одном кто-то сидел.

Совсем как в ночь сетевой трансляции.

— Что за черт!

Я повернул к себе альбом. Видны лишь затылок и рука на подлокотнике. Все как в том виртуальном доме, но здесь я был узнаваемей: сухопарая и несколько зловещая фигура наблюдала, как Пеппард и Хепберн милуются под дождем.

Любимый фильм Софи. Уилл молчал, но я чувствовал его взгляд.

На секунду показалось, что я обессилел. Я потрогал рисунок, пристально вглядываясь в линии и штриховку, местами густую, как на гравюре. Я хотел удостовериться, что это не подделка, что фигуру не дорисовали позже.

До сих пор не понимаю, отчего прежде кресла казались пустыми.

От «Экспресс-пиццы» на южной стороне Ноттинг-Хилл-Гейт до парадной двери нашего дома в тупике Холланд-Парк-авеню триста семьдесят пять ярдов. Когда Софи и Джордж были маленькие, я водил их гулять, и мы придумали игру — на обратном пути считать шаги. Бессмысленное число засело в моей голове.

Из ресторана мы с Уиллом ушли в двенадцатом часу. Сначала мы отправились в другую пивнушку, потом вместе перекусили и, естественно, набрались. Я затолкал шурина в такси, а сам решил пройтись пешком, чтобы освежиться. Жаркая июньская ночь отдавала тропической сыростью, что для Лондона все-таки негоже. Пиджак я снял и перекинул через плечо.

Одолев почти половину пути, я остановился на углу Кэмпден-Хилл-роуд, пропуская машины; череду магазинов и ресторанов здесь сменяет жилой район Хол-ланд-Парка, где дорога тише и темнее. Когда я двинулся дальше, сзади раздались шаги. Я не обратил на них особого внимания.

Еще встречались редкие прохожие, но я был поглощен тревожными мыслями о версии Кэмпбелла Армура, что кто-то злонамеренно проник в мой компьютер. Дальше нити тянулись к целому клубку беспокойств: полиция, Джелли, Лора, обескураживающий комментарий доктора Васе, фигура в кресле.

Я остановился закурить, прикрыв пиджаком пламя зажигалки от порывов теплого ветра, гулявшего по Холланд-Парк-авеню. Затем продолжил свой путь и вновь услышал шаги, двигавшиеся в одном ритме со мной. Я остановился, замерли и шаги. Я оглянулся — на уходившей вверх улице не было ни души. Тротуар принадлежал только мне.

Я прибавил ходу, держась ближе к высокой ограде, что отделяла улицу от палисадников импозантных домов. Гулкая поступь за моей спиной тоже ускорилась, а затем необъяснимо исчезла. Я нырнул в проход в изгороди и переждал проезжавшие в обоих направлениях машины, шум которых заглушил все другие звуки.

Гул моторов стих, и я зашагал дальше. Меня обогнала невесть откуда взявшаяся молодая парочка в одинаковых кроссовках, и я беспричинно заулыбался. Видимо, я здорово перебрал. Но уверен — шаги мне не померещились.

Как обычно, шлагбаум с табличкой «Частные владения, проезда нет» был поднят. Я свернул в Кэмпден-Хилл-Плейс и неширокой дорогой поднялся к скрытому анклаву из трех особняков. Наш белый оштукатуренный дом — четыре комнаты, крыльцо с колоннами — расположен на верху своеобразной петли. С моим приближением сработала система безопасности, вспыхнули фонари. Утром Лора уехала в деревню, дома никого не было.

Под светом фонаря я нашаривал в карманах ключ от парадной двери и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Справа от себя, возле деревянной изгороди, отделяющей нас от соседей, я уловил какое-то движение. В густой тени покачивались ветки бирючины, и я мог поклясться, что секунду назад их потревожило что-то темное. Я понял, что я здесь не один.

Бухало опьяневшее сердце, я никак не мог попасть ключом в замок, и тут вдруг раздались тихие шаги. В доме. Я еще не повернул ключ, как дверь распахнулась.

— Какого… что ты здесь делаешь? — чуть не заорал я.

Передо мной стояла Лора — босая, в легком платье, со стаканом вина в руке.

32

— Ну что еще, Лучча? — Не отрываясь от бумаг на столе, Морелли помассировал виски, чтобы унять ноющую боль. Сейчас не до помощника.

— Вот, пришло для вас. — Франкобальди замялся. — Факс от парижской сюрте. Может, взглянете?

Инспектор читал бумаги.

— Хорошо, хорошо, оставь.

— Если в рапорте чего-то не хватает… я в соседней комнате. Пока вас не было, мы сильно продвинулись.

— Вот как? Продвинулись?

Паршивое самочувствие отчасти объяснялось тем, что Морелли не выспался; поздней ночью вернувшись из Лондона, он имел яростную стычку с Марией, которая орала, что от его одежды пахнет духами, и выдворила его на кушетку в гостиной.