Кэтти Райх - Уже мертва
Разрез в туловище алел свежей кровью и был частично накрыт затемненной пленкой, окружавшей тело и все вокруг. На месте левой груди краснел квадрат, образованный рассечками плоти. Длинные перпендикулярные полосы пересекались под углами в девяносто градусов. Рана напомнила мне трепанацию, которую я видела на черепах древних майя. Только это увечье было нанесено на тело жертвы отнюдь не для избавления ее от боли и не чтобы выпустить злого духа. Если какой-то фантом при этом и высвободился, то не из нее. Маргарет Адкинс стала дверью, сквозь которую к извращенной душе какого-то незнакомца пришло облегчение.
Брюки ее спортивного костюма были спущены до разведенных в стороны коленей, а их эластичная резинка растянута до предела. Струившаяся из промежности кровь образовывала на полу красную лужу. Маргарет Адкинс умерла в спортивных туфлях и носках.
Я без слов вернула фотографии в конверт и отдала их Шарбонно.
– Ужасающе, правда?
Он убрал какую-то крупинку со своей нижней губы, осмотрел ее и смахнул с пальца.
– Да.
– Этот урод воображает себя черт знает кем! Хирургом или ковбоем! – Он покачал головой.
Я только собралась ответить, но заметила Даниеля, вернувшегося с рентгеновскими снимками и начавшего прикреплять их к кинескопу. Чуть сгибаясь в его руках, они издавали приглушенный звук, похожий на отдаленные раскаты грома.
Мы по очереди рассмотрели рентгенограммы, постепенно переводя взгляды от изображения головы жертвы к изображению ступней. На снимках черепа спереди и сбоку были видны множественные повреждения. Плечи, руки и грудная клетка не отличались ничем особенным. Что потрясло нас всех, так это снимок брюшного отдела и таза.
– Проклятие! – воскликнул Шарбонно.
– О Боже!
– Merde!
В глубине брюшной полости Маргарет Адкинс белела маленькая женская фигурка. Мы в полном оцепенении уставились на нее. То, что мы сразу не заметили этот предмет, объяснялось единственным: он был введен через влагалище и продвинут слишком глубоко внутрь.
Мне показалось, меня насквозь протыкают раскаленной кочергой. Сердце заколотилось как бешеное. Я невольно прижала руки к животу и пристальнее вгляделась в фигурку.
Это была статуэтка.
Обрамленный широкими тазовыми костями, ее силуэт резко отличался от изображений органов. По всей вероятности, эта фигурка – с чуть выдвинутой вперед ножкой и склоненной набок головой – была изображением какой-то богини.
Некоторое время все молчали. В комнате царила полная тишина.
– Я увидел это, как только сделал рентгенограмму, – сказал наконец Даниель, порывистым движением возвращая на место съехавшие на кончик носа очки. Его черты, подобно мордашке сдавленной резиновой игрушки, искривило судорогой. – Она... Гм... Наша Дева. Мария.
Мы тщательнее рассмотрели снимок. Присутствие на нем маленькой фигурки усугубляло ужас ситуации, усиливало ее трагичность.
– Этот сукин сын точно больной! – выговорил Шарбонно, позволив эмоциям перехлестнуть холодность детектива по расследованию убийств.
Меня его горячность поразила. Вряд ли она была вызвана в нем единственно невиданной формой зверства, с которой мы столкнулись. Наверное, столь сильное впечатление произвела на него статуэтка. Как и для большинства квебекцев, чья жизнь с самого детства пропитана традиционным католицизмом, для Шарбонно незыблемые церковные догмы, несомненно, представляли собой святыню.
Во всех нас живет благоговение перед религиозными символами, хотя от выполнения обрядов и соблюдения церковных правил многие отказываются. Носить наплечник, например, не согласится практически никто, но никто и не посмеет сжечь его. Я понимала Шарбонно. Я сама, воспитанная в другом городе, на другом языке, но тоже являясь членом человеческого рода, не могла заглушить в себе в этот момент обострившихся атавистических эмоций.
Последовала еще одна продолжительная пауза. Ее прервал Ламанш, который начал говорить, медленно и тщательно подбирая слова. Я не могла понять, осознает ли он все последствия того, что мы видели, и не знала, осознаю ли их я. Но будь я на его месте, я сказала бы то же самое, только, наверное, громче.
– Мсье Шарбонно, я считаю, что вам и вашему напарнику следует серьезно побеседовать со мной и с доктором Бреннан. Уверен, вы в курсе, что данное дело и ряд других наводят нас на некоторые тревожащие подозрения. – Он помолчал, давая возможность детективу переварить его слова и прикидывая, когда нам лучше встретиться для беседы. – Результаты проведенной аутопсии будут готовы уже сегодня. Завтра выходной. В понедельник утром у вас найдется свободное время?
Шарбонно посмотрел на него, потом на меня. Его лицо ничего не выражало. Было сложно определить, понимает ли он смысл слов Ламанша или нет и знает ли о моих подозрениях, связанных с другими убийствами. Клодель не мог не рассказать своему напарнику о том разговоре со мной, а значит...
– Хорошо. Я постараюсь найти время.
Ламанш продолжал выжидающе смотреть на него.
– Хорошо, хорошо. В понедельник утром встретимся. А прямо сейчас я приступлю к поискам этого скота. Если Клодель вернется и будет обо мне спрашивать, скажите, что я подъеду в центральное управление часам к восьми.
Его голос слегка дребезжал. К тому же он, по обыкновению, забыл переключиться на французский, разговаривая с Ламаншем. Я догадалась, что в его голове зреет план как можно скорее встретиться с напарником.
Ламанш приступил к заключительному этапу аутопсии, а Шарбонно скрылся за дверью. Последовали обычные процедуры. Грудь убитой рассекли буквой Y, из нее извлекли органы, взвесили их, разрезали и исследовали. Положение статуэтки точно определили, нанесенные ею повреждения описали. При помощи скальпеля Даниель сделал разрез на темени жертвы, отделил кожу черепа и кожу лица и отпилил верхнюю часть черепной коробки пилой Страйкера.
Услышав вой пилы и почувствовав запах опаленной кости, я отступила на шаг назад и затаила дыхание. Мозг выглядел вполне нормально. На его поверхности тут и там, как черные медузы, прилипшие к скользкому серому шару, блестели студенистые капли – субдуральные гематомы от ударов по голове.
Я знала, что напишет Ламанш в отчете о проделанном вскрытии. Жертва была здоровой молодой женщиной, не страдавшей какими-либо болезнями. Убийца нанес по ее голове по крайней мере пять ударов, повлекших за собой кровоизлияние в мозг и множественное повреждение черепа. Затем вогнал в нее через влагалище статуэтку, частично выпотрошил ее и отсек ей левую грудь.
Я представила себе, как все это происходило, и меня обдало холодом. Ранения, нанесенные убитой в области влагалища, были смертельными. Когда убийца вводил в нее статуэтку, ее сердце еще билось. Она еще жила.
– ...дайте Даниелю все необходимые указания, Темперанс.
Голос Ламанша заставил меня очнуться. Он уже закончил вскрытие и предлагал мне взять для исследования фрагменты костей жертвы. Грудина и передние отделы ребер были отделены от тела ранее в процессе аутопсии. Я попросила Даниеля послать их наверх для вымачивания и очистки и, приблизившись к телу, тщательнее осмотрела полость грудной клетки.
На телах позвонка от брюшной области вверх тянулся извилистый ряд небольших порезов. Я видела их нечеткие следы на плотной оболочке спинного хребта.
– Я хотела бы осмотреть вот эту часть позвоночника и ребра, Даниель. – Я указала нужные мне участки. – Отдели их, пожалуйста, как можно более аккуратно, не прикасаясь к поверхностям, и пошли к Дени. Пусть все вымочит, но не кипятит.
Даниель слушал, постоянно кивая и корчась, пытаясь удержать на месте очки. Руки в перчатках он держал вытянутыми перед собой.
Когда я закончила говорить, его внимание переключилось на Ламанша.
– Что делать потом?
– Потом приводите ее в порядок.
Даниель приступил к работе. Ему предстояло отделить от тела нужные мне участки костей, вернуть на место органы, верх черепной коробки и лицо, зашить рассечение на туловище и на голове. Тогда Маргарет Адкинс будет выглядеть почти нетронутой. И будет готова к похоронам.
* * *На шестом этаже уже почти никого не было. Я вернулась в свой офис, намереваясь, перед тем как идти домой, привести в порядок мысли, повернула к окну стул, села на него и, положив ноги на подоконник, уставилась на свою речную отдушину. Комплекс, воздвигнутый на этом берегу, походил на постройку из "Лего". Пепельные эксцентричные здания соединяла стальная горизонтальная решетка. Вверх по реке в районе цементного завода медленно плыло какое-то судно, его огни за пеленой серых сумерек были почти не видны.
В здании царило устрашающее спокойствие, и я никак не могла расслабиться. Мои мысли блуждали в черноте, подобной речной воде в этот поздний час. На мгновение мне представилось, что на цементном заводе тоже смотрит в окно какой-нибудь уставший человек, такой же одинокий, так же тревожимый вечерней тишиной.
