Алексей Большаков - Изгой
Эта ночь прошла для Бориса сравнительно быстро, хотя он и не спал совсем. У него жутко гудела голова, болело ушибленное кочергой плечо. Во время драки и бегства Борис не ощущал боли, но сейчас ушиб напомнил о себе. Он, как неприкаянный, бродил по лабиринту тропинок, пока не вышел наконец на проселочную дорогу, ведущую к карьеру. Рассвело, погасла луна и все звезды. Борис решил ускорить шаг, чтобы поскорей добраться до своей полянки. Там он чувствовал себя в безопасности.
Людей, как обычно, не было. Утро выдалось тихим, безветренным, насквозь пронизанным радостным птичьим пением и первыми ласковыми солнечными лучами, пробивающимися уже сквозь ветви деревьев. Воздух был по-весеннему свеж и прозрачен. Просветленное голубое небо полностью очистилось от облаков и поглотило последние звезды. Только слева, высоко над головой Бориса, пролетал ранний военный самолет, портя своим белым следом небесную чистоту.
Борис шел на стоянку, стараясь не думать об убийствах. Им владело странное чувство. Он жестоко убил старика, однако это не сильно волновало его. И если после первого убийства он хоть и оправдывал себя, но переживал, пытался понять причину своей жестокости, то теперь ему было все равно. Он старался вычеркнуть из своего сознания последние события. Мук не было совершенно: случилось то, что случилось. Ему уже не нужно было выглядеть в собственных глазах паинькой, ему было безразлично, что о нем будут говорить люди. Он старался не думать даже о том, что придется отвечать за содеянное, что его, возможно, уже ищут. Он больше не думал о тюрьме, не думал о наказании.
Возле своей полянки Борис сразу пошел искать что-нибудь для костра и довольно быстро набрал сухого хвороста. Без особого труда он разжег костер. Огонь, недовольно фыркая и искрясь, разгорался все сильнее. В азарте Борис стал торопливо бросать сухие ветки в костер, пламя взметнулось в высоту, разбрасывая во все стороны свои искры, превращая в пепел безжизненные сучки. Борис напугался, что дал пламени слишком много пищи и теперь вот искры могут воспламенить ближайшие сосны. Но все обошлось. Он пододвинулся к огню поближе и стал смотреть на пляшущие язычки пламени. Он не думал о том, что пламя костра могут заметить случайные прохожие, он не думал ни о чем, он просто хотел согреться. Его слегка знобило, ему хотелось хоть ненадолго снять с себя влажную одежду. От жара костра юноша быстро вспотел, он снял с себя ботинки, куртку, влажные носки, почти вплотную подставил ступни к огню.
Борис сожалел, что не нашел в доме деда картошки. Ему очень хотелось картошки с молоком. Он с удовольствием съел бы и кусочек сала, но пришлось довольствоваться сосисками. Однако и они неплохо утолили чувство голода.
И тут юноша увидел большое кровавое пятно на рукаве своей куртки, чуть ниже плеча. Нет, это опять была не его кровь. Он даже не мог вспомнить, как вляпался в эту кровь: во время убийства он старался быть аккуратным. Он удивился, что не обратил внимания на пятно раньше. Он стал осматривать одежду и нашел еще несколько пятен на штанах и следы крови на ботинках. Он решил, что все это нужно будет опять оттирать, только не сейчас, а чуть позже, когда он отдохнет.
Меж тем пламя быстро пожрало принесенный хворост. Дров больше не осталось, костер постепенно угасал. Борису вдруг стало страшно, что костер потухнет совсем и не удастся развести его опять: спичек было мало. Он ощутил сильный первобытный страх, который испытывали люди каменного века, приучившие огонь. Почему-то казалось, что если костер погаснет, то произойдет нечто ужасное, непоправимое. Это был совсем другой страх, не такой, какой Борис испытывал, проникая в курятник и хату деда, — без усиленного сердцебиения, без готовности к агрессии. Это был более знакомый Борису неосознанный беспокойный страх перед неопределенностью, это была болезненно-мучительная тревога, какую он испытывал ранее постоянно. Так дома он боялся прихода матери, именно такой страх не позволял ему сопротивляться, спорить, отстаивать свои интересы, требовать и атаковать, когда было нужно. Этот страх парализовал его волю и он уступал, уходил с дороги, этот страх не давал ему нормально общаться с людьми. Это был инстинктивный страх человека перед возможными неприятностями. Такой страх испытывали древние люди перед злыми духами и неизвестными им силами природы.
Волна страха, накрывшая Бориса, волной прошла по всему его телу, он быстро сгреб и кинул в слабый огонь комок хвои, валявшейся под ногами, но костер лишь задымил густым едким дымом. Влажная хвоя не хотела гореть, она лишь поглощала пламя. Борис накинул ботинки и побежал за сухим хворостом. Он принес охапку хвороста, но огонь совсем затух. Однако страх его уже прошел. Прошел так же внезапно, как и появился. Борис не стал даже разжигать костер сразу, а пошел опять, чтобы набрать побольше сухих сучьев. Рядом со стоянкой он нашел небольшое бревно, которое еще не просохло, но Борис притащил и его.
Однако потухший огонь никак не хотел разгораться снова. Первый раз, действуя на автомате, Борис сумел почти сразу, со второй спички, разжечь костер. Теперь огню почему-то не нравились принесенные Борисом сучки и щепки. Юноша потратил почти весь коробок, он нервничал и был уже близок к отчаянью, когда наконец несмелые язычки огня стали аккуратно пожирать свою добычу. Захрустели веточки, появились жар и запах от дымящегося хвороста и хвои.
Пока Борис занимался костром, солнце окончательно прорвалось сквозь завесу леса и высоко повисло на нежно-голубом небе. Ослепительно светящийся шарик посылал на землю лучистые потоки энергии, появившийся легкий ветерок слабо трепал камыши и верхушки деревьев.
День был сухим и теплым. Юноша радовался солнечным лучам и даже совершенные им убийства не портили его настроение. Лишь тупая боль ушибленного плеча слегка напоминала о случившихся событиях. Борису хотелось понять, почему он опять испытал внезапную радость, когда добивал деда. Наверное, это было новое, незнакомое ему ранее чувство превосходства, чувство полной победы и безграничной власти над поверженным противником, у которого он отнял жизнь. Расправившись сначала с теткой, а потом и с дедом, Борис как будто избавился от своего страха перед людьми. Что-то изменилось в нем, добавило в его сознание уверенность. Он словно освободился от гнета, словно стряхнул с себя свой комплекс неполноценности. Он понял, что может постоять за себя и не будет больше терпеть унижения. И тетка, и дед погибли от его рук, но их смерть словно возвысила Бориса в его собственных глазах. Он больше никого не боялся, он готов был покарать любого, кто перейдет ему дорогу.
Последнее преступление окончательно переломило его характер. Он словно прозрел и не был уже прежним беззащитным мечтательным добрым юношей, который боится гнева матери и не может дать сдачи сверстникам. Он стал загнанным жизнью злобным безжалостным зверем.
Произошло его внутреннее перерождение. Борис не изменился внешне, но переродившаяся душа его больше не испытывала нравственные страдания, он перестал раскаиваться, он полностью оправдывал себя. И если раньше он боялся насилия, молчал и терпел, то теперь судьба встряхнула его, позволив совершить ему сразу два убийства.
Он больше не чувствовал себя изгоем и «тварью дрожащей». Ощущение собственной ничтожности ушло. Всего за пару дней он превратился в совсем другого человека. Может быть, потом он осознает весь ужас содеянного, всю трагедию своего положения, может, изувеченные тетка и дед будут являться ему по ночам, а пока он просто очень устал от злоключений последних дней. Он был в состоянии полной отрешенности, физического и нравственного истощения. Апатия вытеснила страх и тоску. Он не думал о самоубийстве, он не думал ни о чем: в голову не приходило ни одной стоящей мысли. Он перенервничал за последние дни, его тело и голова требовали отдыха. Он так устал от недосыпа и стрессов, что не мог больше стоял на ногах.
Не смея противостоять страстному желанию броситься на землю и заснуть, Борис, не снимая испачканной одежды, словно бездомный кот, наконец-то дождавшийся весеннего солнышка, устроился здесь же, в траве на открытом месте у медленно затухающего огня. Он провалился в тяжелый сон без сновидений. Очнулся юноша из-за того, что ему стало жарко на солнце.
Борис вышел из состояния полузабытья и не сразу вспомнил, почему он находится здесь, в этом лесу. Некоторое время подросток так и лежал, не шевелясь. Он не знал, как долго спал. Он словно вынырнул из небытия, проснулся не отдохнувший, с тяжелой головой, так, как будто его только что включили. Сознание было туманно. Мысли и воспоминания мешались друг с другом. Он, словно человек потерявший память, пытался понять, как оказался в этом месте, почему ему так неуютно, так голодно и тоскливо. А вспоминать о том, что произошло, совершенно не хотелось. Борис с надеждой думал: вдруг все, что случилось с ним — лишь сон, плод его фантазий. И никаких убийств не было, и мать свою он не бил, потому что просто не в состоянии ударить ее.
