Кровавый отпуск - Кнут Виктор
Полчаса я в темноте бороздила ночные Пялицы, пока совершенно случайно не наткнулась на знакомый мне мостик через ручей — ориентир номер два на плане, который мне составлял Самохин-младший. Метрах в пятидесяти отсюда начинался Набережный тупик, а на нем стоял до боли знакомый мне дом с белым флюгером на железной крыше. К хозяевам этого дома у меня есть предъявы, которые не мешало бы им высказать.
Я призадумалась: зайти — не зайти? И все же решила не заморачиваться. Черт его знает, какой там меня ожидает прием. Поход в гости лучше отложить напотом, когда у меня за спиной будет парочка спецов из Организации — любителей втыкать иголки под ногти. А пока цыган Коцу и все его цыганское стадо пусть спят и набираются сил. Они им скоро понадобятся.
Я перешла мостик и пошла по направлению к Сельхоз-улице. Возможно, она единственная, где в этих проклятых Пялицах можно встретить машину. Или, на худой конец, мотоцикл. Правда, там можно наткнуться и на ментов, но в это мне почему-то верилось с огромным трудом. Какие к черту менты? Они все спят. Или «дежурят» на озере. Или валяются, скованные «браслетами», у себя в РУВД… Интересно, на меня уже началась облава?
Центральная улица оказалась освещена редкими фонарями, расставленными примерно через сто метров. Хорошо — достаточно светло для того, чтобы в темноте не переломать кости, и недостаточно светло для того, чтобы меня засекли менты прежде, чем я засеку их. Я перебралась по скрипучему мостику через канаву и пошла по асфальтированной дорожке вдоль разноцветных (в отличие от желтых домов) заборов в направлении выезда из поселка. Вслед мне сонно тявкнула одинокая собачонка, и кроме нее, похоже, больше никто не заметил моего появления здесь. Вокруг не было ни единой живой души, ни единой машины. Делать нечего, приходилось переться пешком. И вносить коррективы в первоначальные планы.
Я решила попробовать обойтись без машины и, уйдя в сторону от шоссе, пробираться к автотрассе Москва — Воронеж пешком. Через лес. По азимуту. По солнышку. Какие-то шестьдесят километров — ерунда! В тренировочном лагере в Таиланде за суточный марш-бросок через джунгли я преодолевала в полтора раза больше. Без провизии и без воды. В сорокоградусную жару, С полной боевой выкладкой по форме «тропики-диверсант»… Правда, тогда я чуть не отдала Господу душу. Хотя в том сволочном Таиланде я отдавала Господу, душу почти каждый день. И все же вернулась оттуда живой, пройдя за полгода отличную начальную подготовку по методике ускоренных тренировочных сборов, разработанной в ЦРУ. Так что прогулка через родной русский лес меня совсем не пугала. К тому же я была почти уверена в том, что по пути обязательно встречу какой-нибудь чудом оставшийся на плаву колхоз-совхоз с телефоном. Или, на худой конец, богатую ферму. Тоже с телефоном. А больше мне ничего и не нужно. Дозвонюсь до диспетчера и могу отдыхать.
Когда я выбралась за пределы поселка, на «Ориенте», конфискованном у Самохина-старшего, было четыре утра. Под утро сильно похолодало, и мои мокрые ноги превратились в бесчувственные ледышки. Впрочем, не только ноги. Я сама потихонечку превращалась в ледышку. Был бы сейчас не май, а июль или август, можно было бы без труда найти копну сена и пересидеть в ней до появления солнышка. Заодно, кстати, и выспаться. И с новыми силами продолжать играть в партизан. Но, увы, сколько не говори «халва», во рту от этого слаще не станет; а сколько не мечтай о маленькой копешке сена, она чудесным образом не объявится на пути. Вокруг, и справа, и слева, бескрайние пустые поля, позади ненавистные Пялипы, а впереди шестьдесят километров до трассы Москва — Воронеж. Шестьдесят километров до надежды выбраться из этого ада целой и невредимой.
Чтобы хоть немного согреться, я перешла на бег трусцой. Наплечная кобура с пистолетом неудобно болталась у меня под мышкой, пропитанные влагой кроссовки неприлично чавкали. Но задеревеневшее от холода тело снова стало послушным и гибким. А за спиной уже осталось три километровых столба. И на горизонте обозначились смутные очертания небольшой деревушки — домов в пятнадцать, не больше. Таких деревень за шестьдесят километров я встречу десятка два. Когда вчера вечером ехала здесь, конечно, спецом не считала, но, насколько мне помнится, их было немало. И в которой же из них есть почтовое отделение с телефоном?
В этот момент силуэты изб впереди выделились более четко на фоне возникшего за ними зарева от фар машины. Или мотоцикла? Нет, скорее машины. Треск мотоцикла я бы услышала. Но вокруг пока что стояла первозданная тишина… Итак, машина. Наконец-то! Не минуло и года!
Я достала из кобуры пистолет, проверила предохранитель. Машинке сейчас придется развернуться и возвращаться назад. А водителю продолжать путь пешком. Если только он не испугается рыжей ведьмы, голосующей на пустынной дороге, и не проедет мимо.
Нет, он не испугался и притормозил свою «Ниву», проскочив мимо меня метров на пятьдесят. Даже если бы я не голосовала, он все равно бы остановился. Такие не проезжают мимо одиноких девушек, гуляющих по обочине ночного шоссе. Правда, этого я еще не знала. Ничего, наивная, не предполагала плохого, когда подбежала к машине и собралась вышвыривать из-за руля водилу.
Он выбрался наружу сам. Откинул вперед спинку своего кресла и, ухмыльнувшись, произнес с чудовищным кавказским акцентом:
— Палызай.
На заднем сиденье радостно блестели карими глазками два его земляка. Еще один такой же жадно пялился на меня с переднего пассажирского кресла.
— Палызай. Ны бойся. Что ты, кырасывая? Палызай. — Водитель протянул ко мне пятерню и попробовал схватить меня за рукав. Но я уткнула ему в нос ПМ. Он обалдел.
— Это вы вылызайти. Кырасывые, — передразнила я и легонько шлепнула стволом пистолета по небритому подбородку. — Мне нужна тачка.
— Вах! — послышалось из кабины.
Я же быстренько уложила водителя на асфальт, — ноги шире — руки шире… если вы в своей квартире… Взвизгнула:
— Из машины!!! Живее!!! — И подумала, а не пальнуть ли для острастки в заднюю стойку. Так, чтобы «Нива» вздрогнула. Так, чтобы эти зарубежные гости почувствовали, что я не шучу. — Ну!!!
Они наконец вышли из столбняка. Зашевелились. И первым через пассажирскую дверцу вылез наружу тот, что сидел на переднем сиденье. Худой и высоченный, как колодезный журавль, он, что удивительно, не выказывал никакого страха. Наоборот, улыбался. И даже нахально спросил:
— Слюшай, зачем табэ наш машин, да? Паэхым к нам в гости. Вына пить будым. Атыхать будым. Дэниг дадим. Доллар дадым табэ. Паэхым, ага? Зачем как бандыт? Нельзя по-хорошему?
— Лечь!!!
— Такой кырасывый. Да? Как бандыт.
— Лечь, падла!!!
— Ладны, ложусь…
Я слишком отвлеклась на перепалку с этим «колодезным журавлем». Двоечница! Упустила из виду еще одного черножопого, который выполз через левую дверцу. Упустила всего на секунду, но этой секунды ему хватило на то, чтобы, как чертику из табакерки, этаким фертом подскочить ко мне и, брызнув в лицо какой-то гадостью из флакончика, отпрыгнуть в сторону.
Я еще успела чисто автоматически надавить на спусковой крючок, и пистолет оглушительно хлопнул на всю округу, посылая пулю в бездонное черное небо. Я еще успела зафиксировать в сознании радостно дыбящегося длинного хачика, который вдруг расплылся, словно фантом, потерял очертания и растворился в густом тумане.
У меня перехватило дыхание. Неведомая страшная сила потащила сразу ставшее непослушным тело в сторону, больно шарахнула по нему асфальтом, ободрала кожу с колена и локтя. Я еще продолжала ощущать в руке рукоятку ПМ. У меня даже достало сил на то, чтобы еще раз нажать на курок. Откуда-то издалека донесся глухой звук выстрела. И все вокруг окутала уютная тишина.
«Дерьмо. Новый виток неприятностей», — проскользнула в мозгу последняя мысль, прежде чем я потеряла сознание.
* * *В комнату через неплотно задвинутые зеленые занавески проникало яркое солнышко. В низкий оклеенный белой бумагой потолок отчаянно билась огромная черная муха. От ослепительно чистого постельного белья свежо пахло дорогим стиральным порошком.
