Борис Старлинг - Мессия
Ред застывает неподвижно у двери спальни и ждет, когда его осенит.
Епископ стоит там, в трусах, а в руках у него ночная рубашка, которую он только что снял.
«И он бросает ее в тебя. Вот что он делает. Она попадает тебе в лицо, и, пусть на мгновение, ты теряешь контроль над ситуацией. И в эту секунду, пока ты сбрасываешь рубашку с лица, Каннингэм проскакивает мимо тебя.
Ты сильно хватаешься за ночную рубашку. Вот почему она рвется. Ты хватаешься за нее и срываешь со своего лица.
Каннингэм выскакивает из спальни, но он толстый неповоротливый старик. Ему не убежать».
Ред озирается и почти мгновенно находит то, что искал, — выбоину в дверной раме примерно на уровне плеча.
«Ты замахиваешься на Каннингэма бейсбольной битой, но промахиваешься — удар приходится в дверную раму. Однако ты проворен, быстро настигаешь его и наносишь второй удар. Здесь, на втором этаже, ведь успей Каннингэм сбежать вниз, он принялся бы звать на помощь. Язык у него еще на месте, ведь площадка не залита кровью. Но если ты ударил его наверху, зачем было потом сводить вниз? Здесь полно места, чтобы с ним разделаться».
А дело в том, что…
«Все дело в том, что ты его никуда и не сводил. Просто от твоего удара он свалился и скатился вниз по ступеням. Сюда, в прихожую, а она слишком тесная. Здесь не развернешься, тем паче с бейсбольной битой. Поэтому ты тащишь его в гостиную и добиваешь там».
Оружие поднимается и опускается, как в финальной сцене из «Апокалипсиса сегодня», с толстым, беспомощным епископом, валяющимся на полу вместо Марлона Брандо.
«Когда ты вырезаешь ему язык? Ты делаешь это, когда он еще жив, — так сказал Лабецкий. Но в данном случае ты не можешь знать, когда Каннингэм умрет, и делаешь это, пока он еще подает признаки жизни. После чего уходишь со своим трофеем в город».
Ред покрывается испариной, и вовсе не из-за того, что ночь выдалась теплая. «Итак, теперь я знаю, как ты делаешь это. Но почему — мне по-прежнему неизвестно».
17
Две полицейские машины прочерчивают ночь беззвучными голубыми вспышками.
Они прибывают на Тринити-стрит вместе, потом расходятся налево и направо, как реактивные истребители. Одна останавливается перед Уивелл-корт, а другая тормозит на булыжной мостовой, ведущей к воротам.
Дверцы машин открываются, выдавая приглушенную статику ограниченных радиоканалов. Выходящие из них люди сосредоточенны, и движения их целенаправленны — им предстоит арестовать убийцу. Из одной полицейской машины вылезает Ред. Полисмены, всего их четверо, надевают шлемы. Ред указывает им путь.
— Третий внутренний двор, последняя лестница слева. Лестница три, комната пять. Она не заперта.
Они кивают ему и исчезают за воротами.
Ред присаживается на низенькую, высотой по колено, ограду Тринити и роняет голову на руки. Голубые маячки лениво вращаются на крышах машин, их задние огни роняют красные блики на камни мостовой.
Два цвета. Голубой, холодный цвет бессердечия. И красный — цвет стыда, гнева и предательства.
Ворота Уивелл-корт открываются снова.
Эрик между полицейскими, воротник его старого твидового пальто запахнут, глаза опущены вниз, рот безвольно обмяк. Полицейские держат его за руки, и Эрик, когда они направляются к полицейской машине, слегка обвисает между ними. Со стороны можно подумать, что это какой-то пьяница, которого собрались отвезти в участок и оставить в камере до протрезвления. Мелкий нарушитель, а не убийца. Один из полицейских пригибает Эрику голову, усаживая его на заднее сиденье машины, стоящей ближе к воротам. Эрик не сопротивляется. Двое садятся по обе стороны от него, один занимает место за рулем. Четвертый полисмен садится за руль второй машины, чтобы отогнать ее назад, в Парксайд.
Брата, сидящего на ограде всего-то в десяти ярдах от него, Эрик не видит, потому что тот так и не поднял головы.
18
Суббота, 2 мая 1998 года
На большом столе в комнате, выделенной для совещаний новой группы по расследованию убийств, разложены газеты, и в каждой из них сообщается об убийстве Каннингэма. «Сан», «Индепендент» и «Дейли мейл» поместили эту историю на первых страницах. «Таймс» и «Дейли телеграф», помимо этого, опубликовали еще и некрологи.
В большинстве статей цитируются высказывания Дункана, заявление архиепископа Кентерберийского, приводятся комментарии соседей погибшего. Все безоговорочно склоняются к выдвинутой полицией версии об убийстве при попытке ограбления, о Филиппе Роде не упоминается вовсе. Убийство епископа — это настоящая сенсация, чего никак не скажешь об убийстве ресторатора.
Поскольку сегодня суббота, день, в общем-то, выходной, все одеты неофициально, а поскольку Джез есть Джез, он и в этом доходит до крайности. Мало того что заявляется последним, так еще и в коротких, в обтяжку, шортах и в майке.
— Ух ты! — говорит Кейт. — Есть за что ухватиться.
Джез посылает ей воздушный поцелуй.
— И не мечтай, — смеется он. — Тебе в жизни меня не поймать. Слишком я шустрый малый.
— Уже потренировался? — спрашивает Ред.
— Ясное дело. Триатлон ленивых не любит.
Дункан смотрит на Джеза исподлобья.
— Чем заниматься с утра хрен знает чем, лучше бы штаны надел, — ворчит он.
— Зато от меня не разит с утра пораньше, как от пивной бочки, — парирует Джез.
— А ты, похоже, слишком много о себе воображаешь.
— Эй, вы оба, — вмешивается Ред. — Хватит препираться, мы не для того собрались.
Он-то хорошо понимает, в чем проблема. Дункан досадует на то, что не может провести эти выходные с Сэмом, ну а тяжкое похмелье только усугубляет горечь. Его так и подмывает сорвать на ком-то обиду, и в этом смысле Джез — совсем еще молодой парень, умница, в душе один из «тэтчеровских детей»[3] — кажется ему подходящей мишенью.
Ред спешит разрядить напряжение, призывая приступить к делу.
— Предлагаю для начала суммировать то, что мы сумели выяснить к настоящему моменту, а уж потом можно будет обсудить имеющиеся у каждого версии и соображения. Кто первый?
— Пожалуй, я, — с готовностью откликается Кейт. — С каких новостей начать: с хороших или с плохих?
— С плохих, — отвечает Ред после секундного колебания.
— Плохие состоят в том, что на обоих местах преступления больше ничего нарыть не удалось. Вчера мы с Джезом произвели повторный тщательнейший осмотр, чтобы удостовериться, что ничего не упустили. Упустить не упустили, но только потому, что там упускать нечего. Никаких дополнительных улик. Опрос соседей, и в Фулхэме, и в Уондсворте, тоже ничего не дал — никто ничего не видел и не слышал. А если кто-то что-то и заприметил, то делиться результатами своих наблюдений с нами отнюдь не желает. Это типично для больших городов — каждый живет сам по себе и считает, что чужие проблемы его не касаются.
— А как насчет судебных экспертов? Хоть они-то нарыли что-нибудь полезное?
— Нет. Совершенно ничего.
— Ладно. А как насчет хороших новостей?
— Есть пара находок. Во-первых, мы установили фирму, которая произвела те серебряные ложки.
Ред поднимает брови.
— Неплохо!
— Это компания в Шеффилде, что и неудивительно. Называется «Ривелин вэлли металворкс». Вчера, во второй половине дня, я поговорила с их главным менеджером, Малкольмом Фримантлом. — Она указывает на несколько цифр в открытом блокноте. — Эти ложки выпускаются в комплектах по двенадцать штук, чистое, высокопробное серебро. В розничную торговлю поступают по цене двести пятьдесят фунтов за набор. Кому это дорого, может купить такие же с виду, но посеребренные гальваническим способом — менее чем за восемьдесят фунтов. Речь, понятное дело, об отпускной цене — розничную наценку торговля устанавливает самостоятельно. Навскидку, не проверяя по документам, Фримантл сказал, что с восемьдесят девятого года они продали около шести тысяч комплектов.
— Почему с восемьдесят девятого?
— Потому что «Ривелин вэлли металворкс» владеет производством с этого времени. Более ранними данными они не располагают. Что же до точных цифр, то Фримантл проверит, что у него есть, и сообщит мне в понедельник.
— А как насчет списка тех, кто закупал у «Ривелин вэлли» эту продукцию?
— Это относится как раз к тем сведениям, которые он обещал предоставить мне в понедельник. Правда, я боюсь, что география поставок у них обширная — по всей стране.
— Ничего страшного. Если они почти за десять лет продали всего шесть тысяч наборов, проверять придется не так много.
Кейт кивает:
— Пожалуй, что так.
— К тому же, совершая покупки на двести пятьдесят фунтов, большинство людей пользуются кредитными картами или чеками, а не наличными. Таким образом, проследить покупателей будет еще легче. Ну а… какая другая хорошая новость?
