Валерий Иванов-Смоленский - Капкан для оборотня
— Да, действительно, — согласился Севидов, — я тоже подмечал возросший интерес населения к оккультизму, потусторонним силам, к непознаваемым явлениям. Более того, год от года постоянно появляются шарлатаны, дурачащие людей в масштабе всей страны. Вспомните: Кашпировский, потом этот… заряжавший воду с экранов телевизора, как же его…
— Чумак, — добавил Барсентьев, — потом Лонго…
— Затем этот подонок, не хочу даже называть его фамилии, — продолжил Севидов, — мучавший несчастных матерей обещаниями воскресить их погибших детей…
— И, тем не менее, в нашем случае с отрубленной рукой, — заявил Барсентьев, — все же просматриваются отголоски этой мистики. Вот, прочтите, я вчера распечатал одну из статей на эту тему.
Он протянул Севидову листок бумаги.
«…У Монтегю Саммерса собрано большое количество рассказов об оборотнях… он заметил, что лапа превратилась в женскую руку с кольцом на пальце. Это кольцо друг узнал — оно принадлежало его жене. Вернувшись домой, он увидел, что у его жены ампутирована рука до запястья. Она созналась и была казнена…».
Севидов внимательно прочел и вернул листок Барсентьеву.
— Без комментариев, — произнес он, — и все же здесь есть некий глубокий смысл…
— В Китае, — продолжал Барсентьев, — где еще издревле все совершалось с глубоким внутренним смыслом, взяточникам отрубали руки еще в древнейшие времена и продолжают эту практику до сих пор… Но — опять же живым. А, здесь, судя по протоколу осмотра и заключению экспертизы, рука отчленена уже посмертно.
— Судя по этой статье, — подхватил Севидов, — оборотням в обличье волка отрубали лапу, чтобы в итоге распознать оборотня в обличье человека. Но и здесь — живым… Загадка на загадке и загадкой погоняет, — уныло завершил он.
— Ясно одно, — задумчиво произнес Барсентьев, — послание в форме овеществленного и ужасного ребуса адресовано тем, кто найдет труп. В конечном итоге, следователю.
— Ну батенька! — преувеличенно весело воскликнул Севидов, — так мы договоримся и до маньяка, играющего со следователем в кошки-мышки, которые существуют только в воображении писателей. А то и целой шайки маньяков, судя по бойне в карьере.
— Может быть, может быть, — загадочно произнес Барсентьев, — или до тех, кто хочет предстать перед нами в мнимом обличье маньяков.
— У вас есть соображения на этот счет? — насторожился Севидов.
— Пока только весьма смутные, — признался Барсентьев.
Он прикрыл глаза, будто к чему-то прислушиваясь. Затем встряхнулся.
— Вернемся к записке, — продолжил он рассуждения. — Чего добивались ее авторы или автор? С одной стороны — говорится о двух сделанных за что-то предупреждениях. С другой — прямая угроза подобным последователям. Подобным, именно, убитому офицеру милиции и, не просто милиции, а весьма специфической ее службы — ГИБДД.
— Знаете, Игорь Викторович, — возразил Севидов, — у меня есть ощущение, что записка не готовилась заранее…
— Вы хотите сказать, что и убийство не планировалось заранее?
— Мне кажется, что вы и сами так считаете.
— Считаю, — раздумчиво произнес Барсентьев. — Более того, полагаю, что оно каким-то образом связано с массовым убийством заезжих рэкетиров. Вы же крутили версию, что инспектор мог попытаться остановить братков, и за это поплатился?
— Да. Но никаких доказательств этому добыто не было. Инспектор был жаден и нечист на руку. Но останавливать в одиночку четыре машины с бандитами? Нет. Он был трусоват для этого. К тому же братки не возились бы с инсценировкой на теле погибшего….
— Согласен, — кивнул Барсентьев. — А что вы скажете на то, что инспектор стал случайным свидетелем чего-то, не предназначенного для чужих глаз?
— Это вполне, возможно. Он любил глухие лесные дороги и заброшенные места.
— Инспектор, например, мог увидеть тех, кто назначил стрелку браткам в заброшенном карьере, а затем и расстрелял их там. И затем загадочные «те» убирают нежелательного свидетеля….
— Тогда «тем», — возразил Севидов, — проще было бы подбросить труп инспектора к остальным, убитым в карьере. Гадай, кто в кого стрелял.
— Что за головоломка? — вздохнул Барсентьев. — Между тем, убийца (или убийцы) ставили своей целью именно показать, что инспектор убит не случайно, не спроста. Что этому есть определенная подоплека. И подобная казнь ждет каждого, кто совершит… Что совершит?
— Что совершит? — эхом отозвался Севидов, — вот и гадай, хоть на кофейной гуще…
— Вы знаете, Михаил Матвеевич, — неожиданно произнес Барсентьев, — проедусь-ка я на место происшествия. Посмотрю обстановку своими глазами… Машину дадите?
— Конечно. Вы куда хотите? На место, где обнаружили инспектора?
— Нет, не туда…. Его же привезли, убив где-то в другом месте. В карьер хочу подъехать.
— Хотите, чтобы я съездил с вами?
— Нет. Занимайтесь своими делами — у вас их и так хватает. К тому же я неофициально… Без протокола посмотрю…
* * *Был тихий ясный день. Заброшенный песчаный карьер, поросший вверху по бокам кустарником, освещался неярким, затученным перистыми облаками, солнцем. Легкий ветерок шевелил листья кустарника и густую высокую траву.
Барсентьев медленно прохаживался по дну карьера, внимательно осматривая окружающую местность.
В карьере уже ничто не напоминало о разыгравшейся здесь драме, унесшей жизни около двух десятков человек. У почти отвесной песчаной стены картера валялись остатки фанерных щитов, обрывки листов черно-белых мишеней…
— Здесь, что, стрельбище было? — крикнул Барсентьев водителю, покуривающему у машины.
— И было, и есть, — с готовностью отозвался водитель. — Милиция здесь тренируется. Ну и мы иногда, за компанию. Прокурор наш неплохо садит из Макарова. Всегда 46–48 очков выбивает.
Барсентьев поднял взгляд на верхние кромки карьера, местами густо заросшие кустарником.
«Судя по направлению раневых каналов в телах убитых, — подумал он, — скорее всего в них стреляли сверху вниз и наискосок».
Барсентьев вернулся к въезду в карьер, поднялся по его краю наверх и медленно пошел по кромке, всматриваясь в кустарник, обрамляющий полумесяцем вершину карьера.
Посмотрим, откуда удобнее всего поразить цель, находящуюся внизу, чтобы тебя не заметили, во всяком случае, до начала стрельбы.
Он приостановился через несколько шагов и прикинул: — «Пожалуй, отсюда неплохой обзор».
Барсентьев глянул вниз.
Густой кустарник и высокая трава росли здесь по самой кромке карьерной стены. Сам карьер был виден, как на ладони, в мертвую зону не попадал ни один уголок.
Следователь аккуратно опустился на колени:
— «Да, обзор отличный, ты был прав, а самого стрелка сверху совершенно не заметно».
Вдруг справа в траве что-то тускло блеснуло. А вот и подтверждение.
На ладонь легла стреляная гильза.
«Калибр 7,62 мм, — на вид сразу определил Барсентьев. — Тот самый, что принадлежит оружию, сразившему семнадцать человек».
Еще обучаясь на юридическом факультете МГУ, одну из своих курсовых работ Барсентьев посвятил криминалистике. А, именно, судебной баллистике как методу расследования преступлений, совершенных с применением огнестрельного оружия. Поэтому он знал, что калибр 7,62 был наиболее распространен в Советском Союзе, как, собственно, и в нынешней России, и на всем постсоветском пространстве.
Этот калибр имели, например, карабины и винтовки Драгунова, Симонова, Мосина, снайперская винтовка М-40А1, находящаяся на вооружении антитеррористических подразделений. В этот перечень следует добавить пистолеты Стечкина, Макарова, Коровина, Ракова, Воеводина и других, пистолеты-пулеметы Дегтярева, Симонова, Шпагина. И, конечно, самое распространенное в мире оружие — различные модификации автомата Калашникова. Были и зарубежные образцы оружия данного калибра. К примеру, винтовки Паркер-Хейл и Спрингфилд, револьвер Наган, множество пистолетов.
Так что найденный патрон такого калибра сам по себе еще ничего не давал…
Барсентьев сунул патрон в карман.
Он обошел поверху весь карьер, но больше ничего обнаружить не удалось — ни окурков, ни оброненных предметов, ни клочков ткани или бумаги. Он определил лишь три или четыре, приемлемых для внезапной и точной стрельбы, места сверху по бокам карьера. Ему уже было ясно — стреляли именно с этих точек. Дело было за малым — определить, кто стрелял.
* * *Уголовные дела на столе лежали тощей скорбной стопкой, напоминая и гибели людей и пока неразрешенной дилемме. Барсентьев снова, уединившись в своем гостиничном номере, предался серьезным размышлениям. Его мучила одна и та же мысль: «Что мог обнаружить, заметить покойный Логинов, и пока не смог увидеть я?»
