Сергей Гайдуков - Вендетта по-русски
Оставалось только поражаться, насколько Олег Петрович Булгарин заботился о своей жизни и о наказании своих возможных убийц, но при этом не задумывался о такой же ценности той жизни, что была жестоко прервана в марте девяносто шестого года в дачном домике неподалеку от Города. Хотя нет, ценность этого он представлял очень конкретно, Абрамов сказал, что заплатит Булгарину почти полмиллиона долларов за четыре имени убийц. Олег Петрович мастерски сотворил из собственного преступления капитал. Молодец, что и говорить… Только вряд ли кто теперь мог позавидовать нынешнему положению Олега Петровича. Тайное всегда становится явным, а сладкая жизнь, основанная на кровавых деньгах, внезапно приходит к концу. Олег Петрович, ау? Надеюсь, вы знаете, где находится недостроенный цирк? Не заблудитесь в предрассветных сумерках.
Там будет много желающих, с вами встретиться. Поделитесь ценным опытом…
Я отложил зеленую папку в сторону. Три странички в ней — вот все, что станет эпитафией Олегу Петровичу Булгарину. Негусто. Я ожидал чего-то более основательного. Хотя, если подумать, так и должно было быть. Леонов писал мемуары, чтобы заработать, привлечь к себе внимание. У Булгарина деньги уже имелись, и он ограничился краткой отпиской, очевидно, считая, что исповеди и угрызения совести — удел идиотов.
Так, теперь Ленкины письма. Я снял резинку, стягивающую их в тугую пачку. Конверты без марок, она просто бросала их в почтовый ящик или отдавала оперативникам, что сидели в засаде на моей квартире. Интересно, они все еще там? Или их перебросили на более важное задание? И остался ли у меня после их дежурств кофе в шкафчике на кухне? Вот вопрос всех вопросов. Ладно, письма: я надорвал первый конверт, вытащил сложенные листки бумаги.
Аккуратные буковки, складывающиеся в ровные строчки. Я вздохнул и приступил к этой тяжелой работе — чтению писем от женщины, которая сначала считала, что меня любит, потом считала, что ненавидит, потом… Ну вот, как раз узнаю последние новости.
Я прочитал первую строчку, а затем остановился. Отложил письмо в сторону. Что-то мешало мне погрузиться в чтение. Будто бы у меня была аллергия на листки в клеточку, исписанные Ленкиной рукой. Я несколько раз пробовал начать сначала, но каждый раз все заканчивалось одним и тем же — я не мог это читать. Дошло до того, что я просто не понимал смысла слов.
Придется отложить до лучших времен.
Так я и сделал, но тут же подумал, что ни к чему мучить себя чтением всей накопившейся за прошлые недели корреспонденции. Достаточно всего лишь позвонить, чтобы Ленка в двух словах пересказала мне свои послания. То ли это раскрытие темы «Ты загубил лучшие годы моей жизни», то ли «Вернись, я все прощу». К обоим лозунгам я относился с большим сомнением. Но потрепаться с Ленкой был не прочь. Тем более что наступающий день мог принести массу сюрпризов. Весьма специфических сюрпризов. Плохо сказывающихся на здоровье.
И с Ленкой стоило поговорить хотя бы из обычной вежливости — вдруг мне так понравится в недостроенном цирке, что я решу остаться там навсегда?
Я бросился энергично набирать номер ее телефона, а попутно — и запоздало — подумал, что Ленки уже может и не быть в Городе. Они с мужем, вероятно, уже в Питере, обставляют новую квартиру…
— Алло, — сказала Ленка. — Я слушаю.
— Привет. — Я был удивлен и обрадован тем, что мои опасения не подтвердились. Я уже забыл, когда последний раз так удивлялся и радовался.
Сам от себя такого не ожидал. — Привет, это я. Костя…
— Костя? — Ленкин голос был взволнован и, пожалуй, напряженным. — Ты где? Я тебя просто потеряла, — быстро заговорила она. — Я ждала твоего звонка, долго, долго, просто устала ждать… Ты получил мои письма? Получил?
— Получил, — ответил я. Нужно было сказать, чтобы она не переживала и не волновалась так из-за меня. Кажется, она сильно извелась за последнее время. Бедняжка. Мне стало ее жалко.
— Прочитал?
— Конечно, конечно, — постарался успокоить я ее. — Все прочитал. У меня тут были дела, но завтра, надеюсь, они закончатся… И я загляну к тебе.
Если твой муж, конечно, не помешает. Он в Городе или уже уехал в Ленинград?
— Он… — Ленка запнулась. — Неважно! — с каким-то отчаянием сказала она. — Костя, ты…
— Я приду, конечно, — повторил я. — Не переживай. Завтра вечером. Будь готова.
— Костя, не надо… — начала она и внезапно замолчала. Снова началось: люблю — ненавижу, приходи — не приходи. Что там в голове у этих женщин — черт знает…
— Успокойся, — сказал я как можно ласковее. — Завтра вечером я приду. И мы все обсудим. Пока…
Она первой повесила трубку. А я подумал, что один разговор по телефону с этой женщиной можно приравнять к часу физических упражнений. Я швырнул пачку ее писем на кровать. До лучших времен. Туда же полетели газетные статьи об Абрамове. Их можно было уже и отправлять в мусорное ведро, но…
Кто знает, вдруг пригодятся. На столе передо мной остались «ТТ» с двумя запасными обоймами и старенький револьвер. Револьвер мне подарил Гоша в знак своего ко мне расположения. Я подозревал, что на револьвере висит как минимум пара преступлений, и не собирался долго таскать его с собой. Повод избавиться от оружия у меня уже наметился. Еще здесь был сотовый телефон, переданный мне Горским. Звонок по нему я уже сделал, оставалось ждать результатов. А второй звонок я сделал по гостиничному телефону. Восьмерка, московский код, семь цифр.
— А не слишком поздно для таких разговоров? — мрачно отозвался в трубке племянник гариковского шефа.
— Ох, извините, я забыл про разницу во времени между нашим городом и Москвой, — соврал я. На самом деле никакой разницы во времени не существовало, но за сегодняшний день я так много лгал разным людям, что не мог сразу избавиться от вредной привычки. К тому же это так весело.
— Я выяснил то, что вы просили, — буркнул мой собеседник. — Чего мне это стоило — я не буду говорить, вы все равно не поймете. Короче, это был первый и последний раз. Больше мне по таким делам не звоните.
— Не буду звонить, не буду писать и слать посылки, — быстро пообещал я.
— И забуду, как вас зовут. Ну так что? Теперь скажете?
— Теперь скажу. Десятое сентября. И долгие-долгие гудки в трубке, где, словно в бездонной бездне, исчез голос моего собеседника.
30Волей-неволей напрашивается сравнение с неким празднеством, приглашенные на которое люди слишком воспитанны и интеллигентны, чтобы опаздывать. Уж лучше они придут на час раньше, но не на пять минут позже. Я добрался до недостроенной круглой коробки городского цирка в половине шестого, а в центре сооружения, там, где должна была располагаться арена, уже кто-то был. И этот кто-то курил. Ветер дул в мою сторону, так что я замедлил шаги, а потом и совсем остановился, присел на валун и стал ждать.
В начале веселых восьмидесятых городские власти решили, что для полного счастья жителям не хватает своего постоянного цирка. Хотя лично я считаю, что сама власть бывает забавнее любого цирка. Но тогда идея пошла на ура, и были вбуханы приличные деньги в строительство. Во второй половине десятилетия оно шло все медленнее, пока совсем не сдохло. К тому времени веселья кругом хватало и без раскрашенных клоунских физиономий. В конце концов на окраине Города осталась недоделанная конструкция, без крыши и без перспективы быть доделанной, поскольку использовать сооружение для каких-то других целей было малоприемлемо в силу архитектурных особенностей. Был, правда, один энтузиаст, предлагавший построить на базе цирка всероссийский центр кик-боксинга, но потом этот деятель неудачно продал партию алюминия, и его взорвали в собственном «Мерседесе». Больше желающих заниматься судьбой цирка не нашлось. И в предрассветные темные часы это всеми покинутое и позабытое здание смотрелось весьма зловеще. Я подумал, что выяснение отношений — это как раз то, что будет весьма органично смотреться на круглой цирковой площадке. Там, где, по замыслу проектировщиков, должны были скакать лошади под сверкающими седлами, ходить вперевалку медведи и прыгать по тумбам хищники. Хищники потихоньку подтягивались к месту встречи.
Я просидел на холодном валуне минут пятнадцать, когда услышал шаги приближающегося к цирку человека. Точнее, не сами шаги, а шум, производимый этим человеком при столкновении с различными естественными препятствиями, которых было столь много вокруг цирка. Строители бросили это место, словно в панике спасались от нашествия инопланетян, оставив после себя два жилых вагончика, огромные кучи мусора, незарытые ямы, битый кирпич, кое-какие инструменты и массу бутылок.
Теперь по этому отнюдь не райскому ландшафту пробирался, сопровождая почти каждый свой шаг отчаянным матом, некто с чемоданом в руке. Издали он напоминал заплутавшегося командировочного. А вблизи — Олега Петровича Булгарина, только теперь без гамбургера, без кружки с надписью «Босс», без офиса и без секретарши. Само-собой, он был не в настроении. И само собой, его настроение не улучшилось, когда я подошел к нему сбоку и показал свой «ТТ».
