Сергей Гайдуков - Вендетта по-русски

Сергей Гайдуков (Кирилл Казанцев)

Вендетта по-русски (Шальная пуля)

Пролог

Это непременно должно было случиться и я удивился, что случилось это только по прошествии шести недель моего пребывания в роли сторожа загородного коттеджа одной состоятельной дамы. Я сидел на балконе и смотрел в темноту. А темнота смотрела на меня. Мы с ней пытались загипнотизировать друг друга.

Это длилось уже слишком долго, и я был рад отвлечься на незваных гостей. Свет в коттедже не горел, и эти двое придурков решили, что дом пуст и представляет из себя легкую добычу. Они перебрались через забор, отряхнулись и, настороженно оглядываясь по сторонам, пошли к двери. При свете луны они были видны мне, как видны из главной ложи актеры. Правда одет я был не в костюм, а в джинсы и свитер. И театрального бинокля у меня не было. Зато был дробовик. Я ласково погладил его приклад, осторожно вытащил свое тело из кресла и ступая на носки поспешил с балкона в комнату, а потом по лестнице — вниз, на первый этаж. Конечно дробовик я прихватил с собой.

Без этой штуки я к гостям обычно не выхожу. Как действительно гостеприимный хозяин, я оставил дверь незапертой. Еще не хватало, чтобы какой-нибудь придурок сломал замок или высадил дверь. Нет я заботился о сохранности доверенного мне имущества. И совершенно не заботился о сохранности здоровья тех двоих, что поздним вечером наведались сюда, лелея явные преступные намерения.

Когда первый из них потянул дверь на себя и я узрел очертания человека на крыльце, я сказал:

— Привет! Мне не ответили. Вежливость встречается все реже и реже, особенно среди молодых людей. Печально, но факт. Эти двое также не были образцом хороших манер, они не произнесли ответного приветствия.

Может первому помешало то обстоятельство, что, сказав «Привет!», я тут же ударил непрошеного гостя прикладом дробовика в лицо? Возможно. А второй не ответил потому, что испуганно отпрыгнул назад, оступился и полетел с крыльца наземь? Может, и так. Всегда можно сочинить какое-нибудь оправдание.

Первый все стоял, зажав ладонями лицо и что-то лопоча себе под нос. Он был так увлечен своими переживаниями, так смаковал только что полученные новые волнительные ощущения, что совсем не обращал на меня внимания. Он мешал мне пройти. Тем самым он вынудил меня пустить в ход приклад вторично — теперь уже не в лицо, а совсем наоборот. Грабитель взвизгнул, схватился за промежность и упал на колени. Я прошел мимо, попутно не преминув пнуть несчастного ногой, чтобы окончательно очистить путь. Жалобные причитания были мне ответом.

Я спустился по ступеням. Второй уже оправился от испуга и падения. На подгибающихся ногах он бежал обратно к забору. Точнее, пытался бежать.

— А если побыстрее? — спросил я и приложил приклад дробовика к плечу.

Указательный палец лег на спуск. Второй обернулся, увидел вскинутый дробовик, и ноги у него подкосились окончательно. Он рухнул в траву, панически поднял руки. И завопил. Текст был обычный — что-то типа «Не стреляйте! Я больше не буду!» Более точно сказать не могу, поскольку звук выстрела заглушил истошные выкрики.

Первый выстрел предупредительный, — пояснил я. Не думай, что я промахнулся. Даже не надейся.

Не стреляйте! Нет!!! — надрывался он. Этот тип уже не поднимал руки к небу, он старался вжаться в землю, но выпяченные ягодицы в сумраке казались небольшим холмиком, и это было моим ориентиром для второго выстрела.

Забор ждет тебя, — напомнил я. Уткнуться носом в землю и вопить, как баба — это не выход. Считаю до пяти. Успеешь добраться до забора и перелезть — твое счастье. Не успеешь — мое.

Но как вы?.. Как вы можете? Так?! — Он все еще всхлипывал, но уже отползал назад. — По живым людям!

Стреляют всегда по живым людям, — возразил я. Это уже потом они становятся мертвыми. Ничего необычного в этом нет. Почему бы мне не пострелять по людям, которые считают, что могут таскать чужое имущество?

Я уже ухожу! Я не буду больше… — Судя по тембру голоса, ему было не больше двадцати. Он говорил «я ухожу», забыв про своего приятеля, который тихо мычал от боли где-то неподалеку от крыльца. Молодежь, молодежь…

— Раз, — сказал я. И посмотрел на первого, который так самозабвенно корчился, что даже не понимал, что происходит вокруг. — А тебе что, особое предложение надо?

— А? — прохрипел он.

— Два, — сказал я и качнул стволом дробовика в сторону забора. Это подействовало. Все еще придерживая ладонями ушибленные гениталии, первый неловко поспешил к забору, где его напарник уже совершал дикие прыжки, в надежде перебраться на другую сторону. — Три, — сказал я, когда первый доковылял до забора.

Потом было «четыре», потом было «пять». Они все еще нервно прыгали, материли друг друга за бестолковость…

— Все, — сказал я, и они вмиг замерли. Потом я нажал на курок, целясь в забор, чуть левей, примерно в метре от этих двух неудачников. Выстрел подействовал как лошадиная доза допинга — они каким-то чудом перелезли через забор.

Некоторое время были слышны их торопливые шаги. Потом все стихло.

Я повернулся и медленно зашагал к коттеджу. Я испытывал неожиданный прилив сил, словно мою старую, усталую, больную кровь в долю секунды выкачали из меня и в ту же долю секунды заполнили мои артерии пятью литрами молодой — яростной плазмы, которая теперь и циркулировала внутри меня с бешеной скоростью. Чужая боль — наркотик почище героина. Я знаю, меня научили. Чужая боль заглушает боль собственную. Но это продолжается недолго.

Мое сердцебиение замедляется, когда я закрываю за собой дверь коттеджа. А когда я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, на место своих ночных бдений, мои шаги становятся тяжкими, словно я поднимаюсь на эшафот. А причина?

Причина все та же. После того как двое сопляков перепуганы насмерть и вышвырнуты прочь, — единственным, с кем мне остается общаться здесь, вновь становится она — кромешная тьма осенней ночи. Она пугает меня. Я закрываю глаза, стараясь убежать, но темнота настигает меня и здесь. Я не хочу видеть то, что выплывает из тьмы — образы, лица, голоса…

Это могло произойти и по-другому. Черт побери, это наверняка произошло совсем иначе. Но только темнота или же вступившее в сговор с ней мое больное воображение раз за разом рисует одну и ту же картину…

Открываю ли я глаза или закрываю — передо мной все та же тьма, убежать от нее невозможно, и приходится смотреть, смотреть на то, что видеть у меня нет никакого желания.

И я вижу: трое мужчин сидят за столом. Они играют в карты. Вероятно, в «дурака». Вероятно, они старались выбрать игру попроще. Они уже не, хотят играть в преферанс, потому что слишком долго сидят за этим столом, потому что уже слишком много времени убито карточной игрой. И еще неизвестно, сколько времени предстоит убить.

Они устали ждать. Они сидят с одинаково равнодушными лицами и поочередно швыряют карты на стол. В их глазах нет азарта и нет радости, которую вроде бы должна приносить игра.

Четвертый мужчина просто спит. Он лежит на широкой деревянной скамье, что поставлена вдоль стены, и спит, тихо посапывая. Наверное, трое игроков завидуют ему — тому, кому не нужно притворяться. Он просто спит — вот и все.

Беда в том, что трое остальных не могут последовать его примеру: спать может только один. Это закон. И трое продолжают безрадостную игру.

Проходит какое-то количество секунд и минут. Возможно — часов. Внезапно один из играющих кладет свои карты на стол рубашками вверх. А потом быстро выскальзывает из-за стола. Именно выскальзывает — бесшумно, стремительно, легко. Будто его всю жизнь только и учили, как выскальзывать из-за стола.

Затем следует столь же быстрое и не менее плавное движение — и в руке мужчины возникает пистолет. Он выглядит не особенно угрожающим, будучи зажат в большом кулаке, но это скорее говорит о потенциальной мощи кулака.

Пистолет настоящий, и размеры тут ни при чем.

Двое других мужчин также бросают карты. Один подскакивает к окну и осторожно разглядывает в щель между занавесками внешний мир. Насколько можно разглядеть мир в пятнадцатисантиметровую щель.

А еще один поспешно исчезает в соседней комнате, которая отделена пологом из темной плотной ткани. Полог свисает до самого пола, и кажется, что между комнатами — черная дыра прямоугольной формы. После того как мужчина скрывается за пологом, тот почти не колышется, и это лишь усиливает тревожное впечатление.

Прежде чем уйти в соседнюю комнату, мужчина успевает тронуть за плечо спящего, и тот немедленно открывает глаза, словно бы и не спал все это время, а притворялся.

Он вскакивает с лавки, хватается за полу висящей на гвозде синей джинсовой куртки с меховой подкладкой и вытаскивает из кармана куртки пистолет. Теперь и он готов.

Несколько секунд тишины. Затем становятся слышны шаги человека. Кто-то поднимается по ступеням крыльца. Кто-то останавливается у двери дачного домика и стучит костяшками пальцев по дереву. Раз. Потом еще два. Потом пауза. И еще два раза. Видимо, стоящий за дверью человек все сделал правильно. Его стук признан за пропуск. Все в комнате опять приходят в движение. Никто больше не задерживает дыхание и не прикидывается предметом интерьера.