Ричард Пратер - Шеллшок
Дальнейшее произошло мгновенно, и внезапно я оказался без ясной цели, без мишени перед собой. Больше мне нечего было делать. Когда я, кривляясь от боли, повернулся и сделал шаг влево, на мое плечо осторожно опустилась чья-то рука. Это был Романель. Клод. Тот единственный человек, который прошел через то, что испытал я.
Он спросил меня:
— Вы знаете, как Чимаррон нашел Спри?
— Угу, знаю. Вернее, не помню, но могу догадываться…
— Мистер Скотт… Шелл, послушайте меня. Альда расхвастался и рассказал обо всем. Я уже знал, что он прослушивает телефон Токера. Разговоры передавались на аппарат, срабатывающий от человеческого голоса, спрятанный в пустом доме в трехстах метрах от дома Токера. Один раз в день Энди Фостер, до того как смотаться, забирал кассету и приносил ее Альде. А сегодня Энди отсутствовал, поэтому произошла большая задержка. Когда Альда наконец получил кассету, он отдельно записал ваше признание. Ну то, что вы говорили по телефону Стиву Уистлеру. Помните?
— Да, но… Теперь я начинаю…
— Он передал эту кассету своему приятелю — полицейскому. А потом, по прошествии времени, прослушав ее внимательно, он услышал ваш телефонный разговор из дома Токера, когда вы звонили Спри в Реджистри.
— Боже мой, — сказал я.
— Потом они вычислили номер телефона, по которому вы звонили и, естественно, адрес…
— Господи, — прервал я его и не услышал, что он говорил еще: голова у меня стала кружиться еще сильнее. — Значит, я не сказал им. Я ничего, ничего им не сказал.
И вдруг я почувствовал себя легким, как воздух. В моих жилах забурлил гелий. Наверное, я мог бы взлететь и поплыть, если бы напрягся и набрал в легкие побольше воздуха. Я начал искать ее, зная, что она где-то здесь, в моей голове заскрипели шестеренки… и моим глазам предстало зрелище, прекраснее которого я не видел ни в одной из вселенных, где недавно побывал.
Несколько мгновений я был не совсем в этом уверен, затем…
— Спри? — позвал я. — Спри, любовь моя. Я думал… — Что-то щелкнуло у меня в голове. — …что я потерял тебя где-то далеко-далеко, в потемках.
Она улыбнулась. В улыбке раздвинулись ее полные губы, мягкие и сладкие, как песня в бархатной ночи, теплые, как желание, обольстительные, как грех. Я улыбнулся в ответ, глядя на ее губы, на ее белые зубы — среди которых узнал тот, что был короче других, — в ее большие зеленые глаза, наполненные лунным сиянием и нежные, как таинственный шепот, на ее волосы, отливающие золотисто-медовым блеском, и я точно вспомнил, где видел раньше это лицо.
Это было там, в далеком-далеком пространстве, где я путешествовал, в той беспредельности, наполненной поющими звездами и сияющими солнцами, радостями и удовольствиями нашими и Господа Бога.
Я протянул руки, коснулся ее, прижал к себе и крепко обнял мою Спри.
— Привет, — прошептал я ей в самое ухо, — я тебя помню. Правда, я тебя помню. — И она сказала:
— Я тоже. — Потом совсем тихо: — Я тоже.
Но потом она начала расти, вытягиваться вверх. Я потряс головой, снова послышалось «Крррк», и я испугался, что это очередное короткое замыкание, сбой или пробой. Нет, только не сейчас. Она и вправду была где-то наверху, и рост ее был, наверное, метра три. Я поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Она смотрела на меня сверху вниз. Тогда я опустил глаза и посмотрел на себя — в самом деле, почему я не мог посмотреть на себя? По крайней мере я увидел, что ног у меня нет.
Это уже была несусветная чушь. Как же я сюда пришел и учинил весь этот погром, если у меня не было ног? Правда, я имел пару маленьких, коротеньких обрубков, но ног не было.
— Как же так? — спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. — Эти вонючие ублюдки…
Я вспомнил всех этих докторов и их подручных, которые испытывали свою дьявольскую технику на моей голове. Это они сделали такую гадость. Я видел некоторые из их фокусов, но не заметил, чтобы они вытворяли что-нибудь с моими ногами.
— О Господи… Шелл, Шелл!
Это была Спри, где-то высоко-высоко надо мной.
— Эти вонючие ублюдки, — повторил я. — Знаешь, что они сделали? Они меня укоротили.
— О, Шелл… пожалуйста, Шелл…
Она наклонилась ко мне и стала дергать меня за рукава и плечи.
— Поднимайся с колен, — говорила она странным, измученным голосом. — Прошу тебя, прошу…
— О чем? Какие колени? — не понимал я. — Не говори глуп… Ладно, детка. Ты хочешь увидеть освобожденного калеку, Спри? Хочешь посмотреть на парня, у которого никогда больше не будет ног?.. Никогда и ни за что. А за что? Навсегда? — Я бормотал и заговаривался, а она продолжала тянуть за руку того парня с лицом, как у чертенка-переростка или обращенного дьявола — как их там называют… Романов, Рубадуб или еще как, — который тянулся к ней и медленно поднимался.
— Эй, спасибо. — Это сказал я.
Сказал, когда встал на свои ноги и почувствовал, что стою твердо.
— Пора идти! — снова сказал я.
Прямо передо мной опять стояла Спри. Теперь надо хорошенько заучить ее имя: С-П-Р-И. Ее прекрасное лицо было каким-то перекошенным. Искаженным. И мокрым. Почему мокрым?
— Эй, о чем ты плачешь? — спросил я ее. — Плакать не о чем. Если хочешь знать правду, которую я понял в своих далеких путешествиях, в жизни нет ничего такого, из-за чего стоит плакать. Это уж точно. Вместо этого лучше смеяться. Договорились? Договорились, С-п-р-и? Спри?
— О, Шелл, черт бы тебя побрал, Шелл. С тобой все в порядке? Ты будешь… жить?
— Что за глупый вопрос? Ты мне не объяснишь? Конечно, я…
— Но я же видела, как в тебя попала пуля. Как только ты сюда вошел. Тебя развернуло, ты почти упал…
— Да нет. Наверное, это было в каком-то фильме. Я не помню…
— …потом взмахнул рукой, и грохнул выстрел, и…
— У меня в руке был пистолет? Или выстрел грохнул просто так?
— Да, у тебя был пистолет. И поэтому…
— Я как раз собирался тебе сказать, если только не сказал, что это была очень удачная шутка, или оч-чень глупая…
— Ты весь в крови.
— Нет. Почему ты говоришь такие вещи?
— Потому что так оно и есть. Посмотри, посмотри на себя, черт бы тебя побрал…
— Только не вздумай втюриться в меня, детка. Ну ладно, я посмотрю, но только чтобы удовлетворить твое глупое… У-у-у-о-о-о…
Немного погодя я произнес слабым голосом:
— Это точно не моя. Так много у меня никогда не было. Сколько людей здесь убито?
Но времени для ответа у нее не было.
Появилась целая свора полицейских. В униформе, в штатском, здоровенные и маленькие, симпатичные и некрасивые, но в основном какие-то невзрачные — их было больше, чем можно было пожелать, разве что среди них были и ребята из прокуратуры.
Скоро один из них уже был рядом со мной, тянул меня за локоть и говорил мне с чопорной британской интонацией:
— Только без глупостей, старина.
Меня очень редко — всего раза три, наверное, — называли «старина». Разве мне больше не тридцать лет? Хотя кто его знает. И я попытался сообразить, зачем и откуда появились здесь эти полицейские. Один из них — самый неприятный на вид, — который надел на меня наручники и перечислил скороговоркой целую кучу моих прав, сказал, что вот-вот приедут эскулапы из скорой помощи и приведут меня в божеский вид, но потом снова начал бубнить насчет того, что я убил человека по имени Фред Китс, еще убил такого-то и такого-то и изувечил еще нескольких несчастных клюшками для гольфа, револьвером или водопроводной трубой — я уж и не помню сейчас, — кроме того украл кучу автомобилей, оружие и людей, работал без лицензии, а тут еще новое преступление и опять две-три жертвы; кстати, один из них, говнобой, был мертв, другие стали всего лишь инвалидами: валялись без сознания и были очевидно искалечены, включая Альду Чимаррона, президента компании «Голден Финикс Майнз» и прочих финансовых и благотворительных учреждений, которого я жестоко избил, потоптал, испинал впридачу, превратил, судя по всему, в безжизненного калеку, и…
— Никаких проблем, — прервал я его.
— Чего? Никаких чего?
— Проблем, — повторил я. — Кусок навоза.
— Кусок чего? Что вы сказали?
— Я не совсем понимаю вас, офицер, — заявил я, — когда вы так тарахтите. Я хочу объяснить, что… В общем, я сумею объяснить все это.
— Что «все это»?
— Не стоит, сэр. Я хочу сказать вам, что могу объяснить… все.
Он, улыбаясь, стоял передо мной. Улыбка у него была какая-то странная. Очень похожая на комическую маску с тридцатью шестью зияющими, ничем не заполненными пустотами. Бугры мышц вздымались, опадали и подрагивали на его челюстях, щеках и даже вокруг его глаз.
Он стоял и беспрерывно улыбался. Наконец произнес:
— Это будет очень забавно.
Глава 22
— А что потом? — спросила Спри.
Мы были уже не в Аризоне. Мы оба сидели в моем номере. В отеле «Спартанец» в Голливуде, что в Калифорнии. В том самом месте, которое я называю домом: тропические рыбки, за которыми ухаживал в мое отсутствие Джимми, ночной дежурный; моя нахально-соблазнительная Амелия; диван темно-шоколадного цвета с подушечками для сидения и другие привычные вещи. Мой дом. Мои корни. Место на земле, где бросают якорь после долгих странствий.
