Стив Мартини - Лучший телохранитель – ложь

— Да, я помню, что ты упоминал об этом. Не думаю, что с тех пор тебе улыбнулась удача на этом поприще, ведь так?

— Ты прав. Хочу задать тебе один вопрос. Давай забудем на минуту о взломе шифра в его телефоне. Как я полагаю, его телефонный аппарат отправляет и получает сигнал через ближайшую опору сотовой связи, как и любой прочий мобильный телефон.

— Да, разумеется.

— Можем ли мы в таком случае определить, что сигнал исходит именно от этих конкретных телефонных аппаратов?

Технарь-кудесник на другом конце провода был уверен, что ответ будет утвердительным. Любой сотовый телефон, когда включен, должен постоянно поддерживать связь с ближайшей вышкой-ретранслятором. Он делает это, периодически передавая сигналы роуминга, то есть время от времени выполняет что-то вроде электронного рукопожатия, что позволяет системе сотовой связи определять, какой из вышек лучше будет воспользоваться при передаче входящего или исходящего звонка с данного аппарата. Сигнал роуминга можно отследить, а по силе сигнала определить примерное местонахождение владельца телефона. А затем с помощью более точного оборудования и применяя метод определения треугольника сигнала можно определить и точное расположение объекта. Именно по этой причине лидерам мировых держав обычно не разрешается иметь при себе мобильные телефоны, а все переговоры служб их безопасности ведутся с использованием секретных частот радиосвязи.

— Итак, ты сможешь засечь его, если телефон будет включен. Ты уверен в этом? Хорошо. Последний вопрос: после того как ты определишь его местонахождение, можно будет забить его частоту помехами, чтобы они не могли больше разговаривать? Можно? А если я попрошу проделать это в городе Сан-Хосе, в Коста-Рике, сколько времени на это потребуется? Итак, сделай это, — заключил Торп, — и звони мне сразу же, как твои ребята определят его сигнал. Скажи им, чтобы они забили канал помехами, не давали им говорить, а потом сразу же предупреди меня.

Он отключил телефон, откинулся на спинку кресла и наконец позволил себе улыбнуться.

Все, что я чувствовал, была бетонная плита, лежавшая у меня на спине, огромный вес которой давил настолько сильно, что моя голова клонилась к коленям. Потом неожиданно плиту куда-то убрали с моих плеч и спины, и я снова смог позволить себе свободно вздохнуть.

— Оставайся здесь. — Я слышал голос Германа и чувствовал, будто идет снег и легкие снежинки хлопьями ложатся мне на руки, устилают пол под ногами.

Подняв голову, я понял, что падает вовсе не снег. Это пепел. Повсюду на улице валялись кусочки сгоревшего дерева, битое стекло и штукатурка.

Я обнаружил себя сидящим на обочине на другой стороне улицы, примерно в пятидесяти ярдах от Катиного дома. Посмотрев в сторону ее дома, я увидел, как пламя и черный дым валят из зияющей посреди улицы дыры, там, где раньше были крыша и фасад ее дома. Белые стены, точнее, то, что от них осталось, местами обгорели и почернели от копоти. Силой взрыва дверь была вырвана с петель; горящую, ее отбросило прямо к внешним железным воротам дома.

Я почувствовал какое-то движение за собой. Я все еще не мог прийти в себя и выйти из оцепенения. Я видел, как Герман возится с матерью Кати. Она лежала, вытянувшись на тротуаре, а рядом стояла ее сумочка. Герман пытался делать ей искусственное дыхание рот в рот, одновременно короткими толчками надавливал ей на грудь. Он так старался, что, наверное, мог сломать ей ребра.

Я попытался встать.

— Не вставай, упадешь! А у меня сейчас заняты руки. — В перерывах между искусственным дыханием и толчками на груди женщины Герман успевал давать мне указания.

— Со мной все в порядке, — заявил я.

— Ладно.

На улице столпились жители соседних домов, некоторые из них смотрели, как догорает дом. Небольшая группа людей собралась вокруг нас и наблюдала, как Герман трудится над телом женщины.

Какая-то из соседок спросила, не умерла ли она.

Другой голос ответил, что не знает.

Одна из женщин хотела помочь, но не знала, что ей делать. А у Германа не было времени, чтобы научить ее.

— Сейчас помогу тебе. — Я отказался от идеи встать и вместо этого откатился в сторону, а потом просто пополз на четвереньках.

Я склонился над телом женщины и начал, как это делал Герман, резкими толчками нажимать ей на грудь. Теперь Герман мог, не отвлекаясь, выполнять ей вентиляцию легких. Через несколько секунд мы услышали, что ее сердце ритмично забилось. Еще примерно через минуту она дернула ногами и зашлась в приступе кашля. Потом отвернулась в сторону, и ее стошнило.

Несколько женщин захлопали в ладоши и заулыбались.

Герман держал ее со своей стороны, наклоняя голову, пока у нее не прошло несколько спазмов. Он легонько похлопал ее по спине и сказал на ухо несколько слов на испанском, которые я не расслышал.

— Вот так, держи ее со своей стороны, — сказал он мне, — я не хочу, чтобы мокрота попадала ей в легкие.

Я продолжал держать женщину, а он направился через дорогу. Я видел, как он пнул горящую дверь, отшвырнув ее от ворот, укутав руку полой рубашки, взялся за металлическую ручку и открыл ворота. Потом он исчез в доме.

Женщина дважды глубоко вздохнула. Наконец повернула голову, посмотрела на меня и на отличном английском языке спросила:

— Кто вы?

— Вы мать Кати? — в свою очередь спросил я.

— Да. А вы?

— Мы друзья Кати из Америки. У нее сейчас большие неприятности, и ей необходима ваша помощь.

Она продолжала тяжело дышать, пытаясь справиться с недостатком кислорода.

— Какие неприятности?

— Нужно найти место, где мы могли бы поговорить, — сказал я, — не здесь.

Когда я оглянулся еще раз, Герман уже вышел из дома и направлялся в нашу сторону. Катина мать села на тротуаре. Повернувшись к одной из женщин, она заговорила на испанском, а потом повернулась ко мне:

— Это моя подруга. Она живет здесь недалеко. Мы можем пройти к ней в дом.

— Не думаю, что это хорошая мысль. — Герман на ходу успел услышать наш диалог. Кивком он показал налево, в направлении верхней части улицы.

Я тоже повернулся туда и сумел разглядеть людей в белых больничных халатах. Очевидно, они направлялись сюда из расположенного выше по улице госпиталя. Позади них я увидел полицейского на мотоцикле. Мужчина припарковал свою машину и сейчас пристраивал на сиденье шлем. В некотором отдалении раздались звуки сирен.

— Придется поискать для разговора другое место, — сказал я. — У вас есть друзья где-нибудь подальше отсюда?

Подумав немного, женщина ответила:

— Да. Есть кое-кто.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Герман.

— У меня болит голова, — пожаловалась она.

— Это от запаха газа, — объяснил Герман, — от этого всегда головные боли. А как с тобой? — повернулся он ко мне.

— Я в порядке.

Он достал из кармана и протянул мне носовой платок:

— Вот, возьми.

— Зачем?

— У тебя на голове кровь.

Пощупав рукой, я действительно нашел у себя на лице кровь, которая капала мне на плечо, прямо на рубашку. Я помню, как ударился о какой-то шкаф, прежде чем, теряя сознание, ринуться вон из кухни.

Я прижал носовой платок к ране на голове.

— Зачем ты возвращался в дом?

— Хотел посмотреть, можно ли было забрать оттуда ее вещи, — ответил Герман. — Но все сгорело. Выбираясь из дома, я прихватил ее сумочку, но это все, что я мог сделать, поскольку руки были заняты вами обоими.

— Мог бы оставить меня и прихватить чемодан, — пошутил я.

— Я думал об этом, — подхватил он, — но кто тогда оплатит мою работу? — Он наклонился ко мне: — Как думаешь, если я тебе помогу, ты сможешь стоять?

— Постараюсь.

Он отдал женщине сумочку. Мы взяли ее под руки с обеих сторон и помогли встать. Неожиданно все вокруг наполнилось звуками сирен. На перекрестке на другом конце улицы мелькнула красным первая пожарная машина, за которой следовали еще два мотоциклиста-полицейских на «сузуки».

Полицейские сразу же занялись наведением порядка на дороге. Толпа вокруг нас стала вдруг рассеиваться: теперь ее внимание было приковано к грузовику. Повернувшись к нам спиной, люди стали наблюдать, как оттуда высыпали пожарные и потащили за собой шланги.

Катина мать прошла несколько шагов и что-то сказала той женщине, которая предложила нам воспользоваться своим домом.

— Что она говорит? — спросил не расслышавший ее слов Герман.

— Я не знаю.

— Давай выбираться отсюда, — сказал он.

Через несколько секунд мы трое побрели вниз по улице, подальше от толпы. Когда мы подошли к ступеням в конце квартала, Герман прошел вперед и помог спуститься женщине.

Я задержался на одной из ступеней лестницы, держась на уровне улицы, и попытался убедиться, что нас никто не преследует.