Фридрих Дюрренматт - Убийства — мой бизнес
— Вы хотели со мной говорить, месье?
— Комиссар Гремилли, из Бордо.
Тон мадемуазель Вертюзай вдруг изменился:
— Что же вы стоите, комиссар, садитесь.
Он с недоверием покосился на показавшееся ему крошечным обитое шелком кресло. Видя его нерешительность, владелица магазина модного платья улыбнулась:
— Не пугайтесь, оно вполне вас выдержит.
— Надеюсь.
Пока Гремилли, соблюдая все меры предосторожности, устраивался в кресле, она поинтересовалась:
— Итак, какие дела у меня могут быть с полицией?
— Ей необходимо получить от вас маленькую информацию — и только.
— По поводу чего?
— По поводу мадам Арсизак.
— Мадам Арсизак… Бедный ангел! Я до сих пор не могу поверить в эту ужасную ее смерть… Такая скромная, такая утонченная!.. Всегда любезна, покладиста… Ничто не может утешить… Для меня она была больше, чем клиентка, месье комиссар. Подруга, настоящая подруга… Мы так ее оплакивали… И еще долго будем оплакивать.
И как бы в подтверждение своих слов мадемуазель Вертюзай извлекла из своего левого рукава прелестный платочек из тончайшего батиста и принялась им с величайшей осторожностью промокать накрашенные ресницы.
— Вы сами, мадемуазель, занимались мадам Арсизак, когда она приходила к вам как клиентка?
Резкое движение корпуса назад выразило ее крайнее удивление.
— Месье комиссар! Я выхожу к своим клиенткам исключительно для того, чтобы дать совет по выбору материала или модели, окинуть взглядом во время примерки… И всего лишь на секунду, месье комиссар, мимоходом!
Пристыженный, Гремилли смутился так, как если бы он спросил у маркизы де Монтеспан, не она ли подметает Зеркальную галерею Версальского дворца.
— Прошу простить мое невежество, мадемуазель. Я слабо разбираюсь в секретах ателье мод.
Мадемуазель Вертюзай сделала небрежный и одновременно снисходительный жест рукой, показывая тем самым, что инцидент исчерпан.
— Если вы хотели спросить меня, месье комиссар, имя служащей, которая чаще других обслуживала мадам Арсизак, то я могу его назвать: мадемуазель Симона.
— Она сегодня здесь?
— Это как раз та девушка, которая вас встретила.
— Вы не против, если я поговорю с ней наедине?
— О мадам Арсизак?
— Да. Я стараюсь сложить свое собственное мнение об этой женщине, так трагически погибшей и, о которой все говорят только самое лестное.
— И по справедливости, месье комиссар, и по справедливости!
— Я в этом и не сомневался, мадемуазель, однако мне хотелось бы узнать о ней больше, и мне кажется, что клиентки таких престижных магазинов, как ваш, должны немножко открываться тем, кто их одевает.
Мадемуазель Вертюзай ответила с некоторой язвительностью в голосе:
— Конечно, месье комиссар, конечно, хотя мне трудно себе представить, что бы такого могла вам поведать мадемуазель Симона, чего не могла бы сделать я. В конце концов…
Она поднялась.
— Пожалуйста, сидите. Я вам сейчас пришлю мадемуазель Симону. Надеюсь, правда, что это не надолго?
— Можете не сомневаться, мадемуазель, в том, что я приложу все свои силы, чтобы внести как можно меньше беспорядка в отлаженную работу вашего магазина.
Она поблагодарила его кивком головы и удалилась. Через несколько секунд на пороге появилась мадемуазель Симона.
— Мадемуазель мне сказала, что вы…
— Присядьте… Так вот, мне хотелось бы услышать Ваше мнение о мадам Артизак.
— Бог мой… Это была очень-очень порядочная женщина. С большим вкусом одевалась. Прямо-таки с иголочки! Всегда в прекрасном настроении, к тому же с таким пониманием относилась к персоналу!
Полицейский подумал, что ему вот-вот станет дурно. Прямо наизусть все выучила!
— Скажите, мадемуазель, вы давно здесь работаете?
— Шесть месяцев.
— Шесть месяцев? В таком случае, кто занимался мадам Арсизак до Вас?
— Мадемуазель Агата.
— А почему ее ко мне не послали?
— Она… она уехала.
Гремилли почувствовал, что от него что-то скрывают.
— И давно?
— Шесть месяцев.
— По сути дела, вы ее заменили?
— Да, это так.
— А в связи с чем она уехала, эта мадемуазель Агата?
— Я… я не знаю.
Комиссар принялся ее журить прямо-таки по-родственному:
— Вы что, не знаете, что обманывать полицию — это очень нехорошо и опасно?
Симона заколебалась, затем вдруг решилась:
— Вы обещаете мне, что ничего не скажете мадемуазель Вертюзай?
— Я вам это обещаю.
— Агату выгнали.
— За что?
— Это мадам Арсизак потребовала ее увольнения.
А вот и первый сучок и первая задоринка! Наконец-то Гремилли встретил того, кто не пел дифирамбы Элен Арсизак! Полицейский облегченно вздохнул. Он почувствовал, что приближается к убитой, что недосягаемая Элен возвращается на землю, приобретая человеческий облик.
— Вам ничего не известно о мотивах этого требования?
— Нет… или плохо. Лучше, если вы поговорите с Агатой.
— А где она сейчас?
— Мне кажется, она нашла работу, только я не знаю, где именно. Впрочем, мне известен ее адрес: улица л’Абрёвуар, 181.
— Так как, вы говорите, ее зовут?
— Агата Роделль. У нее муж водопроводчик.
Когда Гремилли пересекал магазин, собираясь уйти, он столкнулся с поджидающей его мадемуазель Вертюзай.
— Ну и как, месье комиссар, удалось узнать что-нибудь интересное?
— У меня такое впечатление, мадемуазель, что я только зря потратил свое и ваше время. Прошу прощения.
* * *Мадемуазель Линар, модистка с проспекта Монтеня, была гораздо более молода и гораздо менее надменна, чем мадемуазель Вертюзай. Она встретила комиссара с веселым любопытством, которое возросло после того, как узнала, кем был Гремилли.
— Уж не шпионку ли вы решили отыскать среди моих малышек, месье комиссар?
— Ну что вы, мадемуазель, мне просто хотелось бы поговорить с вами о мадам Арсизак.
Лицо модистки неожиданно изменилось.
— Мадам Арсизак…
— Вы не могли бы мне сказать, что у нее был за характер?
— Все, что я скажу, останется между нами?
— Вне всякого сомнения.
— Тяжелый характер, очень тяжелый.
— То есть?
— Ей никогда ничем нельзя было угодить, всем вечно недовольна. Она буквально наслаждалась своими мелкими уколами по поводу наших моделей, от которых, по ее словам, за версту несло провинцией. Клянусь вам, что, если бы она не вращалась в таких знатных кругах Перигё, я бы давно ее выставила за дверь. Так что, когда она появлялась, среди девочек начинался настоящий переполох.
* * *Обувной магазин, который держал на улице Республики Сели, полнокровный мужчина с седеющей шерстью на груди и очками в металлической оправе на носу, встретил Гремилли уже знакомым звоном колокольчика. Хозяин пригласил полицейского пройти в ателье и, узнав о цели визита, не стал ходить вокруг да около:
— Мадам Арсизак? Та, которую удушили? Зануда! Можно было подумать, что она испытывала садистское удовлетворение, выматывая вам все нервы. То там ей переделать, то там подправить… И все это, как вы понимаете, с такими обидными комментариями! Иногда, когда я был уже на пределе и готов был дать ей пинка под зад, она шипела на меня: «Вам, думаю, будет не очень приятно, месье Сели, если я расскажу всем своим подругам, что вы не в состоянии сшить пару туфель, которые хорошо сидели бы на ноге, а гоните вместо этого какие-то ботинки, способные вызвать смех даже у деревенского сапожника». Я еле сдерживался, чтобы не выплюнуть ей прямо в лицо все, что я о ней думаю. Настоящая скотина! Не хотелось бы мне оказаться на месте ее мужа, и если это он провернул это дело — я, конечно же, ничего не утверждаю, — то я его понимаю.
* * *Мадам Домейрат, пирожница с улицы Тайфера, рассыпалась в похвалах в адрес погибшей. Гремилли пришлось выслушать в очередной раз песню, содержание которой ему было прекрасно известно с самого приезда в Перигё. Месье Домейрат, молча наблюдавший за женой, вдруг вступил в разговор:
— Послушаешь тебя, так прямо бальзам на душу!
Жена встревоженно посмотрела в его сторону:
— Не обращайте на Антуана внимания, месье комиссар, много он знает! Стоит ему только отойти от печи, и его ничего не интересует. Конечно, не следует все видеть в радужном свете, в жизни не всегда получается так, как того хочется.
Муж не выдержал:
— А кто виноват? Ты, Дельфина, привыкла сама себе морочить голову, а теперь принялась еще за месье комиссара! Месье, — повернулся он к Гремилли, — я вам расскажу сейчас все как есть: эта Арсизак была настоящей выдрой!
Дельфина простонала:
— О, боже!..
Но тот уже не мог остановиться:
— Она понимала, что ее не рискнут послать подальше, и пользовалась этим. Мне жалко было смотреть на Дельфину. Судите сами. Как-то в воскресенье она специально выждала момент, когда в магазине скопилось много народу, и заявила таким слащавым голоском: «Кстати, мадам Домейрат, то пирожное с кремом, которое вы мне продали в прошлый вторник, было не очень. Вы кладете только свежие яйца?» Или: «Мадам Домейрат, я убеждена, что вашей вины здесь нет, но двое из наших гостей почувствовали себя неважно после вашего кулича… Да и у меня самой был какой-то привкус…» И попробуй скажи ей что-нибудь! Приходилось извиняться, терпеть эти оскорбления. Одно слово, ведьма!
