Фридрих Дюрренматт - Убийства — мой бизнес

— Почему вы мне ничего не сказали о том, что он был у вас в ту ночь, когда произошло убийство?

— Бог мой, он так часто бывает у меня, что я на это уже и внимания не обращаю. Вы знаете, он же неисправимый лунатик. Он только ночью и чувствует себя человеком. Вы себе не представляете, сколько он отмеряет километров в течение года, пока весь Перигё спит.

— В котором часу он пришел?

— Ровно в двадцать три.

— Как вам удалось это запомнить с такой точностью?

— Так ведь он сам мне сказал, что зайдет именно в это время!

— Значит, он вас предупредил заранее о своем визите?

— Естественно! В противном случае мне пришлось бы просыпаться чересчур часто! А я-то ведь не лунатик!

— И долго он у вас оставался?

— Приблизительно два часа. Я специально для него напекла блинов, он их обожает.

— И месье Арсизак был?

— Разумеется.

— Благодарю вас, мадемуазель. Вот видите, я вас не сильно задержал, и, думаю, у вас еще есть время для обеда. До свидания, мадемуазель.

Глядя на удаляющуюся женщину, комиссар подумал, что у нее ничего не было общего с теми, кого обычно называют сексуальными вампиршами, напротив, она оставляла после себя ощущение доброты и трогательной нежности. Женщина-отрада, рядом с которой мужчины типа Арсизака и Музеролля чувствуют себя, вероятно, уютно. Везет же кому-то, подумал полицейский. Ему не удавалось забыть свою собственную историю, так что страдания его продолжались. При каждом соприкосновении с чужим счастьем у него комок подкатывал к горлу.

Перед тем, как отправиться в гости к судебному следователю, Гремилли зашел в свою гостиницу, чтобы пообедать на скорую руку. Внизу его ждала записка от коллеги Сези, сообщавшего в ответ на просьбу об уточнении некоторых деталей, с которой Гремилли обратился к нему утром по телефону, что мадам Арсизак не заказывала номер в отеле «Терминюс» и что шофер такси — некий Шарль Дюран — признал в убитой женщину, которая села к нему вечером накануне преступления, на вокзале, сразу по прибытии двадцатичасового поезда.

Тот факт, что мадам Арсизак не заказала, как она это делала обычно, номер в «Терминюсе», красноречиво говорил о том, что она заранее планировала вернуться тайком. Но тогда почему в полночь она оставалась еще у себя?

Поднимаясь к площади Плюманси, Гремилли испытывал чувство досады, которое вызывал в нем доктор Музеролль. Своими ответами Арлетта, сама того не подозревая, подтвердила то, в чем он уже не сомневался: рассказывая, каким образом он оказался в ночь убийства в доме своей секретарши, доктор просто морочил ему голову.

Уязвленное самолюбие полицейского не давало ему покоя с тех пор, как он понял, что сомневаться уже не в чем. Ловкость этих людей, говоривших правду в целом, но лгавших по мелочам, объяснялась тем, что это их «озорство» не могло быть наказуемым. И нужно было быть на месте полицейского, чтобы понять, насколько это запутывало следствие.

Бесси встретил комиссара с той приветливостью старшего чина к младшему, которой хотят показать свое уважение, но и подчеркнуть одновременно существующую между ними дистанцию, определяемую разницей в их социальном положении. В гостиной Гремилли был представлен мадам Бесси — женщине внушительных размеров, но вместе с тем удивительно изящной. После выпитого кофе и поданных ликеров (в доме судебного следователя не изменяли старым традициям), хозяйка обратилась к гостю:

— Месье комиссар, мой муж мне рассказывал о том, чего вы от меня ждете. Боюсь, правда, что вы будете разочарованы, равно как и я сама…

— Прошу прощения, мадам, но я не улавливаю…

— О, здесь все просто! Узнав от мужа, что вас интересует имя ближайшей подруги — или, лучше, ближайших подруг — мадам Арсизак, я мысленно перебрала всех дам в Перигё, которые больше других подходили бы на эту роль, и вы знаете, только тут я поняла, что ничего не могу сказать о том, с кем по-настоящему была близка несчастная Элен. Признаюсь вам, придя к такому заключению, я сама оказалась в растерянности. Нет, действительно, несмотря на все мои усилия, ни одно имя не пришло мне на ум, и я вдруг задумалась, а были ли на самом деле у Элен, не считая ее официальных отношений, настоящие, близкие подруги.

— Вот уж действительно, месье следователь, нельзя не признать, что, куда ни повернись, проблемы только разбухают.

— Я был не меньше вашего удивлен, когда услышал это от жены. Впрочем, я, кажется, начинаю понимать. Я не знаю, известна ли вам история мадам Арсизак до того, как она стала мадам Арсизак?

— Доктор Музеролль меня просветил на этот счет. Простая семья из Аркашона, если не ошибаюсь.

— Совершенно верно. Мне думается, прошлое мадам Арсизак было для нее неким, что ли, грузом… Разумеется, все это ерунда, ибо всем своим видом, своими манерами она доказала, что, каким бы ни был ее кошелек, она достойна показаться в самом изысканном обществе. И все-таки… Не считала ли себя мадам Арсизак не в достаточной еще степени готовой к тому, чтобы видеть в перигезских дамах своих подруг, и по этой причине старалась держаться пока на почтенном от них расстоянии? Мне кажется, с годами она изменила бы свое мнение и позицию.

Гремилли в очередной раз подумалось, что убитая действительно была олицетворением добропорядочности и скромности и что слова следователя были тем трогательным мазком, который завершал ее и без того лестный портрет. Он не смог сдержать себя, чтобы не выразить свои сомнения:

— И тем не менее, мне кажется странным, чтобы никто не стремился к дружбе с женщиной, чьи заслуги признаются всеми, которой каждый восхищен и которую весь город буквально обожает за те или иные ее достоинства.

— Ну, вы знаете… У людей свои взгляды на вещи… Взгляды, так сказать, унаследованные от предков и которые всех устраивают, даже если порой они кажутся абсурдными.

Комиссар обратился к мадам Бесси:

— Мадам, вы лично питали ли какие-либо чувства к мадам Арсизак?

— «Питать чувства» — это, пожалуй, слишком громко… Я испытывала к ней глубокое уважение — скорее за готовность пожертвовать собой ради несчастных и обездоленных, чем к ней как личности, которая мне, по сути дела, была довольно безразлична. Мы принадлежали к разным поколениям, вы меня понимаете?

— Вполне, мадам. Вы, случайно, не знаете ее поставщиков?

— Что вы имеете в виду, месье комиссар?

— У кого она покупала себе платья, шляпки, туфли, в какую кондитерскую ходила и так далее?

— Я уверена, вы будете смеяться надо мной, но, по правде сказать, я больше в курсе ее привычек, чем ее добродетелей. Она одевалась на улице Четвертого Сентября у мадемуазель Вертюзай, шляпки приобретала на проспекте Монтеня у мадемуазель Линар, обувалась на улице Республики у месье Сели, а пирожные свои покупала в кондитерской мадам Домейрат, что на улице Тайфера.

Бесси улыбнулся:

— Фанни, ты не перестаешь меня удивлять! Ты могла бы стать прекрасным полицейским, не правда ли, месье комиссар?

— Действительно, месье следователь.

Еще не было трех часов, когда Гремилли, покидая площадь Плюманси после расставаний, прошедших с теми же церемониями, что и при встрече, отправился на улицу Четвертого Сентября, где находился магазин мадемуазель Вертюзай.

Это был небольшой магазинчик, чья изысканность не сразу бросалась в глаза. Витрина с выставленными в ней платьями и тканями говорила о хорошем вкусе хозяйки и высоких ценах. Было очевидно, что только наивная особа могла зайти сюда в надежде приобрести себе что-нибудь подешевле. Стоило лишь полицейскому толкнуть входную дверь, как он тотчас же окунулся в интимно-утонченную атмосферу, подчеркиваемую обитыми атласом стенами, мягким светом, изящными букетами цветов и отсутствием малейшего шума. Глядя, как элегантно одетая служащая с расчетливой медлительностью перемещалась в пространстве и что-то тихим голосом говорила своим невидимым собеседницам, Гремилли ощутил себя в аквариуме.

— Что месье угодно?

— Повидаться с мадемуазель Вертюзай, если это возможно.

— По какому делу, простите?

— По личному. Хочу добавить, что у меня нет ни товара, ни предложений.

Бросив на него веселый взгляд, девушка попросила:

— Минутку, пожалуйста.

Жестом она указала комиссару на хрупкий стул с гнутыми ножками, на который бы он ни за что на свете не осмелился сесть.

Так же тихо, как и при встрече, девушка удалилась. Она не шла, а буквально плыла. Вскоре она вновь появилась, пригласив полицейского следовать за собой. Его провели в роскошный будуар. Гид удалился, оставив Гремилли наедине с некой особой со светлыми волосами, одетой в английский костюм стального цвета и с повязанным вокруг шеи шарфиком неброских тонов. Сидя за письменным столом «Наполеон III» с инкрустацией из перламутра, она пристально смотрела на незваного гостя сквозь огромные роговые очки.