Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
— Ефим, как ты смотришь на то, чтобы выпить какой-нибудь местной настойки? — весело обратился Храповицкий к Гозданкеру. — Только покрепче?
— С тобой, Володенька, я готов хоть одеколон пить, — с готовностью отозвался Гозданкер. Он уже называл Храповицкого ласковым уменьшительным именем.
— А комбикорм тут на закуску подают? — подмигивая Хенриху, поинтересовался Плохиш.
Все засмеялись. И лишь Лисецкий насупился. Видимо, приглашая тайком от нас в поездку Гозданкера, он был уверен, что они с Храповицким быстро дойдут до поножовщины, что обеспечит губернатора и захватывающим зрелищем, и поприщем для деятельности по их примирению. Но они, как назло, не дрались. И вне привычной ему атмосферы придворных интриг Лисецкий нервничал.
Кажется, губернатор уже жалел о том, что взял Ефима и, как и любой политик, беспокоился по поводу возможности тайного сговора за своей спиной. Однако задирать Храповицкого губернатор не решился. И потому переключил свое внимание на Гозданкера.
— Что-то ты, Ефим, веселый сегодня? — подозрительно спросил Лисецкий. — Поделился бы с нами радостью.
— Хорошая компания — всегда радость, — уклончиво ответил Гозданкер. Его улыбка сразу стала напряженной.
Официантка принесла заказ и начала расставлять многочисленные блюда с рыбой.
— А че это у нее за ошейник? — спросил Плохиш, указывая на массивное желтое ожерелье у нее на шее. — Хенрих, братан, спроси, а?
Хенрих спросил.
— В этой деревне все местные жительницы носят такие, — перевел он ответ. — Это старинное золото. Они получают его в наследство от матерей, а те — от своих матерей. Бабушек. В холле висит портрет первой владелицы этого ресторана. Жены хозяина. Она изображена в таком же ожерелье.
— Интересно, сколько оно стоит? — оживился Храповицкий. — Я бы жене купил. А то она скоро приезжает.
Хенрих обратился к официантке. Польщенная вниманием гостей, та добродушно улыбалась и охотно отвечала.
— Она точно не знает, — вновь перевел он. — Но думает, около десяти тысяч долларов.
— Байки травит! — убежденно заявил Плохиш. — Туристов разводят! Откуда у этих лохов золото?! Латунь, гадом буду!
— Ефим, — вдруг встрепенулся Лисецкий с хитрым видом. — А почему бы тебе не приобрести такое ожерелье? Ты же совсем не бедный человек! Банкир, как-никак! Подарил бы его Мышонку. Для тебя же это не деньги!
Гозданкер дернулся от неожиданности.
— Я здесь не самый богатый, — пробормотал он, стараясь выглядеть шутливым.
— При чем тут самый богатый или нет! — наседал на него Лисецкий. — Может, и не самый богатый, зато самый жадный!
— И может быть, не самый жадный, — возразил Ефим, задетый грубостью губернатора. И многозначительно посмотрел на Лисецкого.
— Ты на кого намекаешь?! — вскипел губернатор. — Ты, смотри, не забывайся! А то дружба — дружбой!…
— Прошу прощения, — спохватился Гозданкер. — Я просто так, к слову.
— Давайте, я куплю, — предложил Храповицкий. С присущей ему быстротой реакции он воспользовался ситуацией, чтобы в очередной раз продемонстрировать преимущество дружбы с ним, а не с Гозданкером. — Хенрих, поговори с ней на эту тему.
Ефим вспыхнул, но промолчал. Хенрих вступил в переговоры с официанткой.
— Она не может продать, — сообщил он наконец. — Память о матери. Семейная реликвия.
Глаза Гозданкера злорадно блеснули.
— Говорил я, туфта! — торжествующе заметил Плохиш. — Шнягу тискает! Боится, что мы после докопаемся и ей предъявим по полной программе. Весь кабак на фиг разнесем!
— Тварь старая! — вдруг вспылила Мышонок. Она с вожделением следила за переговорами Хенриха с пожилой женщиной и теперь не скрывала своего разочарования. — Просто пожадничала! Жаба ее давит! А врет, что реликвия!
— Да ты не переживай, — утешил ее Лисецкий, почему-то довольный, что она злится. — Мы тебе что-нибудь другое купим.
— Да мне и не очень нужно было! — не могла успокоиться Мышонок. Ее глаза от ярости косили еще больше. — Просто ненавижу таких старых дур. Особенно одну.
— Это какую же? — с несколько театральным любопытством осведомился Лисецкий. Кажется, он предчувствовал ответ и нарочно подзадоривал.
— Сам знаешь, — дерзко ответила она. — Стерва! Всю жизнь мне изломала!
— Ты на мою жену намекаешь? — Лисецкий был в восторге.
— На кого же еще! — огрызнулась Мышонок.
Возникла неловкая пауза, и только губернатор ликовал.
— Распустились они тут, — заговорил Плохиш, приступая к еде. Он заметил, что губернатора, который начинал к нему привыкать, забавляют его бандитские ухватки, и потому прикидывался уголовником больше обычного. — Сразу видно, живут без всяких понятий. Продавать, слышь, она не хочет! Лепит че попало! Да кто ее, в натуре, спрашивает! Взять хозяина в плен, посадить в подвал! Враз бы все притаранил!
Губернатор расхохотался. Гозданкер, который когда-то давно имел опыт подобного общения с Плохишом, поскучнел и насупился. Воспоминания о методах убеждения, используемых Плохишом, не доставили ему радости.
— Вот молодец! — одобрил Плохиша Лисецкий, хлопая его по плечу. — Надо тебя ко мне в администрацию взять. Главой департамента! Порядок мне наведешь. Как ты думаешь, Ефим?
— Ну, раз вы так считаете, то можно, — пожал плечами Гозданкер. Он еще больше нахохлился. Шутки обоих его коробили.
— Обязательно! — не унимался Лисецкий. — Не все же твоим родственникам вокруг меня сидеть! Скоро уже от них жизни не будет.
Ефим переменился в лице. Храповицкий незаметно толкнул меня в бок. Я обернулся на него. Он рассеянно смотрел по сторонам, изучая сидевших в зале, и, казалось, не слышал, о чем идет разговор.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Когда мы возвращались назад, мне позвонила Ирина.
— Привет, как ты там развлекаешься? — спросила она.
Я кинул взгляд на губернатора, болтавшего с Мышонком на переднем сиденье автобуса, и прикрыл трубку рукой.
— Я бы так это не назвал, — ответил я сдержанно. — Здесь довольно прохладно. Ветрено. Гроза, наверное, будет.
Я говорил голосом телеведущего, читающего прогноз погоды.
— Тебе неудобно разговаривать? — догадалась она. — Может быть, мне перезвонить позже?
— Да нет, все в порядке. На самом деле, я очень рад.
— У меня тут полно новостей, — продолжала она. — Представь, вчера заявился Сява! Он же теперь, после того как Ломового убили, главный в бригаде. Опять выслушивала эти идиотские угрозы, вперемежку с предложениями работать с ними.
— Чем закончилась беседа? — забеспокоился я.
— Да ничем! Я его выгнала!
— Это рискованно, — отозвался я встревоженно.
— Да пошел он! — воскликнула она сердито. — Надоели мне эти бандиты! К тому же я завтра хочу улететь в Москву.
— Зачем?
— Просто так! Развеяться! Ты же бросил меня. — В голосе ее зазвучал укор. — Я скучаю. Места себе не нахожу. Я тебя люблю.
Я покосился на Храповицкого, который, прикрыв глаза, делал вид, что дремлет.
— Я тоже! — признался я, понижая голос. Храповицкий по моей интонации сразу обо всем догадался. Он, конечно, не мог упустить такую минуту.
— Андрюха! — встрепенувшись, заорал он на весь автобус. — Хватит болтать, тебя Ольга с Ленкой ждут!
— Замолчи, балбес! Какая Ольга! — зашипел я.
— Теперь мне ясно, чем ты там занимаешься, — упавшим голосом произнесла Ирина.
— Да не слушай ты его! — начал оправдываться я. — Он нарочно тебя дразнит!
— Ты пойдешь к девчонкам или нет! — не унимался Храповицкий. Остальные радостно смеялись.
— Не буду тебе мешать! — холодно прервала она. — Желаю приятного вечера.
В трубке раздались гудки. Я пихнул Храповицкого и выругался.
В Амстердам мы вернулись уже в начале одиннадцатого.
2
— А сейчас мы начинаем секс-тур! — объявил Лисецкий, едва мы высадились у отеля. — Раз уж мы сорвали экскурсию по городу, то должны хотя бы увидеть своими глазами настоящий разврат! Хенрих, ты назначаешься нашим проводником по злачным местам.
Все сразу приободрились. Мышонок ринулся в номер переодеваться. Когда она появилась вновь в короткой юбке и черных чулках, то выглядела так, что Лисецкий вполне мог закончить секс-тур ее осмотром.
Свой поход мы начали с визита в кофе-шоп, где купили несколько косяков с марихуаной и пустили их по кругу. Даже Лисецкий пару раз затянулся. Судя по тому, как мастеровито подкуривал Мышонок, губернатор вполне мог кое-чему поучиться у своей юной подруги. В конце концов, Лисецкий отнял у нее сигарету, сообщив, что ей хватит.
Потом мы отправились на шоу в «Каза-Россу». Мы шли тесными улочками, глазея на освещенные витрины, в которых нам призывно улыбались и махали полураздетые проститутки всех национальностей, возрастов и объемов. Мышонок, надевший туфли с высокими каблуками, то и дело спотыкался и чертыхался. Лисецкий посмеивался.
