Ричард Пратер - Казнить его дважды

— Ни в коем случае, — запротестовал лейтенант Роулинс. — Нельзя даже тебе. Мы сейчас заберем его в город и оформим. Он задержан. Ты хочешь поговорить с ним — о'кей. Но только при мне.

— Ну ладно. Почему вы приехали сюда, Билл?

— Ты был прав. Получили телефонный звонок, имя не назвали, скорее всего кто-то из соседей. Но — вот что интересно — звонок был отсюда — с Гейбл-авеню, 2217.

— Черт возьми! Если вызов был анонимный, откуда вы знаете, что звонили именно с этого телефона? Только не говорите мне, что можете проследить…

— Нет. Нам немного повезло. После того как вызов был принят дежурным, мы связались с телефонной компанией. Обычное дело, мы ничего не ожидали от нее. Но оператор, который обслуживал вызов, смог назвать нам абонента. Телефонная трубка была снята в течение двух или трех минут. Потом кто-то, предположительно Уэверли, связался с оператором и вызвал нас.

— А почему это обязательно должен быть Уэверли? — не унимался я.

— А кто же еще?

— И ты на самом деле думаешь, что он убил Пайка и потом сам позвонил блюстителям закона, чтобы они приехали и арестовали его?

— Да хватит тебе, Шелл. Почему бы ему не позвонить? Ведь все можно представить так, будто он не собирался убивать этого человека. Ударив Пайка по голове, он испугался, что его здесь застанут и все откроется. Даже ты смог сообразить, куда он поехал из своего офиса. Поэтому он выдумал какую-то дутую историю о другом убийце и позвонил нам. Кстати, совсем не новый прием.

— Это верно. Но кто же тогда ударил его по голове? — не сдавался я.

— Да у него там просто большая шишка, он вполне мог набить ее себе сам, Шелл. Может, ему показалось, что так картина будет выглядеть более правдоподобной.

— А какие же могли быть у него мотивы?

— Вот это единственное, чего мы не знаем. Но мы раскопаем. — Роулинс посмотрел на Уэверли. — Он еще не в себе, подожди минутку, потом поговоришь.

Я согласился.

Я еще раз огляделся вокруг. Полиция работала не покладая рук. Но все это мне было хорошо известно, поэтому я обратил все свое внимание на комнату. Стены и потолки были кремовые, а все остальное — красного и пурпурного цвета. Часто такие оттенки очень хорошо сочетаются. Но не здесь. Красный цвет напоминал мне налитые кровью глаза, а пурпурный — кровавые шрамы, и все это вызывало в памяти лицо пьяницы после хорошей драки.

Я поразился, насколько удачным оказалось это сравнение, потому что в комнате все было перевернуто. Красный журнальный столик валялся около пурпурного дивана, красная с пурпурным лампа — парень был просто помешан на красном и пурпурном — была сброшена с маленького столика, и ее основание разбито. Стул, такой же, как и тот, на котором сидел Уэверли, валялся у стены. Я предположил, что кто-то ворвался сюда и устроил весь этот погром. Или Пайку уж очень нравилось любоваться стенами.

На двух или трех из них висели яркие абстрактные картины в золоченых рамах, и в дополнение к той фигурке, которую использовали как орудие убийства, в разных концах комнаты стояли другие идолы, в том числе фигурка, напоминающая индуса с высунутым языком, и странного вида керамический сосуд, похожий на ночной горшок.

И я подумал, что же это был за человек, который из шикарного розового офиса мог приезжать домой в такую комнату?

Но важнее этого — что за человек Гордон Уэверли?

Если судить по его репутации, издатель «Инсайда» был гораздо порядочнее тех людей, которые делают все эти коммерческие телевизионные шоу. И главная причина того, что его еженедельник «Инсайд» повсеместно популярен и всеми уважаем за точность и сбалансированность содержания, — личность самого Уэверли. Мне казалось, что этот человек занимался издательским делом всю свою сознательную жизнь. Писатель, редактор, издатель сначала журналов с короткими рассказами, а потом и книг. Он был главным держателем акций издательской компании «Уэверли, Смит инкорпорейшн», которую основал пятнадцать или двадцать лет назад. За все пятьдесят лет жизни он ни разу не был втянут в скандал. Гордон Уэверли был широко известен в местной политике, являлся членом многих общественных организаций. Его даже просили выдвинуть свою кандидатуру на должность мэра, но он отказался. И уж конечно, этот человек был знаком со многими именами в Голливуде.

И все же это не означало, что он не мог проломить Пайку череп.

Лейтенант Роулинс обернулся и поманил меня пальцем.

Когда я подошел к нему, Гордон Уэверли несколько неуверенно встал на ноги и протянул мне руку. Я пожал ее, и он сказал:

— Здравствуйте, мистер Скотт. — У него был мягкий, сочный голос. — Я не ожидал, что обстоятельства сложатся таким образом, когда приглашал вас к себе.

— Будем надеяться, что так. — Я покосился на труп Пайка. — Это вы убили его?

— Нет. — Издатель отрицательно покачал головой.

И это было все, что он сказал. Всего только одно слово.

— Я звонил вам, имея в виду совершенно другое дело, — проговорил он после продолжительной паузы. — Теперь мы о нем забудем. А моя секретарша передала вам чек?

— Да, передала, — подтвердил я.

Он кивнул:

— Тогда я прошу вас принять его в качестве гонорара за то, что вы поможете мне доказать, что я не убивал мистера Пайка. И конечно, попытаетесь отыскать настоящего убийцу. Вы согласны?

Никаких окольных разговоров, никаких уверток. Мне это понравилось. Если предположить, конечно, что это не он стукнул Пайка по голове и говорит со мной совершенно откровенно.

— Я не уверен, что могу это сделать, мистер Уэверли, — неопределенно ответил я.

— Вы должны дать мне ответ как можно скорее. Прежде, чем меня отсюда увезут. Меня обвиняют в этом преступлении.

— Я знаю. А что здесь случилось? Расскажите мне.

Он рассказал мне то же, что говорил Роулинс.

— Если вы стояли около Пайка, когда вас ударили, почему тогда оказались в нескольких футах от него, а не рядом с ним? — с некоторым сомнением спросил я.

— Я не стоял на ногах, а опустился на колени, — начал издатель. — Почему оказался на этом месте, когда пришел в себя, — не имею ни малейшего представления… На самом деле я даже не помню этого удара. Может быть, я брел или полз — я просто не знаю. — Он удрученно покачал головой.

— А этот маленький кейс на полу возле трупа, — задал я вопрос. — Вы только посмотрели на него и на бумаги. Вы не рылись в них?

— Конечно нет. Это был просто какой-то атташе-кейс, — продолжал Уэверли. — Он лежал на ковре, рядом с бумагами, часть которых рассыпалась, будто его уронили. Мистер Пайк тоже лежал на ковре. Я испугался, подумал, что ему стало плохо, что он упал в обморок или с ним случился сердечный приступ. Мне показалось, что кейс был у него в руках и он выронил его, когда падал. И еще мне показалось вполне естественным, что он потерял сознание. Я совершенно не представлял себе… — Уэверли на мгновение замолчал, и его губы чуть скривились. — А потом я увидел его голову.

— Прекрасно.

— А что насчет Наташи Антуанетт? — поинтересовался я.

— Мне нечего сказать о Наташе Антуанетт.

Отлично. Его взгляд, все еще затуманенный от полученного шока, обрел твердость. Он смотрел мне прямо в глаза.

Роулинс вмешался в наш разговор:

— А при чем тут Наташа Антуанетт?

— Сам не знаю, — ответил я.

Лейтенант озабоченно скривился, но не стал продолжать.

А я действительно не знал, какого черта поинтересовался Наташей. Но, несмотря на это, я все-таки решил и дальше беседовать с мистером Уэверли. Главным образом из-за его ответа на мой последний вопрос. Мне почему-то казалось, что он не станет лгать мне. Он будет полагаться на меня. И по крайней мере, в этом случае будет говорить правду. Хотя вполне легко мог бы и соврать.

Он ведь вполне мог сказать: «Кто это?» Или: «Я не имею ни малейшего понятия, о чем это вы говорите, идиот!» Или что-нибудь еще в этом духе. Но он просто ответил, да еще в присутствии лейтенанта Роулинса:

— Я ничего не могу сказать о Наташе Антуанетт.

Это он хорошо сделал. А я всегда придерживался старых взглядов. И не потому, что Честность — это Лучшая Политика. А просто потому, что это был единственно возможный путь, который может привести к успеху. И я сказал:

— О'кей, мистер Уэверли. Я принимаю ваше предложение. И сделаю все, что в моих силах. — Я немного помолчал. — Но только Небеса помогут вам, если это вы убили его.

Издатель слабо улыбнулся:

— Я все-таки считаю, что это случилось как-то иначе.

Я ухмыльнулся и вдруг поймал себя на том, что с момента, когда увидел его здесь, в комнате, с окровавленной головой и рядом с трупом, я старался сделать так, чтобы он мне не понравился. Безо всякого, впрочем, успеха. Я прекратил эти попытки и снова пожал ему руку.

— Вы правы, — доброжелательно проговорил я. — Попытаюсь разнюхать и раскопать все, что смогу.