Сирил Хейр - Смерть - не азартный охотник. Самоубийство исключается
— Пожалуйста, не могли бы повторить, что она говорила, — попросила ее Анна.
— Дайте вспомнить... Понимаете, когда вдруг от вас уходит кухарка, которая служила в течение десяти лет, вы просто не в состоянии думать о чем-то другом... Да, кажется, вспомнила! Она что-то говорила о том, что ее старый друг — только она не так его назвала, я забыла ее выражение, — что, оказывается, ее старый друг остановился в той же гостинице, но она его не узнала, так сильно он изменился. А потом он покончил с собой, и она была на его похоронах, и теперь у нее эти деньги — понимаете, это была путаная и бессмысленная болтовня, которую только и может нести человек, перенесший потрясение. Но к этому сводится основной смысл... Я, конечно, тогда не поняла, что это он оставил ей такие деньги...
Она вопросительно посмотрела на Анну и Мартина, но они хранили молчание.
— Ну ладно! — наконец сказала она. — Если вы собираетесь оспорить завещание или что-то в этом роде, для меня будет огромным утешением, если миссис Марч вернется, и я могу даже забыть, что она так недостойно вела себя во время отпуска!
После этого молодым людям оставалось только поблагодарить ее за терпение и доброту, распрощаться и отправиться назад в Лондон.
— Что ж, — сказал Мартин, когда они усаживались в машину, — по крайней мере, теперь мы можем вычеркнуть Фаннианни из списка подозреваемых.
— Да, — согласилась Анна, — и Ричарда тоже. Кажется, мы довольно быстро расправляемся с нашим списком.
— Остались Парсонс, Вэннинг и Карстейрсы. Интересно, с какой добычей вернется из Брайтона старина Стив?
— Насколько я понимаю, супруги Карстейрсы кажутся самыми невинными. Но не забудь, мы еще не вычеркнули Джонсов.
— Ах их! Да они просто любовники, которые...
— Да замолчи ты!
Глава 13
ВОСКРЕСЕНЬЕ НА ВЗМОРЬЕ
Воскресенье, 27 августа
Стефан вышел из поезда в Брайтоне вместе с огромной толпой отдыхающих, которые вынесли его на набережную. Пляж был плотно усеян человеческими телами, плеск морских волн заглушался шумом тысяч голосов, которые болтали, смеялись и визжали. Филантропа это зрелище, безусловно, порадовало бы, но на Стефана оно произвело угнетающее впечатление. Оно напомнило ему документальный фильм о колонии птиц, прилетающих на гнездовье. Тот же инстинкт сбиваться в стаю, тот же оглушительный шум и гам, та же отвратительная грязь, которую они после себя оставляют. Единственная разница, что люди оставляют газеты и пустые пачки из-под сигарет, и в этом отношении, по мнению Стефана, преимущество было на стороне птиц. По крайней мере, гуано приносит пользу...
Некоторое время он стоял, глазея на толпы народа. Он не раз повторял себе, что тратит попусту время, — он приехал сюда не для того, чтобы наблюдать за сотнями самодовольных идиотов. Тем не менее прошло четверть часа, прежде чем он заставил себя покинуть набережную и потащиться прочь. Он испытывал решительное нежелание выполнять свое задание, не потому, что очень боялся нарушить уединение незнакомых людей, просто в глубине души он был уверен, что это конкретное направление расследования окажется бесполезным. Но отступать было некуда, и он только надеялся, что мистер и миссис Карстейрс окажутся дома и уступят его уговорам. В противном случае ему придется провести ночь вдали от дома, а он терпеть не мог лишних расходов.
На ходу он нервно ощупывал в кармане маленький справочник по средневековым изделиям из меди. Единственный ключ к интересам или характеру Карстейрса давала ссылка в отчете Элдерсона на тот факт, что тот отложил свой отъезд из гостиницы, желая заполучить фотоснимки старинной медной утвари из церкви Пендлбери. Стефан вспомнил одного из своих одноклассников, который был единственным мальчиком в школе, обладавшим подобной страстью к коллекционированию, и, будучи не похожим на других, постоянно подвергался издевательствам и насмешкам. Стены его комнаты были увешаны длинными листами бумаги с изображением грязных черных предметов церковной утвари — результатов его долгих одиноких поездок на велосипеде в отдаленные церкви. Стефан никогда не испытывал к ним ни малейшего интереса, за исключением одного раза, когда вдруг вспыхнувшая коллективная ненависть к юному антиквару побудила его с десятком одноклассников разгромить его кабинет и перебить все эти старинные подсвечники и причудливые медные сосуды непонятного назначения. Таким образом, с презрением отвергнув предоставившуюся в то время возможность приобрести познания по предмету, которые сейчас ему очень бы пригодились, Стефан вынужден был за время поездки в поезде наскоро ознакомиться с кое-какими необходимыми сведениями. Если Карстейрс окажется настоящим знатоком, он, конечно, в два счета обнаружит его полное невежество.
Ормидейл-Кресент оказалась улицей с респектабельными зданиями времен регентства, расположенной не очень далеко от моря, но в стороне от непрестанно курсирующих по набережной автобусов с экскурсантами. Было просто шоком увидеть купальник, который сушился на одной из изящных кованых балюстрад. Он выглядел здесь так же неуместно, как веревка для одежды, протянутая поперек Белгрейв-сквер. Ничего подобное не оскорбляло строгий фасад дома номер четырнадцать. С другой стороны, в отношении опрятности он определенно уступал соседним строениям. Его окна потемнели от густого слоя покрывавшей их пыли, на ступенях лестницы чернели разводы грязи, а состояние дверного молотка показывало, что интерес хозяина дома к медным изделиям не распространяется на предметы светской жизни девятнадцатого века.
Угрюмая и неряшливо одетая горничная открыла дверь после того, как Стефан несколько раз нажимал на кнопку звонка. На вопрос, проживает ли здесь мистер Карстейрс, она ворчливо ответила, что да, проживает. Он дома? Нет, последовал ответ, он у себя в церкви. Тон, которым это было сказано, ясно подразумевал, что вопрошающий глуп, если ожидает, что в это время дня хозяин дома может находиться где-то в другом месте. Когда он вернется? Горничная не могла ответить определенно. Затем, словно сообразив что-то, она сказала, что к ленчу он не придет. А миссис Карстейрс? Она тоже в церкви. И дверь захлопнулась.
Стефан побрел по Кресент, крайне досадуя на свою несообразительность. Он совершенно упустил из виду, что сегодня воскресенье и что еще существуют люди, которые считают своим долгом в воскресное утро посещать церковь. Теперь ему приходилось убивать время, пока мистер Карстейрс не вернется после ленча. Он уже отошел довольно далеко от дома, когда вдруг понял смысл слов, сказанных горничной. Она сказала, что он «у себя в церкви». Может, это ничего и не значит, но обычно так не говорят. А тут подразумевается, что с этой церковью он связан каким-то очень конкретным образом. Она произнесла это так же, как если бы прислуга биржевого маклера заявила: «Мистер Смит у себя в конторе». Так как же это объяснить? Не находился ли мистер Карстейрс в церкви по той же причине, по которой мистер Смит был бы у себя в конторе? Просто потому, что это его работа? Правда, Элдерсон в своем отчете не упомянул, что тот был пастором, но такая вероятность вполне допустима.
Стефан как раз проходил мимо телефонной будки, и ему неожиданно пришло в голову то, что любой более или менее опытный детектив сделал бы на его месте, — то есть поискать в справочнике мистера Карстейрса. Так оно и оказалось — в справочнике значилось: «Карстейрс, его преподобие, Е.М.Дж.». Это решало дело! Церковные служащие были относительно снисходительными, доступными людьми, и если ему удастся вступить в контакт с этим священником, можно было не сомневаться, что он заставит его разговориться. Но все-таки Стефан корил себя за то, что приходится зазря болтаться здесь часов до двенадцати, прежде чем приступить к расследованию.
Чуть подальше бросался в глаза готический фасад здания из серого камня, зажатый с двух сторон оштукатуренными стенами жилых домов. Может, это та самая церковь? Во всяком случае, стоит попытаться это выяснить. Смутно представляя себе, что после службы он может зайти в ризницу как желающий исповедаться прихожанин, Стефан вошел внутрь. По крайней мере, не все ли равно, как провести оставшиеся до двенадцати полчаса!
Служба уже какое-то время шла. Он вошел как раз в тот момент, когда старый полный джентльмен с пафосом произносил с аналоя: «Так заканчивается Его первый Урок». Откуда-то сбоку возник церковный служитель и проводил юношу на скамью, когда верующие поднялись, чтобы исполнить псалмы. Он поместился в последних рядах и старался разглядеть лицо человека в стихаре в другом конце, когда почувствовал, как кто-то сжал ему руку. Оглянувшись, он оказался лицом к лицу с тетушкой Люси.
— Стефан! Какая неожиданность увидеть тебя здесь! — прошептала она.
