Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
Поскольку даже особо важные персоны делятся на две категории: просто особо важные, вроде нас с Плохишом, и совсем особо важные, такие, как губернатор с Храповицким, для последних в ВИП-зонах аэропортов существуют банкетки, куда мы втроем и направились.
Там был накрыт стол, за которым в ожидании губернатора восседали три чиновника областной администрации. Или, вернее, два чиновника и одна дама, выполнявшая обязанности пресс-секретаря Лисецкого.
Звали ее Лидия Торчилина. Она была полная, коротконогая, лет под пятьдесят, с недобрым оплывшим лицом, черты которого невозможно было разобрать под щедрым слоем макияжа. Когда-то она работала ведущей на телевидении и, по ее словам, «мужчины лопали ее большой ложкой». Смириться с тем, что этот сказочный период остался давно позади, она не могла и все еще поражала окружающих легкомыслием своих одежд. Сегодня бывшая ударница сексуального фронта была в совершенно прозрачной блузке, под которой проглядывали толстые складки живота, очень короткой белой юбке и черных колготках.
Кроме нее здесь также находился руководитель департамента сельского хозяйства, Семен Калюжный, огромный краснорожий мужик с хитрыми глазками, одышкой и вечно потной лысиной, которую он безуспешно маскировал длинными прядями редких пегих волос.
Третьим в их компании был Игорь Назаров, руководитель департамента международных отношений, сообразительный, застенчивый парень, лет тридцати, в неизменно корректном костюме. Губернатор всегда брал его в зарубежные поездки. Я надеялся переманить его на работу к нам.
— Привет, привет, — закудахтала Торчилина при виде нас. — Губера еще нет. Так что присаживайтесь, будем ждать. Угощайтесь.
У нее была неприятная фальшивая улыбка, завистливые серые глаза и какая-то ломающаяся аффектация в голосе. Она напоминала мне разжиревшую лису Алису. В отличие от Храповицкого, я терпимо отношусь к разбитным лживым старушкам, потому сел рядом с ней. Храповицкий расположился напротив, а Плохиш пристроился в углу.
— Ты там не садись! — громогласно бросил ему Калюжный. — Нельзя на углу сидеть. Семь лет замуж не выйдешь.
— Да я, вроде, не собираюсь, — озадаченно пробормотал Плохиш.
— Никто не собирается, — возразил Калюжный. — Откуда только потом дети берутся?
И он захохотал в восторге от своего остроумия. Торчилина ему льстиво подхихикнула. В отсутствии губернатора он был здесь старшим по званию.
Бывший председатель колхоза, с молоком матери впитавший крестьянскую науку обманывать начальников, он считал все затеи Лисецкого в области сельского хозяйства пустой блажью. А самого губернатора праздным барином. Что вовсе не мешало ему выражать горячее одобрение губернаторским начинаниям и браться за них ревностно. Другое дело, что претворять их в жизнь Калюжный отнюдь не собирался. Наспех украв, что можно, он бросал их на полдороге, по опыту зная, что увлекающийся губернатор потом о них и не вспомнит.
— Летим, значится! — с нажимом произнес Калюжный, намазывая ломоть хлеба густым слоем черной икры.
— Надеюсь, — сдержанно отозвался Храповицкий. С чиновниками он всегда вел себя подчеркнуто вежливо, но несколько отстраненно, держа дистанцию.
— Давно я в Европе не была! — кокетливо воскликнула Торчилина и, двигая бедрами, тоже потянулась к икре.
— А по мне и еще сто лет ее не видеть! — жуя, возразил Калюжный. — Че мы там не видали? Вот зачем премся?!
— Коров покупать! — хохотнула Торчилина.
— Во, во! — подхватил Калюжный, чуть не подавившись от возмущения. — Своя скотина, значит, нехай с голодухи дохнет, а мы оттудова притащим!
— А почему у вас скотина с голодухи дохнет? — холодно осведомился Храповицкий, сделав ударение на слове «у вас». — Не кормите?
Калюжный понял, что попался. Он испуганно глянул на Храповицкого, вспомнил, что именно тот является автором проекта по закупке животных, и сделался пунцовым.
— Так ведь они по всей России, считай, того, — замычал он невнятно. — Кормов-то не хватает… Они и это…
Он совсем потерялся. Храповицкий, поставив его на место, продолжал сверлить своим тяжелым взглядом.
— Саранча же! — в отчаянии добавил Калюжный упавшим голосом, уже не зная, как выкарабкаться.
Торчилина хихикнула, теперь уже заискивающе глядя на Храповицкого.
— В Голландии любопытно будет посмотреть систему управления министерствами, — пришел на помощь Калюжному Игорь Назаров. — Как я читал…
Но узнать, о чем читал Игорь, нам не довелось. Дверь открылась, и вошел Лисецкий, в светлом летнем костюме, в молодежной яркой майке, импозантный, игривый
и оживленный. Увидев своих подчиненных, он сразу нахмурился.
— А вы что здесь делаете! — сердито накинулся он на них. — Для вас, что ли, стол накрывали! Ну-ка марш отсюда!
Калюжный в искреннем или притворном ужасе даже выронил недоеденный бутерброд. Все трое вскочили с места и, толкаясь, заторопились к выходу.
— Обнаглели совсем! — вслух выговаривал Лисецкий. — С утра объедаются, а в каждом килограммов по десять лишних! Я, губернатор, и то на специальной диете. А этим лишь бы брюхо набить!
Как только изгнанные с позором чиновники исчезли за дверью, он тут же вернулся в свое прежнее веселое расположение духа. Пожав нам всем руку, он сел за стол.
— Нервничаешь? — подмигнул он мне. — Ничего, сейчас твоя девушка приедет.
Надо сказать, что в этой поездке у меня была особая дополнительная миссия. Дабы не подвергать сомнению высокоморальную репутацию губернатора и не ронять его авторитет в глазах подчиненных, решено было взятую им в Голландию юную пассию выдавать за даму моего холостого сердца. Поначалу эта почетная роль была предложена Храповицкому, но он отказался наотрез, ворчливо объяснив, что ему и без того хватает семейных скандалов.
— Завидую тебе! — продолжал забавляться Лисецкий, обращаясь ко мне. — Где ты только такой цветок нашел?! Незабудка! Девочка из сказки. Наивная только очень… — Последнюю фразу он произнес прочувствованно.
2
Незабудка появилась в банкетке минут через пять. Это была очень высокая и очень худая девушка, с короткими крашеными светлыми волосами и довольно заурядными чертами лица, на котором сохранялось нетерпеливое и какое-то голодное выражение. Ее карие глаза заметно косили, а губы были тонкими и жесткими, что было видно даже под помадой. Сильно наивной она мне не показалась, впрочем, как сообщил мне однажды Лисецкий, в отличие от него, я не разбираюсь в женщинах.
На ней была футболка и джинсовые шорты, открывавшие сзади узкие, мальчишеские ягодицы. Она сразу направилась к Лисецкому той особой подпрыгивающей походкой, которой передвигаются модели по подиуму и которая столь нелепо смотрится в быту.
— А вот и наша Машенька, — пропел Лисецкий, расплываясь в улыбке. — Садись ко мне, Мышонок.
— Я паспорт дома забыла! — плаксиво заявил Мышонок, вместо приветствия.
— Ничего страшного, — засюсюкал губернатор, протягивая к ней руки и похлопывая ее по голенастой ноге. — Сейчас пошлем охрану, вмиг доставят!
Храповицкий бросил на меня выразительный взгляд, в котором читалось: «Ну, началось!»
— Плохая, кстати, примета, — подал голос суеверный, как все бандиты, Плохиш. — Возвращаться-то.
— Глупости! — отрезал Лисецкий. — Мы самолет задержим. Подождут, никуда не денутся!
Я вышел из банкетки и отдал необходимые распоряжения охране, которая сломя голову помчалась домой к Мышонку за его паспортом. Вернувшись, я обнаружил, что губернатор уже принялся ложками уничтожать икру, в чем ему старательно ассистировал Мышонок. Я отметил, что даже, когда она ела, ее лицо сохраняло неудовлетворенность. Оробевшего после неудачного дебюта Плохиша губернатор нарочно не замечал и болтал исключительно с Храповицким.
Кстати, в нашем кругу считалось дурным тоном брать икру в буфетах и на фуршетах. Состоятельные люди едят ее редко, лишь в нескольких московских ресторанах или специально доставленную из Астрахани. Подразумевается, что если человек набрасывается на бутерброды с икрой, то он так и не изжил жадности своего нищего советского детства и зарабатывать начал сравнительно недавно.
— Я решил не тащить за собой большой свиты, правильно? Зачем на них деньги переводить? — говорил между тем Лисецкий.
С чего это он забеспокоился о деньгах, было не вполне понятно. За поездку все равно платили мы.
— С учетом того, что к нам в Амстердаме добавятся еще двое, у нас вполне солидная делегация, — отозвался Храповицкий. Он пошевелил губами, подсчитывая. — Десять человек. Достойно.
— Одиннадцать, — хитро поправил Лисецкий.
— Почему одиннадцать? — поднял брови Храповицкий. Вдруг он переменился в лице. Слова замерли у него на
устах. Я повернулся в сторону его взгляда и оторопел. В банкетку, бочком, с виноватым видом втискивался Ефим Гозданкер. Одет он был по-дорожному, и оттого еще более неряшливо, чем обычно. В руках держал потрепанный чемодан.
