Чарльз Вильямс - Дип. Месть «Красной вдовы». В аду все спокойно
«Между нами могли бы существовать нежные отношения, — писал Чарльз, — если бы не мое проклятое душевное состояние. Боже, смилуйся, смогу ли я когда‑нибудь одержать победу над самим собой?»
Но самым страшным врагом супружеской четы, по моему мнению, была госпожа Марта, которая, сердясь из‑за признания Сансонов, вскоре возненавидела Чарльза. Ее ненависть росла по мере того, как силы все более и более покидали ее.
Комната со столом лимонного дерева принадлежала ей. Облокотившись на подушки в большой кровати в форме лебедя, бледнолицая, с перевязанной платком шеей, она принимала Чарльза и вела с ним длинные разговоры о страшных случаях из прошлого, о подарках, которые получал ее муж за то, чтобы быстрее делал свое дело, и о других подобных вещах. Когда она видела, что его охватывает ужас от всего этого, она приходила в ярость.
Эти разговоры имели для него ужасные последствия: он никогда не смог забыть эту проклятую комнату.
В конце апреля, наконец, были получены вести из Англии: один корабль будет ждать их в открытом море на расстоянии четырех миль от Кале. Требовалось покинуть Францию с фальшивыми паспортами, что тогда было очень опасно, но им пришлось рискнуть. Госпожа Марта лежала на смертном одре, когда узнала об их предполагаемом отъезде. Мария–Гортензия проводила целые часы у ее изголовья, и старая ведьма сумела их использовать. Когда они отъезжали в закрытой карете, ее злобный смех провожал их.
Побег обошелся без осложнений, в Англии они получили хорошее состояние. Казалось, все складывается наилучшим образом, но менее чем через восемнадцать месяцев, в один из летних дней, когда Чарльз спускался по лестнице, у него в первый раз по приезде на родину началась страшная галлюцинация: ему почудилась повозка, полная обезглавленных кровавых трупов. Подобные видения и далее преследовали его время от времени, и он их описывает в своем дневнике.
Тут Гийо немного передохнул и затем продолжал:
— В начале 1796 года Мария–Гортензия родила двух близнецов: мальчика и девочку. Вскоре стало известно, что старая Марта умерла накануне своей сотой годовщины, оставив необычное завещание: всю обстановку и все, что находилось в ее комнате, без единого исключения, она завещала своей внучке Марии–Гортензии. Та сожгла это завещание, как только его получила и прочитала, но никогда не забывала его содержания. Чарльз ничего не пишет о том, каким образом им была доставлена обстановка. Он ежедневно читал Библию и разрешил Марии–Гортензии ночевать вместе с детьми в обновленной комнате ее предков… Ваша фантазия сумеет дополнить этот рассказ.
Мария–Гортензия умерла естественной смертью раньше Чарльза. Легенда об этой комнате, гласившая, что каждый, кто попытается остаться в ней один, должен умереть, берет свое начало, кажется, со слов одной женщины, ухаживавшей за Марией–Гортензией во время ее болезни. «Перед смертью, прощаясь с мужем, она его поцеловала, — рассказывала эта женщина, — и тихим голосом произнесла несколько слов». Сиделка поняла только одно: «В случае большой потребности».
Держа мужа за руку, она ждала смерти. Вдруг она вся напряглась от усилий что‑то сказать, казалось, хотела о чем‑то предупредить, но не смогла произнести больше ни одного слова.
Глава 10. Выдувная трубка и чревовещание
Когда Гийо замолчал, Терлен тряхнул головой, точно отгоняя ожившие тени прошлого.
— А теперь, господа, — сказал Гийо, поднимая руку, — вы, вероятно, поверите, что отравленная западня существовала. Может быть, вы догадались, что убивающий механизм был сделан по приказу госпожи Марты. Мартин Лонжеваль привез его Марии–Гортензии вместе с инструкцией, как ей им пользоваться, чтобы освободиться от сумасшедшего мужа.
— А вы сами, молодой человек, верите в существование этой западни? — спросил сэр Джордж, обращаясь к Гийо. — Мария–Гортензия пыталась, лежа на смертном одре, предупредить своего мужа, но не смогла сделать этого. И что вы думаете о шкатулке, которую старая дама показала Чарльзу в присутствии Мартина Лонжеваля? Впрочем, мы уже уделили достаточно внимания этой шкатулке.
— И не нашли в ней ничего подозрительного, — добавил Гийо. — Нет, господа, то есть… — пробормотал он, поглядев на Г. М.
Тот сидел спокойно, глаза его были скрыты за темными стеклами очков. Он сказал:
— То, что вы сейчас нам рассказали, очень интересно, друг мой. Все, вероятно, заметили, что, воспроизводя те кровавые события, вы только один или два раза употребили слово «страшный». Интересно было бы установить, кому мы сочувствуем — бедному Чарльзу Бриксаму с его поврежденным рассудком или его жене и ее семье. Что касается вас, то ваши симпатии, по–видимому, ни на той, ни на другой стороне. Судя по вашему рассказу, на вас произвел впечатление только сам Чарльз Бриксам.
— И что же из этого? — спросил Гийо сквозь сжатые зубы.
— Тогда я отвечу на вопрос Аксрутера, — сказал Г. М. — Вы спросите, не таит ли эта шкатулка какую‑либо опасную тайну? Я верю, что да, таит!
— Но ведь мы же пришли к выводу… — начал Терлен.
— Да, знаю, мы пришли к выводу, что в этой шкатулке нет отравленной западни. Но я спрошу вас теперь, какую другую опасную тайну может таить эта шкатулка? И что об этом думаете вы, мистер Равель, как один из потомков Мартина Лонжеваля?
Странно, но, казалось, этот рассказ потряс Равеля больше, чем всех остальных. Чувствуя, что он оказался в глупом положении, Равель попытался объяснить:
— Вы хотите знать, думал ли я о западне? Возможно. Я ничего не знал о шкатулке, но рассказ об отрубленных головах меня потряс. Если бы вы когда‑нибудь видели гильотинированных, а я их видел, вы, несомненно, избегали бы разговоров на эту тему. — Он вытер лоб платком. — Вы, англичане, можете об этом спокойно говорить, потому что у вас не существует гильотины. Ваше счастье, что у вас смертная казнь осуществляется через повешение.
— Почему? — спросил Г. М.
— Почему? Ну хотя бы потому, что за это преступление кто‑то несомненно будет повешен, — ответил Равель, поворачиваясь к нему. — Я полагаю, что вы больше не верите в какие‑то невероятные отравленные ловушки, не так ли? Вы их не обнаружили, как не обнаружил их когда‑то и мой отец. Я не берусь утверждать, что с самого начала не существовало чего‑либо подобного, но Бендер убит другим способом. Полиция утверждает, что он отравлен ядом, который используют индейцы для своих стрел. Не верите же вы, что туземцы — обитатели Южной Америки знали этот яд в эпоху Революции? Конечно нет.
— Наконец‑то, — послышался за их спиной глубокий голос. — Первые разумные слова, которые мы сегодня услышали.
Терлен быстро обернулся. Он не слышал, как открылась дверь, и не знал, сколько времени Аллан уже находился в комнате.
— Первые разумные слова, скажу я вам. Большая часть вашей легенды о духах, Гийо, мне уже известна, Все это меня нисколько не испугало. — Он подошел к письменному столу. — Дело в том, друзья мои, что Гийо обожает такие рассказы. Единственный человек, которого ему удается ими пугать, — это Джудит. Он их обставляет, как какие‑то сеансы. Не правда ли, Джордж? Что ты пьешь, Гийо? Портер? Ты опять открывал мой буфет?
— Все мы, по–видимому, любим устраивать такие маленькие сеансы, — ответил Гийо, — только я не стараюсь подражать спиритическим разговорам, которые вы ведете с этой куклой. Нет, я ее не трогал. Она все еще находится в буфете.
— Мы именно о ней и говорили сейчас, — сказал Г. М.
Ментлинг открыл буфет и с недоверием заглянул внутрь.
— Ваш брат сказал нам, что вы выдающийся чревовещатель.
— Признайтесь, — сказал весело Ментлинг, — что вы, полицейские, смешные люди! Или это получилось случайно, что ваши профессиональные расследования касаются и чревовещательного паяца и вы хотите им позабавиться в то время, когда этот несчастный лежит мертвым в соседней комнате? Впрочем, вот Джимми! Вы хотите увидеть его в действии?
Он вынул куклу и поставил ее перед собой.
— Недавно, — сказал Г. М., — один из моих друзей, занимающийся чревовещанием, объяснил мне, что долгое время считал невозможным посылать голос на расстояние.
— Отойдите дальше! — приказал Ментлинг. — Впечатление будет не таким сильным, если вы будете находиться слишком близко. А теперь, Джимми, слушай меня, я тебя спрашиваю… но в чем дело, — продолжал Ментлинг, нетерпеливо оборачиваясь к двери, — Шортер что вам надо?
— Извините, сэр, — сказал голос Шортера из‑за двери, — но необходимо, чтобы вы немедленно пришли: полицейский инспектор лежит на полу в «Комнате вдовы». Кажется, он мертв.
Г. М. произнес какое‑то ругательство и вскочил, уронив трубку. Повернувшись к двери, Терлен услышал за своей спиной громкий хохот. Ментлинг весь скорчился от смеха.
