Александр Днепров - Настоящий покойник

— Сядьте, — повторил полковник и, посмотрев на Хохлова, спросил: — Вы о чем?

Я продолжил свое движение к стулу.

Хохлов, поняв, что его больше бить не будут, приободрился и с вызовом произнес:

— На ваших глазах ударили офицера.

— Кто-о?! — неожиданно взревел полковник, а я, несчастный и избитый, еще не успев сесть на стул, от неожиданности на мгновение замер, зависнув над стулом в несколько неудобной позе, затем медленно продолжил движение. — Кто посмел?! — снова прогремел он с притворным раздражением.

Хохлов, беззвучно пожевав несколько секунд губами, неуверенным шагом, чуть ссутулившись и прижимая руКи к печени, вьпнел из кабинета.

Я проводил его взглядом и уже начал было успокаиваться, как вдруг справа от меня, там, где сидел полковник, что-то взорвалось. От неожиданности я чуть было не грохнулся на пол, прикрывая голову руками. Я медленно перевел взгляд на полковника. Тот, снова хлопнув ладонями по кожаным подлокотникам (вот откуда звук взрыва) огромного кресла, зашелся беззвучным хохотом. Так продолжалось некоторое время, затем он начал успокаиваться и, утирая выступившие на глазах слезы, еле выговорил:

— Ну уважил… Уважил так уважил… — Он снова засмеялся.

Я глядел на него непонимающе.

— Сказать по совести, — восстановив дыхание, продолжил он, — я и сам давненько мечтал об этом, но, увы… Нельзя, — с искренним сожалением произнес он. Я прикинул в уме, что было бы с Хохловым, если бы этот мощный, с широченными плечами и ладонями мужчина врезал бы тому в торец…

— Так зачем остановили? — Я взял со стола полковника свои сигареты и зажигалку. Закурив, я несколько раз глубоко с удовольствием затянулся. Теперь можно и беседовать. «Эх, — с сожалением подумал я, — сейчас бы растворить таблеточку аспирина в соточке коньячка… и тогда совсем бы мир прекрасным показался».

— Нельзя, — изрек он. — Ну да ладно. Давайте о наших делах.

— А у нас что, есть общие дела? — поинтересовался я.

— Есть, — сухо отрезал он. — Или выдумаете, что смерть моего подчищенного для меня ничего не значит?

— Не знаю, — искренне ответил я, пожимая пле-г чами.

— Так вот, я вам доложу, что значит. Выстрелив в Дучника… — полковник напряженно сглотнул, — Дубак выстрелил во всех нас. — Я был рад, если это можно назвать радостью, что гибель Дучи так задела начальника городского управления. Сказать по совести, в последние годы среди ментов распространились совсем другие принципы, что-то типа «каждый сам за себя», а авторитет их оценивается не количеством раскрытых преступлений, а крутизной тачки и наличием «зеленой» наличности в кармане. Опера, уподобившись тем, с кем должны усиленно бороться, ходят с цепями, «болтами», барсетками… — «Эх!» — мысленно вздохнул я. — А посему, — привлек мое внимание полковник, — работать будем вместе.

— Вдвоем, что ли? — еще находясь под впечатлением своих мыслей, с иронией в голосе буркнул я.

— Да нет, почему ж вдвоем? — вполне серьезно ответил полковник. — Кстати, меня зовут Наум Ус-тинович, а фамилия моя Нововолос. — Он открыл дверцу тумбы стола, находившуюся от него справа, и выставил на стол початую бутылку виски и два стакана. — Давайте немного стронций погоняем, — ухмыльнувшись, предложил он.

— Не понял.

— Мы живем в городе с повышенной радиацией, а водка и соленая капусточка выгоняют стронций — это, насколько мне известно, химический элемент такой. — Нововолос наполнил оба стакана до половины и с сомнением взглянул на меня. — Огненная водичка, может, запить?

— Не надо, было время — и спиртик чистоганом заглатывал. Думаю, справлюсь.

— Вот и чудненько. — Отсалютовав стаканом, он грустно произнес: — Давайте, Владислав Станиславович, за упокой души Дучи. Пусть ему там… — Он неожиданно замолчал, затем, откашлявшись, одним глотком опустошил свой стакан. Я смело последовал его примеру и… лучше бы я этого не делал. Наверное, я не заметил, как какой-то болван незаметно сунул мне факел в глотку, а потом присыпал обожженное место красным перцем и для пущей надежности забил в нее пробку. Я беспомощно шевелил ртом, пытаясь втянуть в себя хоть капельку воздуха. Вдобавок ко всему и зрение мое затуманилось. «Отравили!» — панически проорал мой внутренний голос. Не могу точно сказать, сколько прошло времени, прежде чем воздух тонюсенькой струйкой начал втекать в мои легкие. Мне стало немного легче, и я вздохнул уже смелее. «Хорошее виски», — подумал я и хотел это же произнести вслух.

— А-а-а-а-а, — только и смог я выдавить из себя.

— Бабка-ключница делала, — не без гордости заметил Нововолос. — А если серьезно и по большому секрету, то моя жена по собственному рецепту производит. Не могу ничего другого внутрь принимать — водка слабовата, а виски ихнее хуже нашего хренового самогона… Может, еще по одной?

— Щ-а-а-а-с-с, — еле выговорил я, — ттойхо пее-хую. — Я хотел сказать: «Только перекурю», но у меня это не получилось. Язык напрочь отказывался мне подчиняться, да и курить мне, как это ни странно, не очень хотелось.

— Елки-палки! — воскликнул полковник, хлопнув себя ладонью по лбу. — Хреновый я хозяин — за-куску-то забыл. — Он вскочил с резвостью молодого оленя, завидевшего одинокую молоденькую самочку, и чуть ли не рысью побежал к ранее мной не замеченной двери, расположенной в углу кабинета.

Пока он отсутствовал, я успел полностью восстановить дыхание и частично зрение. Туманность прошла, а вот резкость никак не наводилась. Полковник вышел из комнаты, по-молодецки ударом пятки, так как руки были заняты, закрыл за собой дверь и твердым шагом подошел к столу. Когда он приблизился, я с удивлением обнаружил: то, что я отнес к обману зрения, оказалось действительностью — Нововолос держал в руках пять небольших тарелок. Причем выглядело это вполне естественно.

— Ловко, — похвалил я его.

Он сначала не понял и взглянул на меня с удивлением.

— А, вы об этом, — затем догадался он. — Не поверите, Владислав Станиславович, с детства мечтал стать официантом, но, увы… — в его голосе слышалось сожаление, — судьба распорядилась по-другому. А вы не скромничайте, угощайтесь, — он широким жестом предложил мне расставленные на столе закуски.

После всего, что со мной произошло сегодня, я очень проголодался, и даже если бы на столе были три корочки хлеба, я бы и им обрадовался. Но я увидел далеко не корочки: на одной тарелке, деля ее пополам, лежали малосольные огурчики, каждый размером с девичий мизинчик, и аппетитная горка квашеной капусты, на других — тонко нарезанные ломтики сала, хлеб, черный и белый, соленые помидоры и докторская колбаска.

Я жадно сглотнул слюну, а мой желудок предательски заурчал.

— Продолжим, — сказал полковник, но тут же, спохватившись, снова выскочил из-за стола и исчез за таинственной дверью. В этот раз он появился, держа в руке трехлитровую бутыль с какой-то жидкостью. Поставив бутыль, он тоном английского дворецкого, сообщающего хозяину о прибытии высокопоставленной особы, изрек: — Рассольчик, сэр! Отменная, доложу я вам, штучка.

Мы снова выпили, и я накинулся на еду. «Вот блин, я тут жру, а Стас, наверное, в камере парится», — упрекнул я себя и хотел было сказать об этом полковнику, но тот, будто прочитав мои мысли, произнес:

— О друге не беспокойтесь — он в кабинете, где раньше располагался замполит. Накормлен, напоен, а сейчас смотрит телевизор. А тот, который в больнице, — с ним все хорошо, жить будет. — Я кивнул и промычал набитым ртом слова благодарности. Не могу сказать, понял он меня или нет, но он по новой наполнил стаканы. Поднял свой и продолжил тихим траурным голосом: — Не знаю, какие у твоего друга будут последствия, но в любом случае ему повезло гораздо больше, чем многим другим жертвам прошлой ночи. Давай помянем и их. — Мы выпили, и я лишний раз убедился в том, что человек приспосабливается ко всему, — на этот раз я даже не поморщился. Но, похоже, траурные речи еще не закончились, полковник заговорил, уставившись на кусок колбасы, который он безжалостно кромсал кончиком ножа. — Дело в том, Владислав Станиславович…

— Можно Влад, — поправил я его. Утолив первый голод, я с удовольствием закурил.

Полковник кивнул и продолжил:

— Вы тут человек приезжий… — Он немного замялся, подбирая слова. — А Китаец местный. Но это полбеды… Понимаете, Владислав Станиславович… Влад, ваш друг — это человек, который все время живет на грани фола. Я много о нем слышал, кое-что знаю… Поймите меня правильно — я не могу пить с таким человеком.

Жратва застряла у меня в глотке. Голод, испытываемый мной минуту назад, испарился. Кое-как пропихнув в себя задержавшиеся во рту остатки пищи, я откашлялся. Что-либо говорить, пытаться убедить полковника, что он не прав, я не собирался, так как понимал: это человек со своим давно сложившимся восприятием людей. Он делил их на тех, с кем можно пить, а с кем нельзя. Теперь он мне не казался радушным и гостеприимным.