Павел Светличный - Киндер-сюрприз для зэка
— Угу, — подтвердил Пирогов, поправляя указательным пальцем очки.
— Так что же они говорили? — не выдержал Макс.
— Что те двое должны были тебя убить, — буднично сообщила Птица.
Рот Пирогова сам собой раскрылся, но он, похоже, этого не заметил.
— И всё? — уточнил Макс.
Память у Птицы не была феноменальной, но страшная сцена, когда два чужих взрослых человека спокойно рассуждали о её смерти, до сих пор не выходила у неё из головы, рельефно высвечивая все детали происходившего.
— Их фамилии Сапаргалиев и Рудаков.
Теперь даже Макс не смог скрыть своего удивления.
— Ты ничего не путаешь? — на всякий случай переспросил он.
Лина укоризненно взглянула на него из-под упавшей на глаза чёлки.
— Ничего себе, — только и смог сказать Костя.
«Вот тебе и первая ниточка», — подумал Макс. Даже, если кто-то из этих двоих и есть тот убийца, расстрелянный в подвале, всё равно остаётся ещё один. Завтра же он заберётся в базу данных охранной структуры Каземата и попробует найти всё, что есть на этих Рудакова и Сапаргалиева. А затем уже можно будет вплотную заняться уцелевшим. Нет, поистине эта девочка — настоящий ангел-хранитель. Да и внешне она — вылитый ангелочек. Жаль, не задалась у девчонки судьба. Макс почувствовал, как у него сжалось сердце при мысли о том, что и у его Виты изломалась жизнь, и сейчас она где-то может быть одна, без друзей и родной души. Он с безотчётной тоской посмотрел на сидевшую перед ним девочку.
— Ты не голодна? — с непривычной теплотой в голосе спросил он.
Птица пожала плечами:
— Всё равно, ведь, больше ничего нет.
— Тоже верно. Спать хочешь?
Лина кивнула и, прикрыв рот ладошкой, протяжно зевнула. Глаза у неё, и правда, слипались, голова гудела, все мысли разбежались, оставив лишь одну: «упасть и уснуть». Забыть, хоть на несколько часов, о всех неприятностях, навалившихся на неё и продолжающихся увеличиваться и нарастать, подобно снежному кому, который хочет, во что бы то ни стало, смести с лица земли её, Лину Воробцову. Если бы у них в классе, наряду с чтением и математикой, в головы детей вдалбливали закон Божий, Птица могла бы решить, что всё это — расплата за её минувшие прегрешения. А грехов, несмотря на юный возраст, за Птицей числилось воз и маленькая тележка, ибо безгрешные в жестоком мире Рыжеватовского интерната не выживали.
Освободив ей место для ночлега, Макс и Костя вышли на улицу, к припаркованной у входа в подвал машине.
— Ну и девка, — восхищённо сказал Пирогов. — Меня ещё тогда поразило: не успел никто и глазом моргнуть, как она сдёрнула. Огонь! Твоя?
— Нет, — качнул головой Макс. — Тоже Вита Лазарева, но не моя.
— Жаль, — вздохнул Костик. — То-то я смотрю, вроде ни на тебя, ни на Марину не похожа. Но, толковая девчонка, должен сказать. Таких, наверное, одна на тысячу.
— На миллион, — грустно улыбнулся Макс.
Он глубоко затянулся сквозь зубы холодным ночным воздухом.
— У тебя какие планы на завтра? — спросил Костя.
— Займусь этими ребятами из охраны — Сапаргалиевым и Рудаковым. А ты, Костик, мне, в первую очередь, пробей того, кто погиб сегодня в перестрелке.
— А с девочкой что? Отведёшь домой?
— Она интернатовская.
— Ну, в интернат.
— Туда ей сейчас нельзя. Пусть посидит здесь, пока всё не закончится.
— Пускай побудет, — согласился Костя. — Только ты предупреди её, чтобы из подвала не выходила. Вас, наверное, искать будут по всему городу, каждый угол обнюхивать станут. А дети, ты же знаешь… Начнёт бегать здесь по округе, засветится… Или заметит кто, что ребёнок в подвале живёт, стукнет, куда не надо. Пусть лучше посидит безвылазно. Вплоть до того, что запирай её, когда уходить будешь.
Макс согласился с Пирогом, потому что и сам думал о том же. Впрочем, девочка была не главной его проблемой на ближайшие дни. Он ещё раз подробно проинструктировал Костика, какие сведения тому нужно раздобыть в первую очередь. А затем долго стоял у решётчатой двери, глядя вслед удаляющейся машине Пирогова.
Алое зарево на востоке уже залило половину неба. Яркие лучи восходящего солнца возвестили о неотвратимом наступлении нового дня. Город сонно заворочался, пробуждаясь.
А где-то вдалеке, то и дело, продолжали мелькать всполохи милицейских мигалок.
Глава двадцатая
В эту ночь Максу так и не удалось выспаться. Когда он спустился вниз, измотанная событиями прошедшего дня, Птица уже крепко спала, свернувшись калачиком. Под головой у неё лежал рюкзак, который она обхватила обеими руками. Лицо девочки было бледным и немного осунувшимся после всех перенесённых волнений, но, в то же время, это ещё больше придавало ей сходства с невинным и беззащитным ангелом, и казалось, что она спит не на грубо сколоченном деревянном топчане, а парит на невесомом облачке. Макс постоял рядом, думая о том, как ему поступить с этой девочкой. Но всё, что приходило сейчас в голову, никуда не годилось. Вита, конечно, связывала его, представляя собой новую проблему, и проще всего было бы отправить её обратно в интернат. Но, там девочку достанут Шабарин или милиция, а у этой малышки в голове теперь была уйма информации, которой очень не хотелось бы делиться ни с теми, ни с другими. А самое плохое то, что она знала о Косте. Максу хотелось в первую очередь обезопасить Пирогова, поскольку тот был ему очень нужен. Костик — это ещё одна пара рук, ушей и глаз, которые могли действовать относительно свободно, в отличие от него, Макса. Поэтому, ему придётся позаботиться о своей однофамилице ещё какое-то время.
Он накрыл Птицу старым плюшевым покрывалом и вышел из каморки. В соседней комнате, длинной, как стойло конюшни, он нашёл большой крепкий деревянный ящик, забрался на него, не разуваясь, повернулся набок и в тот же момент провалился в глубокий и тёмный колодец сна.
Когда Макс снова открыл глаза, словно от внутреннего толчка, в подвале, по-прежнему, царила полная тишина. Ряд стоваттных лампочек разгонял темноту по самым дальним закоулкам, где она пряталась, расползаясь жирными тенями за грудами беспорядочно сваленной пустой тары. В комнате не имелось ни единого окна, так что было непонятно, день на улице, раннее утро или, всё ещё, предрассветный сумрак ночи. Но, часы на руке показывали восемь, а значит, нужно вставать и приниматься за дело.
Перво-наперво Макс переоделся, сменив форму охранника на костюм, одолжённый ему Костей. Брюки и сорочка из пироговского гардероба были тесноваты, но, зато, теперь Макс опять выглядел как тысячи других сограждан его возраста.
Девочка в каморке продолжала спать, всё так же обнимая свой рюкзак. Осторожно ступая, чтобы не разбудить, Макс положил на столик перед ней записку с предупреждением, что он скоро вернётся и строгим запретом появляться на улице. Затем Макс вышел из подвала, стараясь не щёлкнуть громко входным замком, поднялся по ступенькам, щурясь от яркого, после подвального освещения, утреннего солнца, открыл оставленным ему ключом решётчатую дверь и, выйдя, тщательно запер её.
Вокруг всё двигалось по заведённому распорядку. Город проснулся, его улицы наливались движением, как деревья соком накануне весеннего цветения. Народ бодро спешил к остановкам троллейбусов и маршрутных такси, более обеспеченная его часть — садилась за руль персональных авто, самые привилегированные — усаживались на пассажирские сидения рядом с личными водителями.
Макс пожалел, что у него нет колёс. Нужно что-то придумать, не пользоваться же постоянно общественным транспортом — время сейчас играет не последнюю роль. А чем дальше, тем большее значение будет иметь свобода передвижения.
Но, пока пришлось вливаться в ряды большинства и двигаться к остановке, благо маршрутки шли одна за другой — водители торопились собрать побольше капусты в час пик.
Ехать Максу пришлось долго, в давке, среди утренних анекдотов, ругани, споров о политике, жалоб на дороговизну, сплетен, помятых лиц, допускающих похмельные выхлопы, и лиц полусонных, всё ещё находящихся между дремой и бодрствованием, пока, наконец, водоворот пассажиров не вытолкнул его на нужной остановке. Всего в квартале отсюда возвышался дом, с таким трудом покинутый Максом менее шести часов тому. Каземат, к которому он приближался вот уже третий раз за истекшие сутки, за всё это время не стал ни на грамм привлекательнее. Всё та же бетонная угрюмость и неприветливость.
Макс с иронией подумал о том, что это здание, где за ним с охотничьим азартом гналась целая тьма народу, сейчас, наверное, является единственным местом в городе, где его не ищут. Кроме того, добавил он про себя, после того, как таких трудов стоило проникнуть сюда ночью, нужно, чёрт возьми, испытать удовольствие от того, чтобы свободно зайти внутрь при свете дня.
