Рэймонд Чандлер - Сестричка

Я помешивал обрывки карандашом, чтобы они горели. Орфамэй медленно, осторожно, не отрывая глаз от тлеющего пепла, подошла к столу.

– Я могу сообщить в полицию, – прошептала она. – Я могу много рассказать полицейским. Они поверят мне.

– Я могу сказать им, кто убил Стилгрейва, – сказал я. – Потому что знаю, кто не убивал его. Они могут поверить мне.

Маленькая головка вздернулась. Свет заблестел на линзах очков. Глаз за ними не было.

– Не волнуйтесь, – успокоил я ее. – Не стану. Для меня это будет мало стоить. А кое для кого – слишком много.

Зазвонил телефон, и Орфамэй подскочила на фут. Я повернулся к аппарату, взял трубку и сказал:

– Алло?

– Амиго, у тебя все в порядке?

Позади послышался какой-то звук. Я обернулся и увидел, как дверь закрылась. В комнате никого, кроме меня, не было.

– Я устал. Не спал всю ночь. Кроме того...

– Эта малышка звонила тебе?

– Сестричка? Только что была здесь. Она с добычей возвращается в Манхеттен.

– С добычей?

– С карманными деньгами, что дал ей Стилгрейв за выдачу брата.

Помолчав, Долорес серьезно сказала:

– Ты не можешь знать этого, амиго.

– Я это знаю так же, как то, что сижу, облокотясь на письменный стол, и говорю по телефону. Так же, как то, что слышу твой голос. И не так твердо, но достаточно твердо знаю, кто убил Стилгрейва.

– Не очень разумно говорить мне об этом, амиго. Я не безупречна, и поэтому доверять мне особенно не стоит.

– Я совершаю ошибки, но тут ошибки не будет. Все фотографии я сжег. Я пытался продать их Орфамэй. Она предложила слишком низкую цену.

– Ты, конечно, шутишь, амиго.

– Я? Над кем?

По проводу донесся ее звонкий смех.

– Не хочешь пригласить меня на ленч?

– Не против. Ты дома?

– Да.

– Я скоро подъеду.

– Ну, я буду в восторге.

Я повесил трубку.

Спектакль закончился. Я сидел в пустом театре. Занавес был опущен, и на нем передо мной тускло возникало все виденное. Но кое-кто из актеров уже становился смутным, нереальным. Прежде всего сестричка. Дня через два-три я забуду, как она выглядит. Потому что в определенном смысле она была совершенно нереальной. Я думал о том, как она приедет в Манхеттен, штат Канзас, к доброй старой мамочке с пухлой маленькой новорожденной тысячей.

Чтобы она смогла получить эти деньги, должно было погибнуть несколько человек, но вряд ли это будет ее долго беспокоить. Думал о том, как она явится в приемную доктора – как там его фамилия? Ах да, Загсмит, – смахнет к его приходу пыль с письменного стола и разложит в приемной журналы. На ней будут очки без оправы, простое платье, на лице не будет косметики, и обращение ее с пациентами будет в высшей степени корректным.

– Миссис Такая-то, доктор Загсмит просит вас.

Она с легкой улыбкой придержит дверь, миссис Такая-то пройдет мимо нее, а доктор Загсмит будет сидеть за столом в белом халате и, как это и положено врачу, со стетоскопом, свисающим с шеи. Перед ним будет стоять картотека. Блокнот для заметок и блокнот с бланками рецептов будут аккуратно лежать под рукой. Доктор Загсмит знает все. Его не провести. Он мастер своего дела. Едва взглянув на пациентку, он знает ответы на все вопросы, которые все-таки задаст для проформы.

В своей приемной медсестре, мисс Орфамэй Квест, он видит аккуратную, спокойную, подобающе одетую для врачебного кабинета молодую особу без маникюра, без яркой косметики; ничто в ней не может возмутить пациента с устарелыми взглядами. Идеальная приемная медсестра мисс Орфамэй Квест.

Доктор Загсмит не может без самодовольства вспомнить, о ней. Он сделал ее такой, какая она есть. Она представляет собой лишь то, что приказал доктор.

Приставать к ней он, скорее всего, пока не пытался. Может, в маленьких городках этого не бывает. Ха-ха! Я сам вырос в маленьком городке.

Сев поудобнее, я взглянул на часы и все-таки достал из тумбы стола бутылку «Старого лесничего». Понюхал горлышко. Запах оказался приятным.

Налив изрядную порцию, я поднял стакан и взглянул на него на просвет.

– Что ж, доктор Загсмит, – произнес я вслух, словно он со стаканом в руке сидел по другую сторону стола, – я вас почти не знаю, а вы меня и вовсе не знаете. Обычно я не даю советов незнакомым людям, но я прошел краткий интенсивный курс воздействия мисс Орфамэй Квест и нарушаю свое правило. Если эта девочка захочет чего-то от вас, уступите немедленно. Не юлите, не мямлите о подоходном налоге и накладных расходах. Улыбнитесь и раскошельтесь. Не вступая в спор на тему, кому что принадлежит. Главное – чтобы девочка была довольна. Желаю удачи, доктор, и ни в коем случае не оставляйте на виду чего-нибудь вроде остроги.

Отхлебнув из стакана половину содержимого, я стал ждать, когда по телу разойдется тепло. Когда оно разошлось, я допил остальное и убрал бутылку.

Выбив из трубки пепел, я стал снова набивать ее свежим табаком из кожаного кисета, который подарила мне ко дню рождения одна моя поклонница, по странному совпадению носящая ту же фамилию, что и я.

Набив трубку, я старательно, неторопливо раскурил ее, вышел из конторы и беззаботно, как англичанин, возвращающийся с охоты на тигра, пошел по коридору.

Глава 34

Шато-Берси – дом старый, но отделанный заново. В его вестибюль так и просятся индийские каучуконосы и плющ, однако там стеклянные кирпичи, скрытое освещение и треугольные стеклянные столики. Можно подумать, что отделку производил обитатель сумасшедшего дома. Гамму красок в вестибюле составляют желчно-зеленая, жжено-коричневая, асфальтово-серая и синюшно-синяя. Действует все это так же успокаивающе, как рассеченная губа.

За низкой конторкой никого не было, однако зеркало позади нее могло оказаться прозрачным, поэтому я решил не предпринимать попытки незаметно прошмыгнуть на лестницу. На мой звонок из-за барьера выплыл рослый толстяк и растянул в улыбке полные влажные губы. Зубы его были синевато-белыми, глаза неестественно блестели.

– К мисс Гонсалес, – сказал я. – Она ждет меня. Моя фамилия Марлоу.

– Ну да, конечно, – пробормотал он, руки его дрожали. – Да, конечно.

Сейчас позвоню.

Голос его тоже дрожал.

Толстяк взял телефон, что-то пробулькал в него и снова повесил трубку.

– Да, мистер Марлоу. Мисс Гонсалес сказала, чтобы вы поднимались.

Квартира четыреста двенадцать. – Он хихикнул. – Но вы, наверное, и сами знаете?

– Теперь знаю, – сказал я. – Кстати, ты был здесь в феврале?

– В феврале? В феврале? Да, да, я был здесь в феврале. – Слова он выговаривал очень старательно.

– Помнишь тот вечер, когда перед входом был убит Стейн?

Улыбка мгновенно сошла с его рыхлого лица.

– Вы полицейский?

Голос его стал тонким, писклявым.

– Нет. Но если тебе это не безразлично, у тебя расстегнуты брюки.

Толстяк с ужасом глянул вниз и дрожащими руками задернул молнию.

– Спасибо, – пропищал он. – Спасибо.

И перегнулся через свою низкую конторку.

– Произошло это не перед входом, – зачастил он. Чуть подальше. Почти на углу.

– Стейн жил здесь, не так ли?

– Я не хочу говорить об этом. Никак не хочу. – Он сделал паузу и провел мизинцем по нижней губе. – Почему вы спрашиваете?

– Чтобы ты не закрывал рта. Нужно быть поосторожнее, приятель. В твоем дыхании ощутим запах.

Толстяк залился краской до самой шеи.

– Если вы намекаете, что я пил...

– Курил, – сказал я. – И не просто табак.

Я повернулся. Толстяк не сказал ни слова. Подойдя к лифту, я бросил на него взгляд. Он стоял, опершись ладонями о конторку и, выгнув шею, наблюдал за мной. Даже издали было видно, как он дрожит.

Лифт оказался без лифтера. Четвертый этаж был холодно-серым, ковровая дорожка – толстой. У двери с номером 412 имелась кнопка звонка. Он мелодично прозвучал за дверью, которая тут же распахнулась. На меня уставились красивые черные глаза, мне улыбнулись манящие ярко-красные губы. На Долорес, как и накануне вечером, были черные брюки и красная блузка.

– Амиго! – воскликнула мисс Гонсалес. Я взял ее запястья, свел их вместе так, что сошлись ладони. Чуть-чуть поиграл с ней в ладушки.

Выражение ее глаз было томным и вместе с тем странным.

Выпустив руки Долорес, я прикрыл дверь локтем и протиснулся мимо нее в комнату. Все было, как и в первый раз.

– Тебе нужно застраховать их, – сказал я, коснувшись пальцем одной груди, отнюдь не подложной. Сосок был твердым, как рубин.

Долорес, довольная, засмеялась. Я оглядел квартиру. Она была темно-серой и пыльно-голубой. Не цвета хозяйки, но очень недурна. Ложный камин с газовыми горелками в виде поленьев. Довольно много кресел, столиков и светильников. В углу – скромный маленький бар.

– Нравится моя квартирка, амиго?

– Не говори «квартирка». Слишком по-шлюшьи.

Я не смотрел на хозяйку. Не хотел смотреть. Сел на кушетку и потер лоб.