Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
— Давно встал? — спросила она, выпархивая на кухню в длинном коричневом мешковатом халате, который ей совсем не шел. Еще ночью я заметил, что у нее не было привычки к своей наготе. Едва заметив, что я рассматриваю ее, она тут же стеснялась и пряталась под одеялом.
— Нет, — зачем-то соврал я. — Только что.
Она поцеловала меня в щеку, критически исследовала пепельницу и встряхнула банку с остатками кофе.
— Никогда мне не лги! — требовательно сказала она, распахивая окно. — Накурил-то как! Я не хочу, чтобы между нами была даже тень неправды. Я не выношу этого. Я не могу видеть, как люди живут годами и вечно врут друг другу! У нас все с тобой будет по-другому. Обещаешь?
Согласиться с ней значило сразу же нарушить обещание. Поэтому я промолчал.
— Ты знаешь, чем мы будем сегодня заниматься? — продолжала она, словно приготовила мне приятный сюрприз.
Я не знал, чем мы будем сегодня заниматься, хотя, по-хорошему, мне нужно возвращаться домой. Я был уверен, что Храповицкий уже сбился с ног в моих поисках. Телефон я предусмотрительно отключил еще вчера.
— Сегодня у нас день города! — радостно объявила она. — Серьезно! Силкин решил напоследок перед выборами устроить народу праздник. Поэтому мы пойдем в парк и будем там гулять, как простые люди! Ты ведь, наверное, даже забыл, как выглядят простые люди. Вечно в машине, с охраной, в делах! Через пятнадцать минут я буду готова.
Вероятно, обет всегда говорить правду распространялся только на меня. Потому что сборы заняли у нее часа полтора. Если считать с того времени, когда я начал поглядывать на часы.
Наконец, она появилась, с расчесанными блестящими волосами, ослепительная в своем приглушенном макияже. Я и не знал, что обычные люди выглядят именно так. Может быть, я и впрямь мало двигался пешком. Кстати, пахла она новыми духами, из тех, что мы купили вчера. Но это меня не обманывало. Мягче она не стала.
— У меня на этой квартире совсем мало вещей, — пожаловалась она. — Их здесь хранить негде. Пришлось надеть вчерашнее платье. Не возражаешь?
Я не возражал.
На улице стоял солнечный майский день. Припекало. Во дворе с громкими криками бегали дети. У подъезда на скамейке грелась пара бабушек, уставившихся на нас с бесстыдным старушечьим любопытством. Рядом с ними, ткнув морду в лапы, спала облезлая желтая дворняга.
Напротив подъезда возле моих машин изнывала от жары смена Николая. Гоши не было видно. Зато подле «Мерседеса» Ирины ошивался нарядный Костя.
Ирина поздоровалась с бабками, я последовал ее примеру. Те не ответили.
— Машины-то свои отсюда убери! — сразу заворчала одна, словно только и дожидалась нас. — Весь проход людям загородила! Ходит сама вся расфуфыренная, ухажеров водит, а о людях не думает!
— Коли ты такая богатая, вот и живи в богатом доме! — подхватила другая. — А здесь нечего жить! Хоть бы уборщицу нам в подъезд наняла. А то грязь-то какая!
— А сами вы в подъезде прибрать не хотите? — язвительно отозвалась Ирина, ничуть не тронутая их выпадами. — Не я же там мусор бросаю!
— Сами! Ишь, чего придумала! — принялись возмущаться бабки. — Скажет тоже! Сами! Ты нам заплати за это, может, и уберем! Денег куры не клюют, а на людей копейку жалко.
Ирина только отмахнулась.
— Не обращай внимания! — беспечно посоветовала она мне. — Каждый раз с ними одно и то же.
Чувствовалось, что здесь она не пользуется народной любовью, но это ее мало заботило.
— Костя отгони, пожалуйста, мою машину на стоянку, — весело сказала Ирина своему охраннику. — Сегодня ты свободен. Я позвоню тебе, если понадобишься.
— Ирина Сергеевна, машину надо заправить и помыть, — нахмурившись, заметил он. — Да и джип, в принципе, тоже бы не мешало…
— Ты насчет денег? — откликнулась она. — Сейчас дам. Она полезла в сумочку, но я ее опередил, достав из кармана несколько купюр и протянув их Косте. Он не сдвинулся с места и даже не взглянул в мою сторону.
— Да бери, бери! — рассмеялась она. — А то у меня рублей все равно нет. Только доллары…
Он посмотрел на меня как на врага. Не говоря ни слова, он взял из моей руки деньги, повернулся и двинулся в сторону.
— Давно приехали? — спросил я у Николая, так, чтобы Ирина не слышала.
— А мы тут с ночи, — ответил он со свойственным ему каменным выражением лица. — Нас Гоша вызвал, сказал, что ситуация здесь серьезная. Дескать, надо бы за вами присмотреть. Ребята нас дождались и поехали домой отсыпаться. Гоша сказал, чтоб вы ему не звонили. Потому что днем он все равно к нам добавится, а вы будете ему запрещать и говорить, что у него выходной.
Гоша работал без выходных уже третью неделю. И упорно отказывался отдыхать. По этому поводу меня давно уже мучила совесть. Я решил сразу после выборов дать ему двухнедельный отпуск.
— Тебе не кажется, что Костя ревнует тебя ко мне? — небрежно сказал я Ирине, забираясь в машину.
— Не смеши меня! — фыркнула она. — Он работает у меня уже два года! Я к нему привыкла. Однажды он даже заступился за меня, когда Федор, пьяный, драться лез. А ведь Федор его мог за это уволить! — Она лукаво улыбнулась и добавила: — А если ты сам к нему ревнуешь, то это очень глупо с твоей стороны!
2
День города обычно проводился раза два в году: поздней весной и ранней осенью. На главной площади сооружалась огромная сцена, на которой самодеятельные ансамбли с утра принимались развлекать публику. Селяне из окрестностей привозили продукты и торговали ими либо тут же с грузовиков, либо в палатках.
Мы оставили машины неподалеку от площади и дальше двинулись пешком.
Народу было столько, что приходилось проталкиваться. Шум музыки со сцены перебивался грохотом, который доносился из динамиков, установленных в палатках. У каждого играла своя мелодия, причем, как водится, на полную громкость. Отовсюду доносился запах жареного мяса и лука. Как всегда, на народных гуляньях, жарили шашлыки.
Водкой и пивом торговали на разлив. На жаре народ быстро развозило, и хотя охрана старалась оберегать нас от пьяных, время от времени нас кто-нибудь цеплял. Особенно много было нетрезвых подростков. Они что-то развязно выкрикивали и беспрерывно матерились. Несколько девушек пытались танцевать, задевая друг друга и окружающих.
— Пошли к сцене! — на ухо мне прокричала Ирина, крепко держась за мою руку.
Я скорее угадал, чем услышал ее слова. Мы с трудом пробились к сцене. Народу здесь было еще больше, а от рева музыки мне сразу сделалось дурно. Я хотел увести ее куда-нибудь в более спокойное место, но в эту минуту на нас напал какой-то толстенький мужичок и сгреб в охапку.
— Ирина Сергеевна! Уважаемая! Меня Силкин прислал! — надрывался он, перекрикивая шум. — Он тут, на сцене. В толпе вас увидел! Просит к нему подняться.
Задрав голову, я увидел в глубине сцены Силкина со свитой чиновников. Меньше всего мне хотелось объяснять им, почему моя физиономия вдруг утратила цветущий вид.
— Иди, я подожду здесь! — крикнул я Ирине.
Она кивнула, быстро поцеловала меня в губы и отправилась за мужичком. Я видел, как они поднялись на сцену, как к ней бросился Силкин и долго сначала тряс, а потом неловко целовал ей руку. В окружении силкинских чиновников, одетых, как примерные ученики, в белые рубашки и черные брюки, она смотрелась яркой эстрадной звездой. Я помахал ей рукой, но она не увидела, занятая разговором.
Через некоторое время музыка на сцене стихла, и я смог облегченно перевести дыхание. Затем к микрофону подошел Силкин. Он несколько раз повторил «раз, раз, раз», проверяя громкость микрофона, и затем начал.
— Дорогие друзья, — приторно проговорил он.
— Ишь ты, друзьями мы ему стали! — услышал я позади себя голос. — А раньше где ж ты был, друг сердешный?
Я обернулся. Вплотную ко мне стояли полные тетки лет сорока, с бутылками пива в руках. Пили они прямо из бутылок. Рядом с ними крутилась пара неряшливых мужиков, тоже с пивом, видно, мужья. Всем им было весело и хорошо.
— Агитировать сейчас будет, — насмешливо продолжала та, что потолще, не обращая на меня внимания. У нее были короткие, вытравленные перекисью волосы, заплывшие глаза и грубое лицо ларечницы. — Лучше б деньгами отдал!
— Не наворовался за четыре года! — лениво отозвалась другая, в пестром сарафане. Кроме пива она держала в руке еще пакет с солеными сухариками, из которого время от времени высыпала в рот новую партию. — Видать, все мало ему. Еще хочет!
— Всем охота! — игриво вставил ее муж, пихая ее в толстый бок.
Она ойкнула и пролила пиво на подбородок.
— Отстань, бесстыдник! — буркнула она, впрочем, довольная.
— А второму-то кандидату как фамилия? — осведомилась ларечница.
— Да Рукавишников. Тот, говорят, получше, — охотно разъяснила та, что с сухариками. Она не прекращала жевать и оттого говорила неразборчиво. — Там еще этот есть, как его, Бомбилин. Но его нипочем не выберут.
