Тайник вора - Александр Жигалин
– А что, предупредить нельзя было?
– Не хотели беспокоить.
– Не финти, Палыч. Решил прогнуться?
– А хоть бы и так. Мне война сейчас ни к чему. Лучше бабки отдать, чем кровь проливать. И заметь – не мою кровь, а твою и ребят наших.
– Ишь ты, как всё повернул. И во сколько, они кровь свою оценили?
Бауэр взял чашку с уже почти остывшим кофе.
– Сто тысяч зеленых. За лечение Басмача и нанесение морального урона всему их чеченскому клану.
– Сто штук? Да они, что оху… Да за такие бабки мне легче было убить. Знал бы, шлепнул суку не задумываясь. И ведь был такой момент, когда он с пером кинулся.
– Зря зубы скалишь. Это ещё не всё. Основное требование, чтобы ты бобло вручил Басмачу сам лично. На банкете по поводу его выздоровления. Кроме того, ты должен при всех извиниться. Кстати, банкет на сто человек, тоже за наш счёт.
Матёрый, аж задохнулся.
– Нет. Вы посмотрите. Он деньги считаешь, а обо мне подумал? Как я после всего этого буду людям в глаза смотреть? Не быть этому. Пусть, как барана зарежут, но чтобы я, Матерый, прилюдно на карачках перед этими козлами ползал…
– На стрелке я им примерно то же самое сказал.
– И что ответили?
– А то, что это мои проблемы. И дали месяц сроку.
– Слушай, Палыч, ты хоть врубаешься, чем всё это пахнет?
– Да ладно, не наезжай. Знаю, что не прав. В то же время, сообщить тебе об этом я должен был. И если честно, надеялся, что уговорю. Для меня такой расклад – решение проблем.
– Да-а… – многозначительно протянул Николай. – Смотрю я на тебя и вижу, за шесть лет скурвился ты окончательно. Братву в бабло оценивать начал. А это самое что ни на есть последнее дело. И еще, если ты меня сегодня чеченцам сдашь, они завтра тебя, как паршивую овцу, на шашлык пустят.
– Я знаю – сник Бауэр. – Поэтому и пригласил. Будем, решать, как дальше быть. На рожон лезть, большого ума не надо. Посему стоит хорошо подумать, а ещё лучше, знать бы, что они предпримут. Есть у меня один человечек, чеченец. Среди своих определенным авторитетом пользуется. Но деньги любит…За баксы, мать родную продаст. Думаю, за пару штук зеленых расклад по нотам разложит. .
– Вот, это уже другой базар. – Матерый поднялся с дивана.
– Есть еще одна тема, которая, я думаю, тебе будет интересна, – продолжил Бауэр.
– Что за тема? – насторожился Николай.
– О твоем давнишнем желании кое-кому отомстить.
– Крест? – выдохнул Матерый, почувствовав, как перехватило дыхание.
– Он самый.
– Не хочешь ли ты сказать, что сука эта в Москве?
– Пока точно неизвестно. Но, по последним данным, на подходе.
– Подожди, подожди, – позволил себе усомниться Николай. – По моим данным, ему еще чалиться и чалиться.
– Ошибаешься. Последний раз за незаконное хранение оружия Кресту дали два года. Полгода в тюрьме, пять месяцев на зоне, и вот, двадцать дней назад друг твой «друг» откинулся по полной. Говорят, чеченцы заплатили за него приличные деньги. И думаю, сделали они это не просто так.
– Намёк на то, что он отстреливал законников?
– Точно неизвестно, но по всем предположениям Крест и есть тот самый мутный киллер, которого ищут воры.
– Тогда почему он ещё до сих пор жив? Законники давно могли дать команду, и ему, как последней суке, воткнули бы в бочину заточку.
– Не знаю, – откровенно признался Бауэр, – думаю, сработали чеченские связи. Вор он хоть и в законе, но тоже человек. Лживым, как известно, ничего не чуждо, особенно деньги.
– Ты это к чему?
– К тому, что чеченцы для разборок с нами могут вызвать на помощь Креста. А это значит…
– Одним выстрелом хочешь угробить двух зайцев, – ухмыльнувшись, подвел черту Матерый.
– Хотя бы и так.
– Ладно. – Николай вздохнув, выдохнул так, словно выгонял из себя всё, что за полчаса разговора успело накопиться на душе . – Теперь я точно от разборок не отступлюсь. Или я заставлю ходить их передо мной на цырлах, или пусть вызывают на подмогу Креста.
Подойдя к двери, Матёрый глянув в сторону Палыча, добавил:
– Если за спиной моей мышиная возня, которая может попутать мне все карты, и ты в ней принимаешь непосредственное участие, то тогда тебе придется сделать выбор между мной и чеченской дудкой.
Открыв дверь, он попросил Наташу организовать им еще по чашке кофе.
– Коли пошёл такой базар…. – не договорив, Бауэр замолчал, словно пытался подобрать необходимые слова. – Мне, конечно, обидно, после всего, что я для тебя сделал, выслушивать слова недоверия, поэтому давай отложим разговор до лучших времен.
– Годится, – согласился Николай.
Вошла Наташа. Собрала со стола лишнюю посуду и, не говоря ни слова, бесшумно вышла из кабинета.
Николай поднял рюмку с коньяком.
– По пятьдесят грамм на грудь, и гори все синим пламенем?
Не дожидаясь, выпил, звонко щелкнул языком и закурив, откинулся на спинку кресла, давая понять, что готов к продолжению разговора.
Дым голубым облаком поплыл вдоль комнаты.
Палыч пригубив, поставив рюмку на стол.
– Слушай, Матерый! Правда, что ты на зоне с Дохлым дружбу вёл?
– А ты-то откуда про Дохлого знаешь?
– Я его не знаю. Но интерес по его душу среди братвы давно ходит.
– Ты прямо как смотрящий на зоне, тот тоже мне вопросы про Дохлого задавал. Если, про деньги спросить хочешь? Спрашивай, не стесняйся. Не ты первый, не ты последний. Только, прежде, чем начнёшь базар вести, хочу слово молвить – смотрящий за общак хлопотал, а ты с какого боку к делу Дохлого интерес проявляешь?
– Честно?
– Попробуй.
Матерый улыбнулся. Слово «честно» никоем образом не вязалось с внешностью Палыча и уж тем более с его внутренним содержанием.
– За неделю до того, как тебе освободиться, под Москвой воры сходняк собирали, и меня, в качестве почетного гостя приглашали. Дорогими винами поили, икрой потчевали.
– И зачем же, ты им понадобился?
– Я себе тогда то же, над этим вопросом голову ломал. Воры же, когда до меня очередь дошла, сказочку про Дохлого и Валета рассказали. Хорошую такую сказочку, интересную. Про то, как они одну солидную фирму взяли, про ментовскую погоню, про мертвяков со дна реки и, конечно же, про куклу валютную.
Я им вопрос задаю, а я-то здесь причем? А они мне – дружок твой, Матерый на зоне, в душу Дохлому , посему про куш, куда делся и где припрятан, знать должон. Валет на том свете, Дохлому долго не протянуть. Выходит, Матерый единственный остался, кто зеленью той распорядиться может. Одному такой
