Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы
Я его безумно хотела, этого офицера-неудачника, Петра Васильевича Мезенцева.
Как бы то ни было, он был самым порядочным мужчиной из тех, кого я встречала за последние дни. Да и из всех остальных знакомых мне мужчин.
4
…Мы лежали утомленные, умиротворенные, утоленные… Он поглаживал меня по голове своей могучей твердой ладонью, и я чувствовала, как под его кожей перекатываются твердые клубки мышц.
Мне было просто хорошо.
— Ты давно женат? — спросила я.
— Да, — ответил он после паузы.
— И как вы с женой живете? — упорно продолжала допытываться я.
Этот вопрос я своим мужчинам задаю часто. Мне это всегда любопытно: почему мужчина, женатый мужчина, вдруг оказывается в постели у другой женщины. И если кто-то начинал заливать, что она у него стерва, что она его не понимает и т. д., и только потому он пошел на это — с таким мужчиной близости больше не допускаю. Если он такое про жену говорит, что же станет рассказывать обо мне? А будет обязательно — мужчины в этих вопросах трепачи похлеще нас.
Однако в данном случае я вопросы задавала не из праздного любопытства. Пусть бы говорил что угодно — ему бы я все простила. Мне почему-то было приятно осознавать, что он всякий раз задумывается перед тем, как ответить — не хочет обманывать и в то же время не желает сказать что-нибудь, что будет неприятно мне.
— Нормально. Как все, — потом подумал и добавил — Как все: всяко бывает… А в целом нормально.
Я поцеловала его. Поерзала, устраиваясь поудобнее. Провела ладонью по его мускулистой груди.
И продолжила допрос:
— А ты ей изменяешь?
Он слегка пожал плечами.
— Что значит «изменяешь»? — не то растерянно, не то смущенно проговорил он. — Сказать, что совсем уж безгрешен, — так нет. Но и не ищу специально приключений. — И врубил с военной прямотой — Во всяком случае, любовницы не имею.
Мне хотелось его поддразнить.
— А я? — сделала вид, что обиделась.
Петр и в самом деле растерялся.
— Ты — это другое, — смущенно промямлил он. — Разве ты любовница?
Он умолк, не в силах подобрать слова. Надо сказать, его реплика озадачила и меня. Чего угодно могла ожидать на свой вопрос, но не такое.
— А кто же я?
Мезенцев заговорил, сбивчиво, комкая мысли и перебивая сам себя:
— Ты… Нет, ты не любовница. Любовница, это когда богатый и похоть тешить… А ты… Ты сказка. Ты мечта, — он радостно повторил, явно довольный, что сумел подобрать нужную формулировку своей мысли — Да, ты мечта. Только та мечта, которую можно обнять и приласкать…
Да, такого мне еще никто не говорил! Гляди-ка: солдафон солдафоном — а ведь поэт!
Похоже, его и самого смутила патетика собственных слов. Поэтому он тут же спросил у меня:
— А ты замужем?
Теперь уже я не знала, как он будет реагировать на мои откровения. Потому что нетрудно было представить, какого рода вопросы станет он задавать.
Впрочем, у меня опыта вести подобные разговоры, судя по всему, побольше, чем у него. Я всегда в таких случаях отвечаю максимально откровенно. Хотя бы уже потому, что мы легче, чем мужчины, можем «отфутболить» своих любовников, да и кандидатов на таковых.
— А ты как думаешь?
Он ответил быстро, наверное, и в самом деле думал об этом не раз.
— Думаю, что нет.
— А почему?
— Потому что нормальный муж не разрешил бы жене пуститься в такую аферу.
Логично, конечно.
— Нет, конечно. Ты прав. Была когда-то. Но это было так давно…
Петр хмыкнул.
— «Давно»… — с иронией подметил он. — Ты еще слишком молода, чтобы для тебя что-то было слишком давно.
Конечно, если посмотреть на историю моего замужества с колокольни его возраста, то это вообще получается едва ли не вчера.
5
Отчего я проснулась, даже не знаю. Наверное, интуиция подсказала, что в моей жизни грядет перелом. Очередной перелом. Трагический, жуткий, страшный, неимоверно ужасный перелом.
Я встрепенулась, еще не успев сообразить, что же меня встревожило, инстинктивно прижалась к Петру. Наверное, во все времена, начиная с пещерных, женщина предвидела опасность и искала защиты у мужчины.
— Что случилось, милая?
Очевидно, он не спал и тут же с готовностью обнял меня и прижал к себе.
— Не знаю, — прошептала я. — Мне просто стало вдруг страшно.
В доме было тихо. Нигде не слышалось ни звука. Что, впрочем, вполне понятно при тщательнейшей звукоизоляции, которой отличались комнаты в этом борделе. Однако я ощущала, чувствовала: что-то происходит.
Не сомневаюсь ни на секунду, что девяносто девять мужиков из ста, услышав такое, сказали бы что-то из серии «Это тебе показалось, слышишь, какая тишина, давай лучше опять займемся любовью…» Петр был сотым — не случайно его имя означает «камень». А может, все дело в том, что он прошел две войны, — а там не спрашивают, сколько ты прослужил и откуда знаешь про опасность.
Мезенцев решительно высвободился из моих объятий, рывком потянулся к своей одежде, небрежно сброшенной на стул. В комнате было темно — лишь едва заметно тлел ночничок. А Петр был впервые в этой комнате да и раздевался он торопливо…
Короче говоря, он опоздал.
С резким шумом распахнулась дверь. Мгновенно и нестерпимо ярко вспыхнул свет. Я зажмурилась и инстинктивно натянула на себя тонкую простынку, которой была едва укрыта. Наверное, Петр тоже зажмурился, потому что остановил свое движение, замер рядом. Его я и увидела первым, когда решилась приоткрыть глаза. Он и в самом деле сидел на краю кровати и тоже моргал, приноравливаясь к яркому свету.
Все остальное я увидела уже потом.
Прямо перед нами стоял, сложив руки за спиной и покачиваясь с пятки на носок, Вячеслав Михайлович. Он смотрел на нас молча, долго и как будто даже с сочувствием. От двери вытягивал шею, чтобы лучше видеть происходящее, Игорь Викторович, Игорек. Его лицо лучилось нескрываемым торжеством. Ну а на своем постоянном месте уже сидела огромная Настоятельница, глядя на постель со смешанным чувством — ревности и злорадства.
— Ну что ж, добрый вечер, голубки, — склонил голову в насмешливом поклоне Самойлов. — Как вам спалось-отдыхалось?
Что тут ответишь? Я подавленно молчала, все тянула на себя простыню. Обнаженный Мезенцев покосился в сторону Настоятельницы.
— Мне хоть одеться можно? — поинтересовался он подчеркнуто спокойно.
— В этом нет необходимости, — так же невозмутимо, будто и не происходило в комнате ничего необычного, ответил Самойлов. — Ты ведь знаешь почему?..
Петр кивнул и демонстративно устроился рядом со мной. Подтянул повыше подушку, откинувшись на высокую зеркальную спинку широченной кровати. Аккуратно, чтобы не оголить меня, закутавшуюся в материю, как куколка в кокон, выпростал уголок простынки и прикрыл низ живота. Все это он проделал подчеркнуто спокойно и неторопливо. Словно бы и не были мы сейчас в ситуации совершенно немыслимой.
— Ты что с ней сделаешь? — закончив свои манипуляции, кивнул Мезенцев в мою сторону.
— С ней? — переспросил Вячеслав Михайлович. — Вот это я понимаю, истинный джентльмен… В первую очередь думает о даме, а о себе даже не вспоминает… Не беспокойся, Петро, с ней все будет в порядке…
Только теперь, оправившись от первого шока, в который ввергло меня их нежданное вторжение, я решилась заговорить. В конце концов, по какому праву в мою спальню кто-то врывается среди ночи, почему кто-то смеет заглядывать в мою постель? Я — свободный человек и занимаюсь чем захочу, с кем захочу и когда захочу.
— А что вообще тут происходит?
Мне очень хотелось верить, что мой голос звучит громко и грозно. Хотя, вполне возможно, он слышался лишь жалким писком.
— Погодите, Виолетта Сергеевна, — небрежным движением руки остановил меня Самойлов. — С вами мы поговорим чуть позже. А пока пообщаемся с вашим возлюбленным…
Я почувствовала, что рука Мезенцева успокаивающе коснулась меня.
— Не вмешивайся, милая, — мягко и ласково сказал он. — Ни во что не вмешивайся, что бы здесь ни происходило. Если он сказал, что ничего плохого тебе не сделает, значит, не сделает. Вячеслав порядочная сволочь, но всегда держит данное слово.
Ничто не изменилось в лице Самойлова, когда он услышал столь сомнительную характеристику в свой адрес. Он не усмехнулся насмешливо, не прищурился со злобой, не скривился презрительно. Просто выслушал оценку и проигнорировал ее, словно даже не заметив.
Вячеслав Михайлович прошел к стулу, на спинке которого висел пиджак начальника охраны, отодвинул его подальше от заметно напрягшихся ног Мезенцева и уселся. Заглянул за отворот висящей одежды, извлек оттуда большой пистолет. Повертел, осматривая, да так и оставил его в руках, небрежно поигрывая им, пощелкивая каким-то рычажком, расположенным сбоку, под большим пальцем. А сам глядел только на Мезенцева, старательно избегая даже покоситься в мою сторону, хотя мы с Петром и лежали рядом.
