Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы
— Простите, что врываюсь к вам, Барби, — она уставилась на меня тем взглядом, каким глядел бы мужчина, если бы вдруг застал женщину в таком виде. — К вам приехал человек от Шефа.
— Он сюда войдет? Или мне выйти?
Мне вдруг подумалось, что это может быть Петр Васильевич. Если это так, было бы лучше, чтобы он сам сюда вошел — потому что в этом халатике я выгляжу прелестно и сексуально… Да при чем тут моя сексуальность, черт меня побери! Мезенцев, если приедет, совсем не за тем, чтобы мной полюбоваться.
Подчеркнуто сухо, словно прочувствовав, что я кого-то сейчас хотела бы увидеть, Настоятельница поджала губы и вышла. Я, мгновение поколебавшись — стоит ли переодеваться, присела к столу. Там и осталась сидеть, стараясь напустить на себя маску безразличия.
Не знаю, насколько мне удалось. Потому что в комнату вошел человек, которого я бы хотела видеть меньше всего. Это был Игорь Викторович.
Он остановился у порога, скользнул взглядом по глубокому вырезу халата и вежливо склонил голову.
— Здравствуйте, — заговорил он привычно-почтительным тоном. — Как у вас тут дела?
Знала я, прекрасно знала, что не следует с ним ссориться и ругаться. Да только ничего не могла с собой поделать. Такая уж я.
— Насколько мне представляется, — я постаралась, чтобы мои слова звучали как можно высокомернее, — вы сюда прибыли отнюдь не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Или я ошибаюсь?
Ничто не дрогнуло у него в лице. Даже тон остался все таким же почтительным.
— Нет, вы не ошибаетесь. Я прибыл сюда с поручением от Вячеслава Михайловича.
Естественно. А как же могло быть иначе?
— Слушаю вас.
— Вячеслав Михайлович просил забрать имеющиеся у вас бумаги.
Ну что ж, он и так мне отдал их на две недели, а они и в самом деле могли ему понадобиться.
— Сейчас я их соберу.
Надо было все-таки переодеться. Потому что сейчас, когда я собирала разложенные на кровати вырезки, мой до последней степени коротенький халатик свою прямую миссию — прикрывать обнаженное тело — выполнял весьма относительно.
— Вот, прошу вас…
Боюсь, большинство листочков я запихнула в папку не слишком аккуратно.
— Вы не поняли меня, Виолетта Сергеевна, — проговорил Игорек, терпеливо дождавшись, пока я их собирала. — Вячеслав Михайлович желает познакомиться с теми записями, которые вы уже сделали в процессе работы. То есть мне нужны все бумаги. Все до единой.
Вот тут-то я и растерялась.
— Но позвольте, это же только отдельные наброски… — залепетала я. — Это рукопись, черновик… Над ним еще работать и работать…
Игорь Викторович позволил себе слегка, самую малость, улыбнуться.
— Виолетта Сергеевна, мы с вами оба работаем на одного человека. Вы его знаете немного хуже меня, но должны были бы понять, что если Вячеслав Михайлович сказал, что хочет познакомиться со сделанными вами записями, значит, вы должны их ему передать, а я должен их у вас забрать. Вы со мной согласны?
Что и говорить, ткнул он меня сейчас, как говорится, «фейсом об тейбл», напомнил место, которое должна знать и при этом никогда не забываться.
— Ну что ж…
Я вернулась к столу, аккуратно собрала отпечатанные на прекрасной современной пишущей машинке, которая была в комнате, страницы. Отдельно сложила написанные от руки.
— Так теперь что же, я могу считать свою миссию выполненной?
— Нет, вам еще придется здесь немного побыть, — любезно улыбнувшись, проговорил Игорек. — Завтра вы получите дальнейшие инструкции. Ну а пока вот, поразвлекайтесь… После такой работы отдых вам не повредит.
Он выложил на стол две видеокассеты.
— До свидания, — поклонился он мне.
После чего повернулся и вышел. Я осталась в комнате одна.
И мгновенно на меня навалилось одиночество. До сего момента я знала, что надо работать, что потом получу много-много денег и тогда смогу забыть весь этот кошмар. И вдруг у меня отобрали мою работу, оставили одну и приказали ждать завтрашнего дня. Ну почему бы просто не отпустить? Чего они еще от меня хотят?
Нет, определенно что-то очень важное не доходит до меня во всем этом деле. Ну а коль держат меня здесь за мальчика для битья, должны они понимать, что я таковым безропотным мальчиком быть не собираюсь.
Я решительно сбросила с себя халатик. Мимоходом подумала о том что вполне вероятно, на меня сейчас смотрит та же Настоятельница. А может, и не только она. Неважно. За все это последнее время я так свыклась с мыслью, что за мной могут подглядывать, что уже не обращала на эту вероятность внимания. Да-да, как ни странно это звучит, к такому тоже привыкаешь… Достала из стенного шкафа свой сарафанчик, в котором вышла из дома, чтобы ехать по приглашению Вячеслава Михайловича, польстившись на уговоры Игоря Викторовича. Надела его.
Решительно направилась к двери.
Однако едва я успела ее распахнуть, как отпрянула. За дверью стояла Настоятельница. В руках она держала поднос.
— Вы куда собрались, Барби? — любезно поинтересовалась хозяйка.
Она надвинулась на меня всей своей массой, и мне пришлось податься назад.
— Мне здесь больше нечего делать, — проговорила я. — А потому я хочу уйти.
Теперь, когда порыв угас, я понимала, что меня без разрешения Самойлова отсюда не выпустят. А прорываться силой — силы-то у меня на то и не хватит.
— Не надо, Барби, — чуть возвысила голос Настоятельница. — Вы же прекрасно понимаете, что эта ваша выходка ни к чему не приведет.
Понимала, конечно.
А она глядела на меня все с тем же выражением лица. Глаза горели жадно. А губы кривились в иронической улыбке. Будто знала она нечто такое, что распирает ее от желания мне рассказать, да только никогда не решится на это.
Настоятельница поставила поднос на столик. Там был уже ставший привычным набор: коньяк для нее, мой коктейль, лед… Ну и так далее.
Распрямившись, хозяйка повернулась ко мне.
— Вячеслав Михайлович предполагал, что вы можете попытаться уйти, а потому попросил навестить вас и поговорить с вами.
— О чем? — вырвалось у меня.
Сейчас, коль уж уйти нельзя, коль уж оказалась я едва ли не пленницей, я скорее предпочла бы побыть одной, даже «видик» посмотреть. Но находиться в одной комнате с Настоятельницей не хотелось.
По всей видимости, она это поняла. Тем не менее опустилась на привычное для себя место, в кресло, и уставилась на меня.
— Присаживайтесь, — предложила она мне.
Что ж поделаешь? Приходилось покоряться.
Настоятельница подняла свой стакан с коньяком. Кивнула мне на бокал.
— Ну а вы что же?
…Скоро я поняла, что в мой напиток мне что-то подмешали. Что именно — понятия не имела. Я не была пьяной, я не чувствовала себя так, как, по идее, должен себя чувствовать человек, употребивший наркотик. Зрение не туманилось, речь была твердой. Вот только…
Женщины меня поймут! Только чувствовала я, как вдруг налились соски грудей, как внизу живота стало горячо… Вдруг нестерпимо захотелось ощутить на своих губах поцелуй, да такой, чтобы до боли, до того, чтобы зубами царапнул он меня…
Нет, не могу, не буду, это нельзя, это дочка будет читать, а ей еще рано, рано, рано…
— Как ты себя чувствуешь?
Настоятельница уже сидела рядом со мной на диване. Поглаживала меня по руке.
И мне это вдруг стало приятно. И глаза ее горящие уже не вызывали неприятия. И губы… Я была уже согласна даже на такие губы, на губы, вокруг которых нет привычной колкой мужской щетины…
Господи, чем же и зачем она меня опоила, эта мужеподобная ведьма?
Я не знаю, что со мной произошло, не знаю, что меня вдруг сдернуло с дивана.
Быть может, осознание того, что и здесь может оказаться глазок телеобъектива, который направлен прямо сюда и который скрупулезно фиксирует малейшее действие, происходящее здесь… А может, вдруг бросилось в глаза, как возбужденно вздымается женская грудь между по-мужски мускулистыми руками… А может, представилось, как пленочка эта будет растиражирована и продаваться в метро и станут ее просматривать, роняя сопли и слюни, девочки и мальчики младшего школьного возраста… А то еще и Петру это покажут…
Не знаю.
Только я вдруг, неожиданно даже для самой себя, вскочила с места, отдернув свою руку.
— Прекратите! — громко сказала я.
Она не удивилась. Только опять искривились ее губы в странной усмешке.
Потом поднялась со своего места и молча направилась к двери.
— Кувшин забери! — крикнула я ей в спину.
Женщина оглянулась. Снова бросилась в глаза ее странная ухмылка.
— Пусть постоит пока, — произнесла она непонятное. — Вдруг еще пригодится…
2
Это ж надо было так случиться, что внезапно, после столь длительного трудового галопа, мне вдруг нечем стало заниматься. Работу, на которую наняли и за которую обещали заплатить, безо всяких объяснений неожиданно отобрали, а ничего взамен не предложили. А внутри, в самых интимных «закоулочках» тела, по-прежнему трепетало, хотя уже и не так остро, как раньше, неугасимое желание… Как бы это сказать… Ну, скажем, желание близости.
