Зверь милосердия - Фредерик Браун
И я действительно почти забыл о покойнике, пока по сценарию мне не требовалось обнаружить его. До последнего момента мне удавалось полностью отрешиться от происшедшего.
Сейчас наступило время мучительных переживаний, и я страдал.
Немного успокоившись, я стал молиться. Снова и снова я вопрошал Всевышнего, почему Он требует от меня таких жертв? Впрочем, ответ я знал. Он прав, Он милосерден Он требует многого, но наступит день, и Он снимет с меня клеймо зверя. Я стану свободен. Наступит день, когда его милосердие коснется и меня.
2. Ферн Кахэн
— Что ты думаешь об этом старикашке? — спросил я, когда Фрэнк развернул машину и мы двинулись в сторону Бродвея.
— Не доверил бы ему и десяти центов. А ты?
— Мне кажется, он на уровне. С небольшими закидонами… или как это называется по-научному?
— Эксцентричный?
— Вот-вот. Ты, Фрэнк, просто ходячий словарь Уэбстера. Ну, в общем, мужик в его возрасте должен быть немного эксцентричным, если он холостяк.
— Почему ты считаешь, что он холостяк?
— Черт побери, разве не ты сам спросил его, холостяк он или вдовец? И он тебе ответил.
— Ты веришь всему, что он говорит, Рыжик?
— Ха! — сказал я. — Чего ради ему лгать в этом вопросе?
— Может, он зарезал супругу. По-твоему, все холостяки эксцентричны?
Он решил, что достал меня, — ведь я сам холостяк. Я сказал:
— Понятно. Послушай, вы там говорили о чем-то заумном. Берли… или как его там? Я ничего не понял. Или просто опоздал к началу разговора?
— Опоздал, но не очень. Он крутил пластинку, когда ты помогал доктору разбираться с трупом, и решил блеснуть образованностью. Ну, я не остался в долгу.
— Ещё бы, ведь ты эрудит!
— Черт возьми, не называй меня эрудитом!
— Но ты же эрудит!
— Конечно, отрицать не стану. Но слово «эрудит» не из твоего ковбойского лексикона. Ты слышал, как кто-то меня так назвал, и теперь повторяешь, как попугай. Лучше зови меня умником, если тебе хочется.
— Ладно, Фрэнк. Но послушай, старика надо было ещё о многом спросить, а ты не задал больше ни одного вопроса. Что так?
— Зачем спрашивать, если пока мы бродим в потемках? Подождем, что скажет док, да и покойника неплохо бы опознать. Если это Стиффлер, то попытаемся выяснить, куда он ходил вчера вечером. А потом снова займемся Медли. Вопьемся в него, как пиявки.
— Бред, — сказал я. — Медли не имеет отношения к покойнику. Разве он оставил бы труп у себя на заднем дворе? У него есть машина.
— Кто знает, возможно, он предпочел почему-то его оставить.
— Да и какая может быть связь между ним и Куртом Стиффлером?
— Не знаю, — сказал Фрэнк. — Я не уверен, Рыжик, что это Стиффлер. Видел его всего один раз, и то несколько минут и не вблизи. Вот это и будет нашей первой заботой — опознать труп.
— Каким образом?
— Черт возьми, давай сначала перекусим. Уже больше часа. Как насчет пиццы?
— Да, — сказал я, — и как можно больше.
С пиццей меня познакомил Рамос, за что буду вечно ему благодарен. До того как мы стали работать одной командой, я даже не подозревал, что на свете существует такое изумительное блюдо.
Мы направились к той части Бродвея, которая примыкает к парку. Было ясно, что он намерен подкрепиться в закусочной на углу. Оставив машину на стоянке, мы вошли в закусочную и устроились в отдельной кабинке. Заказали две пиццы — одну с анчоусами, другую с колбасой. Мы всегда берем разные виды пиццы и потом делимся порциями.
Приняв заказ, официантка отошла от столика. Я с интересом разглядывал её формы, когда Фрэнк сказал:
— Постарайся думать о деле, Рыжик. Пока ждем заказ, один из нас мог бы позвонить по телефону.
— Вот ты и позвони. А я на некоторое время отвлекусь от дел. Сейчас у меня в голове более приятные мысли.
Однако Фрэнк сказал:
— Нет, давай разыграем.
Он подкинул монетку, и я крикнул: «Орел!» — но выпала решка.
Короче, идти к телефону пришлось мне. Я набрал номер дока Реберна и услышал его голос.
— Рыжий Кахэн, док, — сказал я. — Что новенького?
— Немного. Я только что из морга. Его раздели и положили на стол. Внешний осмотр я произвел, а что у него внутри — не скажу. Для вскрытия нужно разрешение.
— Если мы съездим за разрешением сейчас, вы сможете разрезать его сегодня?
— Сегодня? Пожалуй, смогу, но послушай, Рыжик, лучше сначала провести опознание, если это вообще возможно. Когда я начну вытаскивать пулю, кто знает, какую часть черепа мне придется спилить.
— Ладно, док, если Фрэнк не ошибается, мы быстренько установим его личность. Он думает, что знает этого типа. Но все-таки, что можно сказать прямо сейчас, до вскрытия?
— Вам нужно общее описание? Вес, рост, приблизительный возраст и тому подобное?
— Нет, с этим можно повременить, пока мы не выясним, прав Фрэнк или нет. Сейчас важно знать, хотя бы приблизительно, время смерти.
— Очень приблизительно, потому что пока можно судить только по степени трупного окоченения. Так вот, когда я увидел его за несколько минут до полудня, он был мертв не менее шести часов, но не более двенадцати.
— То есть отдал Богу душу где-то между полуночью и шестью утра?
— Именно. Точнее выясним, когда узнаем, что и когда он ел. Состояние пищи в желудке позволит установить время смерти значительно точнее. Ещё вопросы есть?
— Сомнений в причине смерти нет?
— Других следов насилия на трупе не обнаружено. Он был убит пулей малого калибра, по всей видимости, двадцать второго. Стреляли с близкого расстояния, но не в упор. И из мелкого оружия.
— Мелкого?
— Пуля не прошла навылет. Если бы убийца стрелял из тяжелого револьвера, даже небольшая пуля пробила бы голову насквозь.
— Док, вы по-прежнему считаете, что он убит там, где его обнаружили? И труп никто не двигал?
— Не вкладывай мне слова в рот, Рыжик. Так я не говорил. Лишь указал на подобную возможность. На корне дерева, на котором лежала его голова, крови немного, но всё же какое-то количество её вытекло. Такие раны не очень кровоточат. А упасть он мог именно там, где вы его нашли.
— Спасибо, док, — сказал я. — Держите ворота на запоре, чтобы покойник не дал деру.
Когда я возвратился в кабинку, пиццу только что поставили на стол. Я
