Владимир Типатов - Мутанты. Время собирать камни.
— Ну-ка прекрати мне здесь шоу устраивать! — заорал начальник конвоя на женщину. — Будешь безобразничать, до самого Комсомольская на оправку больше не выйдешь!
— Да ладно, гражданин начальник, пусть мужики порадуются, — засмеялась женщина. — От меня, ведь, не убудет.
— От тебя не убудет, — усмехнулся начальник конвоя. — А они сейчас начнут дрочить все разом и от качки вагон перевернётся.
Стоявшие в коридоре солдаты дружно захохотали.
— Вот гады, ещё издеваются! — закричал кто-то истошным голосом. — Сами по ночам шворют этих баб во все дырки, а нам даже «сеанс» словить не дают!
Теперь грохнул хохот в камерах. Начальник конвоя с остервенением сплюнул на пол, витиевато выругался и ушёл в своё купе.
Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко, и это не смотря на то, что снаружи стояла довольно прохладная погода — всё-таки ноябрь месяц. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.
— Окна откройте, дышать невозможно! — раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.
Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.
Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.
Сокамерники Руфата, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:
«Чередой за вагоном вагон,С мерным стуком по рельсовой стали,Спецэтапом идёт эшелон,Из Ростова, в таёжные дали.Не печалься, любимая,За разлуку прости меня,Я вернусь раньше времени,Дорогая, клянусь!Как бы ни был мой приговор строг,Я приду на родимый порог,И тоскуя по ласкам твоим,Я в окно постучусь…»
Простые, незамысловатые слова песни тронули душу Руфата и, несмотря на усталость после трудного и насыщенного событиями дня, спать ему расхотелось.
Так и пролежал он на спине, закинув руки за голову, с открытыми глазами до глубокой ночи.
А поезд мчался вперёд, мерно постукивая по рельсовым стыкам колёсными парами и мягко покачивая из стороны в сторону железные вагонные ящики, увозя всё дальше и дальше от центра страны едущих в этом поезде пассажиров…
…Пассажирский поезд сообщением Хабаровск — Комсомольск-на-Амуре, прибыл в пункт назначения ранним утром.
Минут пятнадцать тащился состав от границы станции до вокзального перрона, все, замедляя и замедляя ход пока, наконец, не остановился.
— Приготовиться на выход с вещами! — крикнул появившийся в коридоре начальник конвоя и быстрым шагом прошёл в тамбур. Вслед за ним шёл здоровенный прапорщик с кипой папок в руках. Началась выгрузка этапников из вагона.
— Первый пошёл! — зычным голосом крикнул конвоир, открывая одну из камер.
— Второй пошёл!
— Третий…
В Комсомольске-на-Амуре произошла уже тщательная сортировка этапников и распределение их по «воронкам». Малолетки и подследственные поехали в СИЗО, осужденные — в колонии по режимам.
Ехали долго. Дорога — врагу не пожелаешь: рытвины, ухабы, резкие подъёмы и такие же резкие спуски.
Машину подбрасывало на ухабах, клонило то в одну, то в другую сторону на крутых виражах и каждый раз испытывающие крайние неудобства, запертые в тёмном, железном ящике зэки, поливали отборным матом и шофёра машины, и конвой, и всех начальников вместе взятых.
А тут ещё ко всему, один из конвоиров, молодой солдат оказался любителем художественного свиста и всю дорогу от самой станции упражнялся в этом жанре искусства, насвистывая мелодии из репертуара знаменитых эстрадных исполнителей.
— Слушай, начальники, сколько нам ещё болтаться в этом ящике? — не выдержав, спросил кто-то из заключённых, обращаясь к конвоирам.
— Долго, — коротко бросил один из конвоиров, с сержантскими лычками на пагонах.
— Ну а всё-таки? — не унимался решивший «пообщаться» с сержантом. — Столько же, сколько уже проехали?
— Столько, полстолька и четверть столько, — ухмыльнулся сержант.
— Козёл долбанный, — злобно огрызнулся этапник. — Сказать, что ли, трудно? Нацепил три сопли на пагоны и считаешь себя большим начальником?
— Прекратить разговоры! — повысил голос сержант. — Расшлёпался тут, смотри у меня!
— Не гони «жуть», здесь пугливых нет, — сказал с усмешкой всё тот же голос из-за решётчатой двери. — Лучше скажи своему напарнику, чтобы прекратил свой концерт, всю душу вымотал.
— Пусть свистит, мне не мешает, — пожал плечами сержант и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза, может, задремал, а может, притворился спящим, чтобы не вступать больше в полемику с ушлыми, острыми на слово, этапниками.
— Один вот так же всё свистал — его поебли, и он перестал, — не в силах терпеть больше соловьиные трели конвоира, крикнул кто-то из темноты автозака. Одобрительный дружный громкий хохот поддержал остряка.
— Кто это сказал? — прервав своё выступление, грозным голосом спросил любитель художественного свиста, услышав сказанное в свой адрес.
— Все говорят, — отозвался из темноты всё тот же задорный голос. В «воронке» опять одобрительно засмеялись.
— Да я вас всех тут сейчас выебу! — сорвался на крик, побелевший от злости конвоир, и угрожающе передёрнул затвор автомата.
— Сначала ебалку отрасти, — не сдавался остряк из темноты. — И ружьишком не балуй.
— Уроды!!! — вышел из себя уже не владеющий собой молодой конвоир. — Да я вас!.. При попытке к бегству!
— Чего ты вяжешься с ними? — лениво приоткрыв один глаз, спросил молодого конвоира сержант, которому уже порядком надоела пустопорожняя перепалка солдата с этапниками. — Подначивают тебя, салагу, а ты…
Молодой посмотрел на него затуманенным взглядом и тут же остыл, словно вылили на него ушат холодной воды, медленно сел на своё место, поставил оружие на предохранитель и замолчал. Затихли и этапники, но ненадолго.
— Сергей Фёдорович, а ты знаешь, куда нас везут? — тихо спросил Руфат и замер в ожидании ответа.
— Естественно, — усмехнулся Граф. — Если я еду в этом «воронке», значит в наш райский уголок.
— Далеко ещё? — вступил в разговор Горби?
— Часа три ещё пилить по такой дороге, не меньше.
— Мать их…, - выругался Горби, и надолго замолчал.
— Может, на зону к ужину успеем, горячего похлебать не мешало бы, — мечтательно вздохнул кто-то.
— Это вряд ли, — авторитетно заявил Граф. — Пока доедем, пока одно начальство договорится с другим, пока примут, пройдёт не мало времени.
— Значит, ещё сутки давиться сухомяткой? — разочарованно протянул кто-то в темноте.
— Не стони, — недовольно поморщился Граф. — Утром в карантинке пожрёшь.
— Какая она, хоть, эта зона?
— Клёвая.
— Чем же она клёвая? — спросил кто-то в «воронке».
— Тем, что не промотная. Жилые и бытовые помещения новой постройки, каждая бригада живёт в отдельном кубрике, есть телевизор, кормёжка приличная, есть дополнительное питание — после смены пол-литра молока дают, на «ларь» всегда отстёгивают.
— Курорт, — засмеялся Горби. — Так может, мы едем в Сочи?
— Нет, парень, это не курорт и тем более, не Сочи, — с усмешкой возразил Граф. — Зимой здесь морозы и ветра такие, что сопли замерзают.
— А кто смотрящий на зоне?
— Крест. Знаешь такого?
— Лично не знаю, но слышал, что он вор авторитетный.
— Ещё бы, — усмехнулся Граф. — Его сам Монарх короновал.
— Беспредельщики на зоне есть?
— Как везде.
— Значит, есть, — тяжело вздохнул кто-то рядом с Руфатом и в машине опять замолчали.
Глава 3. Прибытие на зону
«Воронок» с этапниками подкатил прямо к административному корпусу колонии и остановился напротив вахты. Рядом остановился второй.
Из проходной вышел капитан с красной повязкой на рукаве, на которой большими буквами было написано — ДПНК, что означало, дежурный помощник начальника колонии.
Рядом широко шагал старший прапорщик с повязкой НВН на рукаве, чуть сзади шли ещё два прапорщика.
Навстречу им поспешил начальник конвоя, сопровождающий «воронки». Следом — прапорщик с кипой папок в руках.
— Сколько? — спросил дежурный помощник начальника колонии после короткого обмена приветствиями.
— Тридцать три богатыря, — с ухмылкой на губах сказал начальник конвоя. — Все, как на подбор.
— И с ними дядька Черномор? — усмехнулся ДПНК.
— Есть и дядька, — утвердительно кивнул головой начальник конвоя.
— Кто такой?
Начальник конвоя назвал фамилию.
