Ли Чайлд - Джек Ричер, или Я уйду завтра
– Кафетерий.
Мы спустились на один этаж и оказались в просторном помещении с низким потолком и множеством столиков и стульев. Сэнсома нигде не было видно. Спрингфилд крякнул, словно его это не удивило, и пришел к выводу, что Сэнсом вернулся в офис, пока мы искали его здесь, другим путем – возможно, через помещение кого-то из коллег. Спрингфилд сказал, что кафетерий – это настоящий муравейник, где часто проходят переговоры, совершаются сделки, делаются одолжения и обмениваются голоса. Мы вернулись обратно тем же путем, Спрингфилд приоткрыл дверь, заглянул внутрь и жестом предложил мне войти.
Кабинет Сэнсома был прямоугольным, немногим больше гардеробной и чуть меньше номера в мотеле за тридцать долларов. Здесь имелось окно, обшитые панелями стены украшали фотографии и вырезки из газет в рамках, на полках стояли сувениры. Я увидел Сэнсома за письменным столом, в красном кожаном кресле, с перьевой ручкой в руке, перед ним лежало множество каких-то бумаг. Он снял пиджак. У него был усталый вид человека, давно и неподвижно сидящего в душном помещении. Он не выходил из кабинета. Вероятно, Спрингфилд увел меня в кафетерий для того, чтобы кто-то успел уйти в наше отсутствие. Я не мог знать, кто это мог быть и почему я не должен был его встретить.
Я сел в кресло для посетителей и обнаружил, что оно еще хранит тепло другого тела. За головой Сэнсома находилась большая фотография в рамке – я уже видел ее в его книге. Дональд Рамсфелд и Саддам Хусейн в Багдаде. «Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Рядом висело множество снимков поменьше, на некоторых был запечатлен Сэнсом с группами людей или стоящий чуть в стороне и с улыбкой пожимающий кому-то руку. На одних фотографиях люди сохраняли серьезность, на других на лицах застыли широкие улыбки, а пол был усыпан конфетти – они праздновали победу на очередных выборах.
На большинстве присутствовала Элспет. За прошедшие годы она не раз меняла прическу. Тут и там я видел Спрингфилда, чье небольшое жилистое тело невозможно было перепутать даже на самых мелких снимках. Два из них – типичные улыбки-и-рукопажатия, как их часто называют журналисты. Каких-то людей я знал, других – нет. Кое-где имелись экстравагантные посвящения, но не везде.
– Итак? – сказал Сэнсом.
– Мне известно о медали «За выдающиеся заслуги», полученной вами в марте 1983 года, – сказал я.
– Откуда?
– «Вал», бесшумная снайперская винтовка. Помните, я вам рассказывал про русскую бой-бабу? Так вот, она оказалась вдовой парня, у которого вы забрали винтовку. Поэтому вы и отреагировали на ее имя. Возможно, вы никогда не слышали о Лиле и Светлане Хос, но не вызывает сомнений, что в 1983 году вам довелось столкнуться с русским снайпером по фамилии Хос. Вероятно, вы забрали их «собачьи жетоны»[39] и перевели. Возможно, они все еще у вас – в качестве сувениров.
Сэнсом не выказал удивления и ничего не стал отрицать.
– На самом деле мы отослали жетоны вместе с моим рапортом и всем остальным, – просто сказал он.
Я ничего не стал говорить.
– Его звали Григорий Хос. Мы были почти ровесниками. Он показался мне компетентным, в отличие от своего напарника-наблюдателя, который не услышал нашего приближения, – продолжал Сэнсом.
Я молчал. Возникла долгая пауза. Наконец Сэнсом осознал, что происходит, и его плечи опустились под бременем открывшихся фактов.
– Правда о человеке иногда всплывает самым неожиданным образом, – вздохнул он. – Медалями награждают, а не наказывают. Они не должны ломать человеку карьеру. Не должны преследовать всю жизнь, словно проклятый шар на цепи.
Я молчал.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он.
– Ничего, – ответил я.
– В самом деле?
– Меня не волнует то, что случилось в 1983 году. И они мне солгали. Сначала про Берлин, да и сейчас продолжают врать. Они утверждают, что Хос был мужем одной и отцом другой. Однако я им не верю. Предполагаемая дочь – настоящая красавица. А предполагаемая мать уродлива, как смертный грех. Я побывал у них в гостинице вместе с женщиной-копом из нью-йоркского департамента. Она сказала, что дочь через тридцать лет будет выглядеть как мать. Она ошиблась. Молодая женщина никогда не будет такой, как старая. Даже через миллион лет.
– Так кто же они?
– Я готов поверить, что мать – та, за кого себя выдает. Скорее всего, она действительно была замполитом и потеряла в Афганистане мужа и брата.
– Брата?
– Наблюдатель.
– Вы считаете, что молодая женщина лишь играет роль дочери?
Я кивнул.
– Она представилась вдовой миллиардера, которой пришлось покинуть Россию и перебраться в Лондон. Она говорит, что ее муж был предпринимателем и его убили конкуренты.
– Но вы ей не верите?
– Она прекрасно одета и хорошо играет свою роль. Может быть, она действительно потеряла мужа.
– И кто же она на самом деле?
– Полагаю, журналистка.
– Почему?
– Она много знает. У нее пытливый ум. Умеет анализировать, читает «Геральд трибьюн» и наделена даром превосходного рассказчика. Однако она слишком много говорит. Ее завораживают слова, и она склонна приукрашивать детали. Ничего не может с собой поделать.
– Например?
– Ее рассказ получился слишком пафосным. Она выдумала, что замполиты воевали в окопах вместе с рядовыми и что родители зачали ее в траншее под армейской шинелью. Все это чепуха. Замполиты всегда оставались в тылу и старались держаться подальше от военных действий, болтались в штабах, писали инструкции. Изредка они появлялись на переднем крае, но только в те моменты, когда им не грозила опасность.
– А откуда вам это известно?
– Вы и сами знаете. Мы предполагали, что будем сражаться с ними на суше, в Европе, и рассчитывали одержать победу. Ожидалось, что миллионы вражеских солдат окажутся у нас в плену и ими будет заниматься военная полиция под руководством 110-го подразделения. Возможно, это было заблуждением, но Пентагон относился к подготовке очень серьезно. Мы знали о Советской армии больше, чем об армии США. Естественно, нам объясняли, где искать замполитов, и довели до нашего сведения приказ расстреливать их на месте.
– И какого рода она журналист?
– Скорее всего, Лиля Хос работает на телевидении. Местная команда, которую она наняла, связана с телевидением. Вы когда-нибудь смотрели передачи из Восточной Европы? Все ведущие – женщины, и все они ослепительно красивы.
– Из какой она страны?
– Украина.
– Какая специализация?
– Исторические расследования, человеческий фактор. По всей вероятности, она услышала рассказ пожилой женщины и решила взяться за дело.
– Что-то вроде исторического канала в России?
– В Украине, – уточнил я.
– Но зачем? Какова их цель? Они хотят поставить нас в неудобное положение? Через двадцать пять лет?
– Нет, я полагаю, они хотят насолить русским. Между Россией и Украиной весьма напряженные отношения. Америка – это очевидное зло; они же хотят показать, как большая подлая Москва подставляла беспомощных украинских парней.
– В таком случае почему эта история еще не появилась в печати?
– Потому что прошло слишком много времени, – ответил я. – Они пытаются получить подтверждение. У журналистов еще остались кое-какие принципы.
– А они сумеют добыть что-нибудь определенное?
– Очевидно, вы не станете с ними разговаривать. А больше никто ничего не знает. Сьюзан Марк прожила слишком мало и теперь не может подтвердить или опровергнуть какие-то факты. Так что крышка снова закрыта. Я посоветовал им обо всем забыть и вернуться домой.
– Но зачем они представляются как мать и дочь?
– Это превосходная легенда, – сказал я. – Привлекает внимание, как реальное телевидение. Или как глянцевые журналы, которые продают в супермаркетах. Очевидно, они изучали нашу культуру.
– Хорошо. В таком случае почему они так долго ждали?
– Требуется немалое время, чтобы создать серьезную телевизионную индустрию. Вероятно, у них ушли годы на более первостепенные задачи.
Сэнсом задумчиво кивнул.
– И все же нельзя утверждать, что никто ничего не знает. Вам, к примеру, многое известно.
– Однако я ничего не собираюсь рассказывать.
– Я могу вам верить?
– Я служил в армии тринадцать лет. И мне многое известно. Но я ничего никому не говорю.
– Меня тревожит та легкость, с которой они вошли в контакт со Сьюзан Марк. А также то, что мы ничего не знали. Мы услышали о ней только на следующее утро после самоубийства. Эта история очень напоминает ловушку. Мы же постоянно плетемся в хвосте событий.
Я смотрел на фотографии, развешанные на стене у него за спиной. Изучал маленькие фигурки, их позы и силуэты.
– В самом деле? – спросил я.
– Нам должны были об этом сообщить.
– Свяжитесь с Пентагоном. И с парнями из Уотергейта.
– Так я и сделаю, – заявил Сэнсом и задумался, словно заново осмысливал ситуацию, более спокойно и обстоятельно, а не в обычном своем стиле полевого офицера. «Крышка снова закрыта». Казалось, он изучает эти слова с разных точек зрения. Затем он пожал плечами и немного смущенно спросил: – И что вы теперь обо мне думаете?
