Роберт Паркер - Земля обетованная

— Что они могут знать о нас, обо всем?

— Я не останусь, если мы не обратимся за помощью, Харви. Мы не просто несчастливы, мы — больны. Нам нужно лечиться.

— К кому мы пойдем? Я никого не знаю.

— Сьюзен нам скажет, — сказала Пам. — Она разбирается в подобных вещах.

— Если это поможет мне вернуть тебя, я готов. — Его голос стал спокойнее, но слезы по-прежнему текли. Он продолжал поглаживать ее по спине. — Все, что хочешь.

Я встал.

— Ребята, у вас все должно получиться. А пока я сделаю один звонок.

Они не обратили на меня особого внимания, и я почувствовал себя таким же полезным, как водопроводный кран на часах. Из номера позвонил Кленси в прокуратуру графства Саффолк.

— Спенсер, — сказал я. — Пауэрса уже выпустили из каталажки?

— Сейчас проверю.

Примерно три минуты я слушал невнятные звуки, доносившиеся из трубки. Потом снова раздался голос Кленси:

— Да.

— Чудесно.

— Ты же знал, что он не будет сидеть. Понимаешь, как бывает.

— Да, спасибо. — Я повесил трубку.

В кофейной Пам говорила:

— Это очень тяжело. Очень тяжело жить в центре внимания других людей.

Официантка принесла мне еще чашку кофе.

— Что же нужно было делать? — говорил Харв. — Не любить тебя, сказать детям, чтобы перестали любить тебя, что ты не можешь этого вынести? Так я должен сделать?

Пам Шепард покачала головой:

— Просто... нет, конечно, я хотела быть любимой, но быть единственной, которую любишь ты, которую любят дети, быть центром всего, чувствовать все это... не знаю... ответственность, вероятно. Мне хотелось закричать и убежать.

— Господи, — Харв покачал головой, — мне бы твои проблемы, чтобы кто-нибудь слишком любил меня. Я бы тут же поменялся с тобой местами.

— Вряд ли.

— Да, но я не стал бы поступать так же, как ты. Я даже не знаю, где ты была. Ты знаешь, где был я.

— И чем занимался. Ты — полный идиот.

Харв взглянул на меня:

— Спенсер, сволочь, ты сказал ей.

— Был вынужден.

— Я делал это ради тебя и ради детей. Хорошим я был бы мужчиной, если бы позволил своему бизнесу утонуть в канализации, чтобы и тебе, и детям досталось только по куску дерьма.

— Видишь, — сказала Пам, — всегда ради меня. Всегда ответственность лежит на мне. Ты все делаешь только ради меня.

— Ерунда. Я делаю то, что положено мужчине. Нет ничего особенного в мужчине, который заботится о семье. Я посвящаю семье всю свою жизнь. Это не отклонение. Это правильное поведение.

— Подавление собственного "я" — уже отклонение, — сказала Сьюзен.

— А именно? — прежде сдавленный голос Шепарда вдруг зазвенел. Он говорил слишком громко.

— Харв, — сказал я, — не кричи на Сьюз.

— Я не кричу. Господи, Спенсер, она пытается убедить меня, что самопожертвование и жизнь ради семьи могут быть признаками болезни.

— Нет, она не говорит этого, Харв. Она просит тебя задуматься, почему ты ничего не можешь совершить для себя, в собственных интересах. Почему ты все принимаешь только на условиях самопожертвования.

— Я... я не принимаю... я могу делать все, что хочу... для себя самого.

— Например?

— Ну, черт, я... Мне нужны деньги, хорошие вещи для семьи... и... черт! Ты вообще на чьей стороне?

Пам Шепард закрыла лицо ладонями.

— О Господи, — простонала она. — О Господи, за что мне все это?

27

Спустя некоторое время Шепарды отправились домой, беспокойные, неуверенные, но в одной машине, взяв с нас обещание, что мы со Сьюзен вечером пообедаем у них. Дождь прекратился, показалось солнце. Мы со Сьюзен отправились на пляж рядом с Си-стрит, плавали и лежали на песке. Я слушал репортаж о встрече «Сокс» и «Индиане» по маленькому красному портативному «Панасонику», который подарила мне на день рождения Сьюзен. Сьюзен читала Эриксона, с Нантекет-саунд дул легонький ласковый ветерок. Интересно, когда объявится Пауэрс? С этим ничего не поделать. Когда объявится, тогда и объявится. Подготовиться к этому невозможно.

— "Сокс" проиграл Кливленду, — раздался голос диск-жокея, и полилась мелодия «Лети, малиновка, лети».

Я выключил приемник.

— У них получится, как ты думаешь? — спросил я.

Она пожала плечами:

— Он выглядит не очень обнадеживающе, да?

— Да, но он любит ее.

— Я знаю. — Она замолчала. — А у нас получится?

— Да. У нас уже получилось.

— Уже?

— Да.

— Это означает, что восстанавливается статус-кво?

— Нет.

— Что же это означает?

— Означает, что я сделаю тебе предложение выйти за меня замуж.

Сьюзен закрыла книгу. Долго смотрела на меня, не говоря ни слова. Потом улыбнулась:

— На самом деле?

— Да.

— Из-за происшедшего?

— Думаю, да. Ты согласишься выйти за меня?

Она снова замолчала. Вода в проливе была спокойной. Спокойные волны, зеленые и полновесные, бесшумно накатывались на нас, ласково разбивались о берег.

— Не знаю, — сказала Сьюзен.

— У меня сложилось другое впечатление.

— У меня тоже.

— У меня сложилось впечатление, что ты хочешь выйти за меня замуж и сердишься, что я еще не сделал тебе предложения.

— Неуслышанные песни всегда кажутся более сладкими?

— Нет, не это.

— Доступность не сделала тебя менее заслуживающим любви. Это... Я не знаю. Не правда ли, удивительно? Мне кажется, я хотела, скорее, удостовериться в твоих чувствах, доказательством которых было бы твое предложение, а не совершить этот акт на самом деле.

— Совершение акта не явилось бы для нас чем-то новым.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да, понимаю. Что собираешься предпринять по поводу своего решения? Выйдешь за меня замуж?

— Не знаю. Ты, конечно, можешь пригрозить оставить меня, а я не хочу тебя терять.

— Ты не потеряешь меня.

— Да, мне тоже так кажется. Это одна из приятных черт твоего характера. В некотором роде я обладаю свободой проявлять нерешительность. Мне ничего не угрожает, и я свободна сомневаться, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Тебе не удастся поколебать мою уверенность.

— Я и не хочу этого.

— Здесь не идет речи о «свободна ты» и «свободен я». Мы вместе. И никаких вопросов, как любили мы говорить еще в школе.

— Как это похоже на тебя. — Сьюзен улыбнулась. — Но я не хочу бросать тебя и начинать жить с другим мужчиной. Я испытываю колебания не потому, что хочу поэкспериментировать. Я уже занималась этим. Знаю об этом все, что необходимо знать. Мы оба знаем. Я отдаю себе отчет, что будет достаточно сложно делить себя между тобой и кем-нибудь еще в баре для одиноких сердец.

— Это точно.

— Но нужно еще кое-что обдумать.

— А именно?

— Где мы будем жить?

Я по-прежнему лежал на спине, она полусидела, опершись на левый локоть, ее темные волосы упали на лицо. Внутренняя энергия, исходящая из нее, почти ощущалась физически.

— Ага, — сказал я.

Она наклонилась и поцеловала меня в губы.

— Еще одна твоя очаровательная черта. Ты так быстро все понимаешь.

— Тебе не потребуется бросать свою работу, свой дом.

— Или город, в котором я живу почти двадцать лет, в котором у меня друзья, свой жизненный уклад, к которому я отношусь достаточно трепетно.

— Я не смогу там жить, Сьюз.

— Конечно не сможешь. Посмотри на себя, Ты бескомпромиссный человек. Взрослый, великий, всех защищающий папаша. И в то же время ты самый большой ребенок, которого мне доводилось встречать. Тебе будет нечего делать в пригороде, в отдельном доме, вокруг которого надо подстригать лужайку. Ты не сможешь иногда ходить в клуб поплавать. Ты ведь уже задушил одного человека, да?

— Да, его звали Фил. Фамилию так и не узнал, просто Фил. Мне это совсем не понравилось.

— Правильно, но тебе нравится работа, в процессе которой может возникнуть подобная ситуация.

— Не совсем уверен, что это ребячество.

— В лучшем смысле этого слова. Во всем происходящем для тебя есть элемент игры, тревога о способе, а не о результате. Иногда очень близко подходящая к тревоге о благородстве.

— Слишком часто речь идет о жизни и смерти, милая.

— Конечно, но из-за этого игра становится более значимой. Мои соседи по Смитфилду более серьезные люди. Они имеют дело с успехом или поражением. Большинство из них не находит в этом никакого веселья.

— Ты много обо мне думала.

— Можешь не сомневаться. Ты не сможешь отказаться от своей работы, я не смогу прекратить свою. Я не хочу переезжать в Бостон. Ты не хочешь жить в Смитфилде.

— Могу согласиться, — сказал я. — Можем что-нибудь придумать. Никто не заставляет тебя бросать твою работу или меня — мою.

— Нет, вероятно нет. Но подобные вещи необходимо обдумать.

— Итак, пока ты продолжаешь твердо заявлять: «Не знаю».

— Видимо, так.

Я протянул к ней руки и притянул к себе.

— Ты — импульсивная стерва, — сказал я. Ее лицо было прижато к моей груди. Поэтому ее голос звучал приглушенно.