Инна Тронина - Четвёртая четверть
А потом я понял, что лежу в машине, которая куда-то едет. Я испугался, что меня увезли на «скорой», а мать ничего не знает. Во рту было горько и сухо. Майка промокла, свитер — тоже. Было очень жарко, и хотелось всё с себя скинуть.
Кошмар, так фраернуться при Гетке Рониной! Я больше никогда с ней не встречусь — от стыда. Ладно, генерал ничего не понял. Ну, Маргарита Петровна простит. Куда везут-то меня, надо глянуть!..
Я приподнялся на сидении машины и понял, что это никакая не «скорая». Мы с Андреем Озирским едем в джипе. У лобового стекла болтается знакомый крысёнок. С нами больше никого нет. Главное, что уже темно, и в окошках мелькают огни.
— Андрей, куда едем? — сонно спросил я.
— Домой, куда ж ещё!
Озирский от дороги не отвлекался. Наверное, он устал. Не хватало, чтобы врезался куда-нибудь.
— Ты помолчи пока, раз температура сорок. Хоть бы предупредил, что не можешь в госпиталь ехать. Там люди и так слабые, а ты заражать их явился!
— Сорок? — Я очень удивился. Если бы сейчас попить, было бы совсем клёво. — Я в обморок упал, да? И долго так лежал?
— Часиков пять лежал. Я тебя еле от больницы отмазал.
Джип затормозил — наверное, у светофора.
— Доктор, который Ронина лечит, лично тебя в чувство приводил. Мировая величина, между прочим. Даже у него сразу не получилось. Я пообещал лично отвезти тебя в детскую больницу…
— Не надо, Андрей, пожалуйста! Я буду лечиться, и с постели не встану. Все лекарства выпью. Только не отдавай меня… А Гета с матерью очень испугались!
Я сел, и Андрей в зеркало это увидел.
— Ложись на место, и не рыпайся! Силы потеряешь. Пусть Татьяна что угодно говорит, но я ей шею намылю. По закону на десятилетнего ребёнка положен больничный. А она проявляет какой-то идиотский энтузиазм. Жертвует сыном ради рабочего места. Никто её не уволит, ерунда всё это. И пора вам в новой квартире прописывается, чтобы так далеко в поликлинику не ездить. Генриетта чуть с ума не сошла, когда ты свалился. Я даже не знал, что ей говорить.
— Ничтяк! Зато Антон Александрович очень внимательно на танк смотрел. Даже привстал — как будто старался вспомнить… Надо почаще танк пускать по полу. Жаль, что я всё испортил. Но потом-то меня не будет…
— Знаю я всё, — успокоил Андрей. — Действительно, Антон с интересом смотрел на танк. Но не шевелился и не вставал. Это ты сочиняешь.
— Нет, не сочиняю. Я точно видел, как из его головы вылезла другая голова. Голубая, как молния. А потом — шея и плечи. И вот этот, голубой, тоже наклонился…
Джип вильнул, и Андрей прорычал:
— Ложись ты, босота! Иначе отвезу в больницу Ясно, что у тебя глюки* начались. Так что молчи, приходи в себя. Теперь долго лежать придётся.
— Я молчу. Андрей. Только скажи, где мы едем…
Меня качало. Перед глазами лопались светящиеся пузыри. Казалось, будто всё это снится.
— По Профсоюзной. Скоро дома будем.
Андрей говорил, будто с набитым ртом. Или я опять теряю сознание, и ничего не понимаю?
— А когда я тебе про того парня доложу?
Меня пробрала зевота. Так бы и ехал, и ехал, и ехал — с чувством исполненного долга. Не надо никуда бежать, шевелиться. Шеф меня сам привезёт.
— Хочешь, сейчас расскажу?
— Перебьюсь до утра. Я ведь теперь жить у вас буду.
Озирский сказал это очень спокойно. Я покрутил головой. Значит, всё-таки решил у нас поселиться. Я его давно звал, да ничего не получалось. А тут сам захотел.
— К Липке приезжает Микола, да ещё Оксана с Октябриной. Боюсь, не поместимся. Русланыч, ты возражать не станешь?
Шеф всего не хочет говорить, да я и не пристаю. Ещё бы я возражал! Но толком порадоваться не получилось. Джип вдруг резко затормозил у бордюра.
— Погоди, Божок! — пробормотал Андрей. — Сейчас поглядим, что там такое…
Шеф распахнул дверцу, выпрыгнул из внедорожника. Я встал на колени, но ничего не увидел — только горящие окна домов. Вроде, рядом была автобусная остановка. Сейчас такие в Москве появились — с прозрачными стенками и с рекламой. На этой остановке была изображена стиральная машина «Бош».
Будь я здоровым, выскочил бы тоже. А так меня чуть не вырвало. Пришлось заползать обратно. В салоне пахло дорогим парфюмом и табаком. Немного — бензином. А с улицы тянуло холодом, сыростью. Где Андрей, интересно, джип взял? Ведь обычно на «вольво» ездит. Наверное, одолжил кто-то из друзей.
Мы стоим у поворота на улицу Тёплый Стан. Значит, скоро приедем. Как противно, когда руки не слушаются! Я не могу даже на них опереться. Взял и упал лицом в велюр, которым обтянуто сидение.
— Божок, я перед тобой очень виноват. Но мы немного задержимся, — хрипло сказал Андрей.
— А почему?
Мне очень хотелось домой, в кроватку. Да и мать с ума сходит. Я ведь даже не спросил, сказал её шеф про мой обморок или нет.
— Я увидел, что с остановки удирает парень — в сторону Тёплого Стана, — пояснил Андрей. — Но поначалу не обратил на него внимание. Мало ли что… Только потом заметил, что на остановке сидит женщина. И не шевелится…
— Пьяная, что ли?
Мне не хотелось открывать глаза. Делать шефу, что ли, нечего — тормозить из-за каждого алкаша? Тем более что он везёт человека с температурой сорок. Но, если начну права качать, могу попасть в больницу.
— Может, она раненая?
— А убитую не хочешь?
Озирский смотрел на меня блестящими глазами. Его волосы золотились от света фонаря. В моей голове плескались жаркие волны. Голос шефа доносился как будто издалека, и я не сразу понял. Убитая? Сидит на остановке? Кто её прикончил? Тот парень, что удирал?
— Женщину ударили ножом в живот — только что, — подтвердил шеф. — Судя по всему, тот самый парень, который бежал. Мы его спугнули. Похожим образом убили Родиона Колчанова.
— Помню.
Я и язык перестал чувствовать. Пусть шеф делает, что хочет, лишь бы меня не трогал. Я то и дело отключаюсь, и почти ничего не слышу. Только одно: «Подожди, Божок, потерпи…» Я думал только о том, что хочу пить. А шеф куда-то звонил по мобильному, долго говорил.
Интересно, когда я приду в себя, если вырублюсь окончательно? Значит, да женщина убита — как Родион Колчанов. Выходит, тот парень и есть маньяк? Тогда его догонять нужно, а не сидеть…
— На вид лет сорок, может, чуть больше — говорил Андрей в «трубу». — Высокая худощавая брюнетка. Рукоятка ножа на вид деревянная, я её не трогал. Нож похож на обыкновенный, столовый, с деревянной ручкой. Только что, буквально когда мы подъезжали… Минут десять назад. Судя по всему, ударил тот, кто бежал. Больше рядом никого не было. Надо экспертизу провести Почерк очень похож. Нет, криков я не слышал. На помощь никто не звал. Парень бежал быстро. Здоровый жеребец, и местность знает хорошо. То ли живёт здесь, то ли часто бывает. Приезжайте, посмотрите. Потом я с вами свяжусь. Вместе будем разбираться. Нет, сейчас не могу. У меня в машине больной ребёнок. Температура у него высоченная. Я и так задержался. Всё, договорились, так и поступим. Ладушки. Увижу ваши фары. Сразу уеду… Божок, как ты там?
Андрей повернулся назад, глянул через плечо. А у меня вдруг заболели глаза, и я зажмурился. Шеф забеспокоился — почему я молчу?
— Ещё несколько минут потерпим, Божок? Ребята из ОВД приедут, и мы с чистой совестью отчалим. А пока негоже бросать тело в одиночестве. Мы же с тобой — профессионалы. И потом, если я сейчас впишусь в это дело, мне охотнее покажут материалы…
Озирский, вытягивая шею, ждал, когда появится машина. Но её пока не было.
— Ты говорил, что в Тёплом Стане нет маньяков. А вот как оно получилось. Божок, пять минуточек. А?…
Шеф чуть не плакал.
Да хоть пятьсот, — пробормотал я и полетел в яму.
— Никуда я больше Русика не пущу!
Мать не умеет ругаться, кричит слабеньким голоском. Андрей сидит у моей постели. Он в ковбойке и в джинсах, совсем не похож на бизнесмена, на директора агентства.
— Совсем с ума сошли! Русик хоть маленький, ничего не понимает. Но ты-то, Андрей!.. Что, кроме вас, никто этих маньяков не поймает? Вся милиция даром хлеб ест. Только вы должны вкалывать вдвоём? Если мой сын обязан работать за эту квартиру, так отбери её! Олег поймёт, пустит обратно. Сам говорил, что скучает один на Ленинградке…
— Татьяна, эту квартиру Руслан получил от авторитета Темира Махмиева, а не от меня.
Озирский сам делает мне уколы. Он очень хорошо знает это дело. Да, говорит, роды может принять. Сейчас он положил на мой лоб мокрую тряпку с уксусом. В кулаках я зажал такие же, только поменьше. Люблю вот так поваляться, ничего не делая. Все вокруг ходят на цыпочках, кормят с ложки.
Вилька лежит тут же, на коврике. Никуда не отходит — только на прогулку. Его тоже выводит Андрей, который теперь живёт у нас. И мать всё-таки взяла больничный лист.
— Татка, я твоего сына не неволю. Он сам хочет работать.
