Ричард Пратер - Смерть выберет тебя
— Ты мог бы отпустить меня… — Она подождала и, когда я не ответил, продолжила:
— Неужели ты хочешь, чтобы мое тело жрали черви? Чтобы личинки вгрызались в мои груди? — Она обхватила ладонями свои большие теплые груди, поласкала их, потом провела пальцами по своей талии и бедрам. — Чтобы жуки гнездились между моими бедрами?
— Нет, — проговорил я, главным образом, чтобы прервать ее. — Моя дорогая Лита, как бы там ни было, я слишком хорошо помню твое тело. Пока я узнавал его, ты не спускала глаз с часов.
— Чего?
Она была озадачена, и я понял это.
— В «Ласситере», — продолжил я. — Как раз перед появлением посланца Дэна Брайса с его папкой.
— О!
— Угу. Ты пыталась убить меня по крайней мере дважды, так что будем считать наш роман законченным. Ты, видимо, дозвонилась до этого маленького человечка, пока я по твоей просьбе наполнял тебе ванну, а мне сказала, что звонила Лоуренсу.
Она тяжело вздохнула. Упоминание червей и личинок было последней ее уловкой.
— Нет, я позвонила Дэну. После того как он застал тебя у себя дома, он отправился в Лас-Вегас, но сначала звякнул мне и рассказал о случившемся. У него есть небольшое бунгало в пригороде Вегаса, в котором мы останавливались раньше. Туда я ему и позвонила. И сейчас он там.
— Кому пришла мысль о динамите? Дэну?
— Нет, это я придумала сама. Просто еще один отличный приемчик, решила я, который никак не будет связан с предыдущими убийствами. К тому же я понимала, что мы должны были быть особенно осторожными с тобой. Я видела тебя в перестрелке с Арком. В общем, Дэн сказал, что его посыльный явится ровно в пять и чтобы я укрылась в другой комнате. Он обещал организовать все по телефону, сказал, чтобы я не волновалась.
Чтобы она не волновалась. Трогательная деталь, подумалось мне.
— Лита, меня разбирает неподдельное любопытство по поводу одной вещи. До Хорэйшио Адера я не видел ни одного мертвяка, убитого столькими разными способами одновременно. И у меня не было времени справиться о том, что обнаружил судебно-медицинский эксперт. Так скажи мне, который из четырех способов действительно убил его?
Помолчав немного, она ответила:
— Снотворное почти вырубило его. Он вообще был тщедушным слабаком. Но тут он что-то заподозрил, и мне пришлось… придушить его немного. Потом я нашла его пистолет и выстрелила в него. Не думаю, что до этого он был мертв. — После продолжительного молчания она проговорила:
— Если бы только Хорэйшио не потерял над собой контроль в тот день. Все, чего он хотел, — это заняться любовью со мной. Наверное, мне следовало лечь с ним в постель.
— Никакой разницы не было бы, Лита. Пятый способ тоже убил бы его, но это было бы уже слишком.
Она улыбнулась. Это была последняя улыбка, которую я видел на устах Мамзель. Только позже, в одинокие ночи я соображу, как много значили для меня ее улыбки.
Вся ночь ушла на завершение дела.
Приехала полиция и увезла Литу. Она даже не оглянулась. По коридору она шла между двумя полицейскими, покачивая бедрами вовсе не в такт похоронному маршу. Правосудие может и быть слепым, но присяжные-то не слепы, а я мог вообразить себе, как Лита станет делать глубокие вдохи, давая показания в суде. И мог представить, как ее защитник представит одну из пласт массовых Мамзелей в качестве Вещественного Доказательства Номер Один.
Что бы там ни было, можно было быть уверенным, что Лита не получит всего того, чего она заслуживала.
Глава 20
Мне самому пришлось провести несколько часов в полицейском управлении. Все та же рутина: рассказывать одно и то же еще и еще раз, подписывать множество протоколов и письменных свидетельств. Но всему приходит конец.
Вышел я оттуда только в девятом часу утра. Утро понедельника. Начало новой недели. Небо было ясным и голубым, воздух был по-рассветному прохладен.
Во рту у меня стоял горький привкус, когда я сел в «кадиллак» и поехал в сторону Голливуда. Я смертельно устал и чувствовал себя несчастным.
Руля домой по бульвару Сансет, я решил, что закрою контору на неделю и буду отсыпаться, отдыхать, бездельничать и пить много виски с водой, стараясь не думать о Лите Коррел.
И тут я увидел это. В полумиле впереди, справа от дороги в голубом небе торчала Мамзель.
Это была одна из розовых пластмассовых статуй Литы, вдвое больше натурального размера, водруженная над салоном «Мамзель», в котором я совсем недавно познакомился с самой Литой. Я знал, что их собирались установить над всеми десятью отделениями «Мамзель» именно этим утром, но ее внезапное появление потрясло меня сейчас, когда я уже знал, кем она была и где находится в данный момент.
Я собирался проехать мимо, но вдруг сообразил, что в «Мамзель» никто не знает, что произошло. Ведь ни Лоуренс, ни девушки не знали, что Лита в тюрьме, что бал закончился. Я заехал на стоянку и припарковался. Было восемь тридцать утра.
Снова вошел я в массивные двери из стекла и хрома под вывеской, на которой плавным женским почерком было выписано: «Мамзель». На этот раз приемная была пуста. Прошагав по коридору, я миновал дверь, ведущую в зал шейпинга, и вошел в комнату, которую Лоуренс использовал в качестве своего кабинета.
Он был на месте — царапал что-то на листке бумаги на письменном столе. Когда я вошел, он поднял глаза и устало улыбнулся мне.
— Доброе утро, Скотт. Рановато вы явились. Я сам только что пришел. — Он откинулся на спинку стула и потянулся, хрустя костями. — Что за бардак, а? После вчерашнего я должен попытаться придумать новое начало для рекламной кампании, чтобы развернуть ее через пару недель. Как-нибудь справлюсь с этим. — Он замолчал, пристально приглядываясь ко мне. — У вас есть новости. Скотт?
Я сообщил ему о случившемся, о том, что Литу уже заперли в камере и почему. Поначалу он подумал, что я шучу. Он никак не мог поверить, что все это правда. Но я убедил его.
Он спрятал лицо в руках и сидел так, пока я закончил свой рассказ. Как я не сообразил раньше, что он влюблен в Литу. Ничего удивительного. Любой мужчина должен быть влюблен в нее, хотя бы немного.
Погруженный в мрачные мысли, я пересек коридор и в дверях приемной буквально столкнулся с Диди. Она отскочила от меня, восстановила равновесие и воскликнула:
— О, это вы! Привет, Шелл.
Как же красиво она улыбалась! Улыбалась до тех пор, пока я не сообщил ей, зачем пришел сюда, и не рассказал ей примерно то же, что и Лоуренсу. Когда я закончил, повисла тишина. Наконец я добавил:
— Такие вот дела. Мне хочется уехать куда-нибудь за город. Сбежать от всех этих зданий, людей, смога и отдохнуть, может быть, на вершине какого-нибудь холма.
— И просто дышать, и составлять картинки из облаков?..
— Точно. Я не делал этого с детства.
— Хватит места для двоих на вашем холме?
— Холм большой.
— Не уходите пока. — Она повернулась и поспешила через коридор к двери кабинета Лоуренса. Через пару минут она вернулась, и мы вместе пошли к машине. Вот как бывает. Я ведь даже не приглашал ее никуда, и она меня ни о чем не просила — это просто случилось. И вот мы уже в машине и едем по бульвару Сансет.
Я подрулил к «Спартан», к своему дому. По дороге Диди сообщила мне, что «Мамзель» будет закрыта на некоторое время, на несколько дней или недель, а может, навсегда. Но она свободна и полностью располагает своим временем. Как и я своим.
Мы поднялись в мою квартиру, и я сказал:
— Не упакуешь ли завтрак? Отправимся на пикник?
— Хорошо. Что я должна упаковать?
— Ты можешь начать с кукурузного виски. Оно всегда полезно. — Тут меня осенило. — Вообще-то мы оба можем начать с кукурузного.
— Сразу после завтрака?
— Дорогая моя, после ужина. Ты все спутала.
— Ты хочешь сказать, что солнце, которое я видела сегодня утром, на самом деле заходило?
— Именно. Скоро наступит ночь…
— А, ну ладно. — Диди заулыбалась. — Тогда я выпью. Раз уж практически стемнело…
Пока она наливала, я побрился и привел себя в порядок. Потом мы налили еще по стаканчику и чудесно побеседовали. Мы решили не спешить на тот холм, во всяком случае не сразу, но само собой подразумевалось, что где-то в ближайшем будущем мы до него доберемся.
Сейчас же Диди удобно устроилась на моем шоколадно-коричневом диване, а я, вручив ей второй по счету коктейль, сделал добрый глоток из своего стакана. И я начинал себя чувствовать просто великолепно. Некоторое время я как бы пребывал на свалке, тяготясь самим собой, воспринимая жизнь как нечто отвратительное и жалкое. Но сейчас, с Диди, я ощущал возрождение прежнего Шелла Скотта. А Диди, похоже, ощущала возрождение шаловливой Диди. Так что мы вполне подходили друг другу.
Она улыбнулась мне, показавшись даже более привлекательной и неотразимой, чем когда я увидел ее впервые в зеркальной приемной «Мамзель». Ко мне постепенно возвращалась уверенность, что жизнь не потеряна окончательно и далеко не безнадежна.
