Лео Мале - Нестор Бюрма в родном городе
– Вы собираетесь сделать глупость,– говорю я.– Если вы убьете этого человека, у вас будут ужасные неприятности и ни копейки из его припрятанных денег.
– Месье, я действую только из высоких побуждений. Я презираю деньги, и мне жалко шпика, который мокнет в воде. Я собираюсь отправить к нему г-на Кастеле. Снова вместе, как там, в Алжире.
Я опрокидываю стол прямо на него. Свечи разлетаются, как падающие звезды. В наступавшей темноте, разойдясь не на шутку, парень нажимает на курок. Выстрел оглушает нас, но никто не кричит. Счастье еще, что в таком маленьком пространстве, где столько людей, никого не задело.
Среди разных возгласов и восклицаний вдруг слышится шум, напоминающий звук закрывающейся двери, и звук шагов убегающего человека. Кастеле, воспользовавшись суматохой, сбежал. Вот так заканчивается этот цирковой номер. Мы выбегаем наружу, но слишком поздно – он исчез в ночи. Кетчист разражается потоком ругательств, орет, что он сядет в машину и объездит все дыры и захолустья и т. п., но он его поймает.
– Не глупи больше,– говорю я,– он не уйдет далеко. У него нет денег при себе или если есть, то совсем немного. Если он пойдет за деньгами домой, то он наткнется на моего помощника. А тогда… Но если даже случится худшее, завтра за ним будет охотиться уже вся полиция. Так как, хотим мы этого или нет, теперь мне придется объясняться с комиссаром Вайо. А пока давайте немного приберемся внутри. Фараоны наверняка захотят осмотреть место происшествия. Ни к чему давать им дополнительный повод для размышлений[35].
Мы возвращаемся, чтобы навести порядок при свете вновь зажженных свечей. Гильзу и пулю мы забираем себе.
– Все-таки, г-н Бюрма,– говорит кетчист, суетясь,– это отчасти из-за вас он удрал. Если бы вы не опрокинули стол…
– …вы бы убили Кастеле, вас судил бы суд присяжных, и это вышло бы боком для ваших соотечественников. А теперь, когда мы представим доказательства, судить будут его.
– А неясные моменты? – усмехается он.– Неважно! Он, однако, смелый мужик: убежать со связанными руками!
– Посмотрите-ка, что Дорвиль только что поднял с земли,– говорю я, показывая на то, что оставалось от подвязок, стягивавших запястья Кастеле, и что теперь находится в руках у Дорвиля.– Ему удалось их разрезать.
– Скотина! У него с собой был перочинный ножик!
– Ах так?…
Он очень уморительный, этот малый, когда у него нет в руках пушки.
– Перочинный нож! Как бы он вытащил его из кармана со связанными руками? Нет, ему его сунули между пальцами, после того как набросили на плечи плащ. Вот как это было! И пока мы шли, он потихоньку перерезал ножом подвязки. А вы были одним из его охранников.
– Эге! Я был не один!
– И это очень досадно для вас, да, Дорвиль?
Я прыгаю на него и бросаю его на землю.
Глава X
Мертвая выходит из-под груды опилок
Пленник у нас сменился, но руки нового пленника связаны все теми же, наскоро починенными, подвязками, что и руки бывшего легионера. Сообщник Кастеле сидит на ящике, спиной к облезлой стене. При робком и пляшущем свете разноцветных свечек наши лица похожи на свирепые морды инквизиторов.
– Вы с Блуа,– обращаюсь я к своему «клиенту»,– вы с Блуа… я предпочитаю имя Блуа; с тем, другим именем у меня связано слишком много воспоминаний о молодости, проведенной здесь… Вы с Блуа были в сговоре. Возможно, именно вы сообщили ему место и время той встречи. Я не буду на этом останавливаться – мне ничего об этом не известно. Но все же я начну свой рассказ приблизительно с этого времени.
– Как будто вы там были! – усмехается тот, со связанными руками.
– Ну, я охотно начал бы с того момента, когда я приступил к своим обязанностям, но события, без учета которых невозможно как следует во всем разобраться, произошли раньше. Итак, алжирское дело. Блуа, набив карманы деньгами, смывается в свой родной город. Надо отдать ему должное: он надежный партнер. Он увильнул от тюрьмы, вы нет. Но он ждет, пока вы освободитесь из-под стражи, чтобы заняться спрятанными деньгами. Вот почему он медлил. После создания организации «бале роз», имеющей единственную цель – заманить в ловушку банкира или кассира банка, будущее начинает представать в розовом свете. Конечно, есть маленькие неприятности. Например, один оранец по имени Балуна – впрочем, это уже отдельное дело – получил свое сполна в Катр-Кабан, что наводит на мысль, что среди репатриантов есть злопамятные и очень проворные парни. С другой стороны, проныры, окружающие слепого, похоже, начали действовать с вполне определенными целями. Но они ничего не успеют сделать. Уже близко то время, когда можно будет наконец достать эти чертовы деньги и использовать их по-настоящему (а не маленькими порциями, как раньше). Один тип из банка, попав в ловушку в магазинчике «Мирей, безделушки», вынужден будет обменять вам деньги… Итак, будущее, которое вас ожидает, рисуется в розовом свете… Но вас ожидает не только прекрасное будущее, но и еще кое-что. А именно: Сигари, шпик с лошадиными зубами. Да, это тяжелый удар. Когда вокруг столько опасностей, появление этого типа, который хочет получить деньги, который без конца будет требовать еще и еще, который может выдать вас алжирцам… Блуа убирает Сигари. Преднамеренно и с холодным расчетом или случайно, во время какой-нибудь стычки, например? Не знаю, можно только предполагать.
– Не лишайте себя такой возможности,– иронизирует Дорвиль.– У вас, как мне кажется, большие способности строить предположения. Особенно такие, которые приводят к темным местам.
– Ты бы лучше заткнул свою глотку! – медовым голоском произносит кетчист, который, по-видимому, принимает на свой счет намек по поводу темных мест.
– И вы сделайте то же, Адриан! – приказывает капитан.
В ответ Адриан что-то ворчит. В воздухе витает дух неповиновения. Одним солдатом меньше. Я продолжаю:
– Убийство Сигари приводит к катастрофе. Аньес, «балерина» из организации апологетов секса, новой OAS, так сказать, становится неожиданной свидетельницей разговора между двумя прохвостами (из которого она узнает о невиновности своего отца) и убийства шпика. Такой свидетель вам ни к чему. Я не знаю, какую участь готовил ей Блуа. Может быть, ему нужно было время подумать… Как бы то ни было, он везет всю компанию сюда: Аньес в разорванном вечернем платье, в ее «униформе», и Сигари (Сигари к этому времени уже труп, позже его сбросят в колодец). Блуа еще не знает, как он поступит с Аньес, а пока он оставляет ее в этом доме, на убогом ложе, связанную, с кляпом во рту и наверняка без сознания. В конце концов, думает он, если бы она умерла сама, это было бы даже лучше.
– Вы что же, на самом деле сидели в голове этого персонажа, а? – прерывает меня наш пленник.
– Я пытался туда забраться, хотя там довольно омерзительно… Аньес не умирает. Ее освобождает один славный малый, цыган, который держит ее у себя в фургоне несколько дней. Похоже, она была немного не в себе. Я потом расскажу, какой путь она проделала до того, как попала под груду опилок в своем родном доме… Ее бегство – еще один тяжелый удар для вас. Куда она отправилась? Вдруг она рискнет заявиться без предупреждения? В конце концов, поскольку ничего не происходит, вы успокаиваетесь. Может быть, она где-нибудь сдохла. Это случается… А тем временем вы не перестаете утешать Дакоста, взволнованного исчезновением дочери, и искусно поддерживаете его в состоянии нерешительности и апатии. Потому что… Минуточку! Что? Ваши заявления типа: «Нужно кончать с этим. Я о вас подумал…» и т.п.– как же! Это Лора Ламбер заставила вас действовать, со свойственной ей любовью командовать. Она сама мне об этом сказала. Без ее вмешательства вы бы не пошевелились. У вас и так уже было полно неприятностей. Вы не собирались вызывать из Парижа человека, который обязательно подбросит вам еще новых… Но Лора заставляет вас позвонить мне в Париж и одновременно звонит сама. И в этот момент, я думаю, в ваших умных головах зарождается одна мысль. Поскольку вы не можете ни избежать моего приезда, ни убрать меня сразу же по приезде, вы решаете мною манипулировать. Блуа воображает, конечно же, что я все еще тот ребенок, которого он знал «вот такусеньким». Вы собираетесь навести меня на Дакоста, зародить у меня сомнения на его счет (о причастности его к алжирскому делу). Если бы благодаря Бюрма и при его поручительстве, рассуждали вы, «вина» Дакоста вышла наружу, то это успокоило бы горячие головы и остановило бы изыскания этих кретинов, которые суетятся под ногами и продолжают представлять опасность. Какую радость вы, наверное, испытали, старина, когда я вам признался, насколько Дакоста мне несимпатичен. Все складывалось как нельзя лучше. Яро защищая Дакоста, вы одновременно вашими недомолвками, умолчаниями, покашливаниями… заверениями в дружбе пытались укрепить во мне сомнения в его невиновности. Да, это было великолепно проделано! Правда, классно. Конечно же, вы выражали общее мнение. Но все равно, это было здорово. Блуа гоже был великолепен, когда отвел меня в угол своей гостиной и сказал, что об этом Дакоста, о котором я ему говорил, но которого он сам не знает, слышал нелестные разговоры. Он выглядел таким огорченным – он хотел бы избавить внука своего бывшего сторожа от сомнительных знакомств… Я возвращаюсь к мысли о вашей радости, когда вы поняли, что у меня появились подозрения в виновности Дакоста. Его вина не была уж столь очевидной. Независимо от того, что местонахождение Аньес по-прежнему оставалось неизвестным (возможно, в тот момент вы уже прикончили ее), у меня накапливались факты, которые, как вы опасались, могли привести меня к определенным выводам. Во-первых, дорогие чулки, найленные в комнате Аньес в «Дубках». А возможно, и ее фотография. Правда, фотография, на ваш взгляд, не была особенно опасной. Тогда как чулки… Они были из магазина «Мирей, безделушки», а это могло побудить меня повнимательнее приглядеться к этому магазинчику. Однако посещение магазина, как вы думали, тоже не представляло опасности. Блуа, должно быть, счел, что ему, знавшему меня «вот такусеньким», будет легко завязать со мной отношения – либо сразу после приезда, либо немного погодя. (А моя тетка даже облегчила ему задачу.) Но самым главным было не дать мне установить связь между Аньес и лавочкой на улице Дарано. Я думаю, что перед моим визитом в «Дубки» вы убрали комнату Аньес, но эту пару чулок, завалившуюся под ящик комода, вы не заметили. И вы были сильно раздосадованы, когда я ее обнаружил. В тот момент я не обратил внимания на ваше поведение. Я вспомнил об этом позже, когда стал анализировать все факты.
