Инна Тронина - Четвёртая четверть
Щипач — грязный, вонючий. Давно на свалке живёт. И жрать что-то из его рук — лучше жабу в рот. У меня тогда была температура, так что на любую еду противно смотреть. А уж на такую — тем более! Щипач второй раз не попросил с ним поужинать — и так всё время голодный.
Он никому другому не рассказал бы про свалку и про то, что видел здесь третьего апреля. Он-то числа не помнил — на свалке календаря нет. Воровский знает только, что сейчас весна…
У меня опять ползёт температура. Кажется, начался бред. Или просто снится мне, как выкидывают мальчишку из поезда за то, что не заплатил дань. Я кричу и просыпаюсь. Нет, это мне только снится, что кричу. Люди спокойно едут, и никто на меня не смотрит.
Ещё мне мерещится свалка — целое море мусора. Там можно найти всё, что угодно. Щипач носит джинсы «Леви Страус». Ещё один его приятель ушёл в центр свалки и не вернулся — утонул в мусоре. Если провалишься, то как в болото — никто не найдёт. Один профессор туда ходит копаться в отходах. И мне мерещится этот профессор — в очках, с бородкой.
Щипач говорил, что они живут там компанией, под чутким руководством Качка. Его ни в коем случае нельзя обделить добычей — задушит. Есть у него и баба — королева свалки. Там попадаются и простые работяги, и философы разные. Очень много психов.
Я не стану всё это рассказывать Озирскому. Да ему и не интересно. Только, может, одно, — Щипач убежал из Подольска в Москву. Устроился в подвале, в Перово. Там живут ещё пятеро ребят. Пока собак на них не спустили, в ментовку не замели. Они не только уток ели, но и голубей. Щипач их на свалке приучился ловить — мышеловкой или петлёй.
Хотел мне показать, как это делается, но было уже темно. Голуби спать легли, и утки куда-то попрятались. Мне потом снился огромный белый голубь с красным глазом, который хотел клюнуть меня в лоб. Я вздрагивал, открывал глаза и бормотал, что никогда сам голубей не ел. И вообще, я хочу только пить…
— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — «Третьяковская»! — объявили по трансляции.
Там мне надо выйти, не уехать к Рижскому вокзалу. Щипача Качок убьёт. Тот не принёс ему выпить и опохмелиться. Не знаю, куда Щипач пойдёт, но в детдом точно не вернётся. Может. Андрею рассказать, и тот что-нибудь придумает?
Воровский видел двух человек, которые тогда вылезали из-за кустов. Хорошо разглядел их. Андрей добра не забывает. Интересно, какая сейчас у меня температура? Нужно было градусник взять, и прямо тут смерить.
Щипач говорил, при нём на свалке один раз родился ребёнок, причём у старухи. Потом оказалось, что старухе тридцать лет. Ребёнок быстро умер, и его похоронили в мусоре. Через день туда же закрыли бомжа. Щипач клянётся, что не замечает вони. А рожи там у всех такие же грязные, как у него. Бывают и ещё грязнее. Он хоть снегом умывается — молодец. А у остальных на свалке кожа серо-зелёная. А если немного потереть, то жёлтая. И шершавая, как наждак.
Будь Щипач-Воровский совсем такой, как они, не попал бы на транспорт. Он — «крот». Работает только в метро. Для этого переодевается в куртку и джинсы поприличнее. Наземный транспорт не трогает — «маршрутники» порежут. У воров вообще всё поделено. Ему устроили протекцию именно «кроты»*. И ведь ни разу не попался! Только когда в аэропорту «Домодедово» жил, прокололся по глупости.
Очень есть хотелось, и Щипач стянул с лотка пирожок с капустой. Еле удрал. Свои же мальчишки помогли. Торговку облепили со всех сторон. Начали вокруг неё прыгать, за руки хватать. А Щипач тем временем утёк.
Но всё равно пришлось уходить на свалку. А в «Домодосе» лучше всего было, подавали щедро. Туда же с юга рейсы прибывают. Щипач там чуть квалификацию не потерял. Зачем по карманам тырить, когда и так дают?
На «Третьяковской» я выбрался из вагона, постоял немножко у колонны. Очень кружилась голова, сильно тошнило. Если бы со Щипачом поел, погрешил бы на отравление. У них на свалке парень жил — восемь лет ему было. Нашёл в мусоре банку с белым порошком. Решил, что это сахар. А оказалась какая-то химия, и дурачок умер.
Щипач говорит, что он кричал очень, катался по земле. Они все чуть не оглохли. Кто-то предложил «скорую» вызвать. А куда, на свалку? Так и скончался паренёк. Его тоже в мусор закопали. Щипач даже палку на том месте поставил, но всё равно могилу потерял.
Между прочим, не фокус, что так получилось. Они там любые продукты едят, которые найдут в мусорных кучах. Чаще всего это бывают старые консервы, плесневелый хлеб. Бывают и сыр с колбасой. Можно себе представить, как всё это воняет, а они едят. Щипач-то, если ему повезёт, покупает свежие «гамбургеры» и «колу». Оттягивается в Москве, а в Подольске постится. Чтобы помойное есть, надо никогда не брать в рот нормальную пищу.
Я со Щипачом согласен. Лучше «кротом» быть, чем мусорные кучи разгребать целыми днями. «Свалкеры» ищут всё, что можно продать, если чуток почистить, — даже книги. Бывает, находят всякую мелочь — вёдра, лопаты, кастрюли. А покупатели платят водкой. На свалке «жидкий доллар» в большом ходу. Как, наверное, и везде. Те мужики, которые в квартирах нормальных живут, только про выпивку и говорят. Знаю, многих видел. Только пойло у всех разное. У кого — «Абсолют», у кого — антифриз.
Щипач взял с меня слово, что я никому не скажу. Один раз он нашёл в мусоре золотую печатку. Продал её через знакомую тётку в Солнцево, по её паспорту. Соседка эта, подруга покойной матери, пожалела сиротку. И Щипач жил в её квартире, пока деньги от печатки не кончились. А потом опять попал на свалку. Сказал, что сидел в приёмнике-распределителе, где у него всё отобрали. И с Качком опять не поделился. Правда, под конец Щипачу у тётки надоело. Захотелось снова под Подольск…
— Все наши «свалкеры» в солдатском ходят, — сказал Щипач на прощание.
Я шёл к метро, и он немного меня проводил. Дальше Щипач не пошёл. И мне не нужно было, чтобы нас вместе видели.
— Ношеное обмундирование туда свозят — хэбэ, шинели, кирзачи. Только погон нет. А так — будто бы целая рота по кучам всякой гадости лазает. Всё время палками шевелят у себя под ногами — не попадётся ли чего ценного. Не-е, я лучше «лопатники»* потаскаю. Меня родители один раз в театр водили — в кукольный. Мне лет шесть было. И я запомнил, какой это получился праздник. И если со свалки в город уедешь, в центре потусуешься. Потом неделю душа поёт. Я бы мог микросхемами заняться. Их многие выбрасывают, да батарейки тоже. Противогаз бы надел. А что, у нас там их много. Тоже армейские…
Я доехал до своей станции. Там купил апельсин. Швейцарский ножик, подарок Андрея, у меня всегда был с собой. Съел апельсин, и мне стало лучше. По крайней мере, понял, что до госпиталя дойду. Конечно, туда лучше с «Семёновской» подъехать. Но Озирский запретил мне на той станции появляться, и сам не хочу. С торговцами у меня счёты. Обещали замочить, если появлюсь.
Они прямо у метро на оружие сделки заключали. Я их вычислил, доложил Андрею. Теперь оставшиеся хотят рассчитаться, так что не стоит рисковать. Лучше от «Авиамоторной» подойти. Глаза режет, на все эти «комки» больно смотреть. А тут ещё солнце жарит — прямо в лицо. Надо было очки тёмные взять, но из-за Вильки забыл. Да тут ещё Серый сказал про Лизавету…
Поболеть бы ещё пару недель, чтобы в школе ничего похоронного не видеть. Пусть всё кончится до моей выписки. А что Алла у нас будет историю вести — и пусть. Она хоть с виду и строгая, а договориться с ней проще, чем с Лизаветой. Она поругается и простит. А Лизавета губки бантиком сделает, но двойку поставит, чтобы в другой раз на снисхождение не рассчитывал.
В трамвае я сразу нашёл место, сел. Повезло, что ждать не пришлось. И бежать за ним я тоже не могу — ноги разъезжаются. Смотрел в окно и думал, что Щипач всё-таки опытнее меня, потому что старше. Ему в июне будет тринадцать, а мне в декабре — только одиннадцать. Я не знаю, слыхал ли шеф такие слова, какие знает Воровский. Ну, про щипачей Андрей упоминал часто. Я думал, что любой карманник и есть щипач. Работать по ним не приходилось, поэтому мы с шефом серьёзно вопрос не обсуждали.
А оказалось, что ципачи — это только те воры, которым для совершения кражи нужна толчея. Бывает, что щипачи «пиской»* режут сумки. Ещё их называют «технарями». Так вот, мой Щипач всё это может делать. Но способов украсть на самом деле гораздо больше.
Щипача учил старый «козлятник» — опытный вор. Он советовал доводить до совершенства один или два способа кражи, а на мелочи не размениваться. А то и старые навыки потеряешь, и новые не приобретёшь. Потом того «козлятника» нашли застреленным в его доме, в Реутове. Рядом валялась энкаведешная модель пистолета «ТТ» — серебристо-синего цвета. Она очень дорого стоит на чёрном рынке.
Неизвестно, сам «козлятник» застрелился, или его убили. Но списали всё на суицид. Нервишки у него шалили. Щипач к нему на кладбище часто ходит. Встречается там с другими ворами — учениками «козлятника». Например, есть там «хирурги», которые вынимают вещи пинцетами, «рыболовы» цепляют кошельки на крючки и тянут. «Трясуны» могут стукнуть пару раз по груди, по плечам. И выбьют хоть ручку, хоть бумажник, хоть дорогую булавку из галстука.
