Дэвид Хаггинз - Чмоки
— Может, я не вовремя? Я могу потом как-нибудь…
Она была какая-то рассеянная, и я обратил внимание, что бутылка красного вина на журнальном столике на две трети пуста.
— Нет, ты заходи. Я просто ленюсь сегодня, ничего не делаю. Наливай себе.
Я взял из буфета бокал и налил в него немного вина. В гостиной почти беззвучно мигал телевизор. На взлетно-посадочной полосе где-то в пустыне поблескивал в жарком мареве угнанный самолет. У них там была хорошая погода: небо яркое, густо-синее.
— А Криспин дома?
— На выходные уехал. Мы с ним из-за денег поссорились.
— Прямо как мы с Лиз.
Шутка не удалась, и Кейт как-то странно на меня посмотрела.
По телеку показывали, как какую-то женщину волокут в зал суда. Теперь ее будут судить за похищение ребенка из супермаркета в Лидсе.
— Он мне денег должен за квартиру, а теперь собирался к Трише съехать. — Кейт прихлебнула вина.
— Да?
— На это-то мне плевать… Что? Не понимаешь, как это можно жить в одной квартире и не спать?
Она была немного взвинчена от вина.
— Да нет, какое-то время можно, наверно, до определенного момента…
— А потом, конечно, это перерастет в секс? — с ехидным смешком поинтересовалась Кейт.
— Думаю, да, — ответил я, просто чтобы посмотреть, чем это кончится.
— Вот! У мужиков у всех мышление убогое.
Кейт прошла в кухонную половину и открыла еще бутылку.
— Может, у нас и убогое, но женщины, знаешь ли, тоже хороши.
— Да? Я бы сказала, что все проблемы от вас идут. У вас у большинства отношение к любви идиотское.
Я улыбнулся:
— Ну, это смотря чего ты хочешь.
Кейт налила себе каберне в большой бокал и улыбнулась:
— Ну, когда вы хотите, у вас уже никакого выбора нету. Увидел дурочку молоденькую — и помчался.
— А у женщин как будто есть выбор? Если детей нет, после двадцати восьми уже сам организм начинает бить пятками.
У нее распахнулись глаза, и я понял, что попал по больному месту.
— Как это — бить пятками?
— Ребенка требовать. До истерии прямо доходит.
— Ерунда! У меня еще времени — до сорока лет.
— Ты что, хочешь, чтобы, когда твоему ребенку десять стукнет, тебе уже пятьдесят было?
— Не хочу. Но и метаться не собираюсь, пока нормального мужчину не найду.
— Ну да, это вы так говорите. А на самом деле это как игра в музыкальные стулья. Ходишь вокруг под музыку, а потом раз — у тебя в организме музыка останавливается, и ты бросаешься на первого попавшегося козла. Любовь себе придумываешь. Вот у мамы моей так было. Она ведь отца-то и не любила совсем, а все-таки он ей, прежде чем свалить, двоих детей заделал. Это разве не идиотское представление о любви?
— Не знаю, у меня, по крайней мере, с этим все нормально. Я любовь с сексом не путаю.
При этих словах мне вспомнился двухскоростной вибратор у нее в спальне. Вот как получается: в клинике-то она все знает и понимает, а сейчас такие же глупости говорит, что и я. Вообще-то мне не очень хотелось продолжать взрывоопасный разговор на тему психологии полов; я уже подумывал о том, как бы так от него отделаться, чтобы без тяжких телесных повреждений.
Кейт подошла к музыкальному центру, вставила диск «Айлей Брадерз» и стала танцевать. А она, однако, здорово перебрала. Сначала я просто смотрел, потом она поманила меня рукой: мол, присоединяйся. Я приобнял ее, она продолжала двигаться, и тут у меня встало. Почувствовав, что мой друг уперся ей в бедро, она рассмеялась и выскользнула у меня из рук.
А я стоял там, как дурак, не зная, то ли она все это нарочно устроила, то ли случайно так получилось. По телику полицейские выкапывали уже третий труп, обнаруженный в саду в Белгрейвии. Я сел. Кейт налила мне еще вина.
— Ты что, надулся, что ли?
— Это ты меня как врач спрашиваешь?
— Да ладно тебе! Мне просто подразнить тебя захотелось.
— Ну ладно, я пошел.
— Ну извини, извини. Если хочешь, можешь здесь заночевать. Вторая кровать у меня застелена, все нормально.
Я слегка удивился такому предложению. Надо подумать. Я собирался завтра попробовать отрыть что-нибудь на Алана, а перспектива возвращаться в пустой дом меня угнетала.
Я улыбнулся:
— Ну спасибо, коли так.
У меня даже промелькнула мысль, что, может быть, меня хотят.
Мы смотрели старый хаммеровский ужастик, и я все ждал, когда она сделает первый ход, но так и не дождался. В конце концов я пожелал ей спокойной ночи и пошел спать в комнату для гостей.
Заснуть мне не удалось. Когда дом делили на квартиры, звукоизоляцию сделали плохо: через картонную дверь долетала музыка из фильма. А потом еще кто-то затеял трахаться у меня над головой: сначала были просто извечные возвратно-поступательные движения, потом включился вокальный трек. Пошла любовная перекличка: тетка стонала басом, мужик кряхтел. По мере приближения к крещендо пружины скрипели все быстрей.
— Кончаю! — взвизгнула тетка.
— Д-а-а-а!!! — взревел мужик ревом футболиста, влепившего мяч в сетку.
Потом еще какие-то коты дрались по садам, потом все стихло, осталось только жужжание машин в виде фона. Я уже задремывал, когда вошла Кейт:
— Стив, ты спишь? Можно я к тебе лягу, а то мне неуютно…
Я протер глаза и в свете из коридора различил коротенькую ночную рубашку. Белая ткань отсвечивала серебром на фоне более темной кожи.
— Конечно, давай, — пробормотал я, отползая на тот конец неширокой двуспальной кровати, чтобы дать ей место.
Кейт скользнула под одеяло и устроилась спиной ко мне. Я по-братски ее приобнял. Он нее пахло чем-то сладким, как тогда от Клэр. Она лежала спокойно, но дыхание выдавало: Кейт дышала быстро и неровно. Я потерся рукой о ее груди и не встретил сопротивления. Мой друг слегка привстал и блаженно угнездился возле ее попы. Почувствовав его, она затаила дыхание, обернулась ко мне и прижалась губами к моему рту. Мы предались оральному дзюдо, да так, что чуть не посрывали с петель языки. Кейт закинула ногу мне на бедро. Ее тело таяло, наполняясь теплом, ее бедра раскрывались мне навстречу. Мы медленно поцеловались, и она отодвинулась с капризной улыбкой. Скользнула языком мне по лицу, взяла мою руку и потянула ее вниз, к бугорку.
— Да, так хорошо, — шепнула она, распахивая бедра.
Она обожгла мне ухо кончиком языка, нащупала мой член, стала гладить и сжимать его. Потом скользнула вниз, ее груди мягко коснулись моих бедер, и я оказался у нее во рту. Я схватил ее за ногу, перевернул и приник губами. Я лизал ее, как собака, ее сок заливал мне лицо. Она немного пахла тмином. В бледном свете луны темнел каштановый пушок — значит, девочка у нас ненатуральная блондинка. Я вставил в нее палец и кончиком языка стал играть с ее бугорком.
Кейт на секунду оторвалась от меня:
— Да, да, там, вот так…
Она сосала меня, помогая себе рукой. Я почувствовал, что сейчас прямо тут вот и кончу. Вцепившись ей в круглый задок, я попытался усадить ее сверху, но она наклонилась и достала из-под подушки презерватив.
— Погоди. — Она на автопилоте надорвала упаковку и раскатала по мне резинку.
Ее приоткрытые губы блестели. На простыне красным отсветом мелькнула упаковка «Мейтс». Не дав мне опасть от мысли о Ричарде Брэнсоне,[20] Кейт, тихонько попискивая, опустилась на меня.
— Господи, — простонала она.
Кейт откинула голову. В полусвете забелело треугольником голое горло. Она двинула бедрами, и в лунном луче возникла тонкая полоска волосков у нее на животе от пупка до холмика внизу. Я стал ласкать ей грудь. Она ткнула мне в рот твердый, как пуля, сосок. Потом выпрямилась и задвигалась взад-вперед. Потом быстрее. Я притянул ее вниз, насадил на себя. Я боялся кончить. Я мучительно пытался думать о Ричарде Брэнсоне.
— Трахни меня! — простонала она.
— Так я уже… — пропыхтел я, колотясь об нее и пытаясь прижаться к ней грудью, согнув ноги под углом девяносто градусов.
Она вцепилась мне в складку на пузе и рванула вскачь, как настоящий жокей.
— Господи… господи… Ты кончаешь, да? Я чувствую… Господи… Крикни, когда будешь кончать, ладно?
Я брызнул, взревел и, разразившись спазмом вдоль хребта, выплеснул его в презерватив. Кейт опустилась на кровать рядом со мной. Я хотел погладить ей клитор, но она ласково отвела мою руку. Надеюсь, мой вопль разбудил спортсмена наверху.
— Умм… вот теперь я, наверно, засну. — Она поцеловала меня в губы и сняла с меня резиновый мешочек.
— Ты куда?
— Выкину. — Она с улыбкой показала мне изделие, держа его двумя пальчиками, как дохлую мышку.
Я заснул и проснулся рано утром. Рука была придавлена ее плечом. Я не мог понять, кто это, пока не разглядел под спутанной блондинистой гривой абрис щеки моего лечащего врача. Меня накрыла волна панического страха. Того самого, слепого страха, что сопровождает щелчок капкана и заставляет лиса перегрызть зажатую лапу и прыжками мчаться прочь на трех оставшихся. Я лежал в темноте, застигнутый похмельем, в очередной раз терзаемый внутренним инквизитором. Нет, ну надо было так по-идиотски… Она же мой врач. У меня жена…
