Ричард Пратер - Рукопись Чейма

По пути я позвонил Сэмсону и сообщил о звонке. Он задал мне тот же вопрос, который тревожил и меня: уверен ли я, что говорил с Маккиффером. Я пообещал связаться с ним, когда выясню.

— Скажи лучше «если», — ободрил он меня на прощанье.

Я предпочел положить трубку. Но брошенное слово застряло в голове, такое маленькое жалкое «если».

В свете фар из темноты выныривали силуэты деревьев по обе стороны дороги, бежали мне навстречу и, что-то шепча, быстро исчезали позади. Я проехал бензозаправку, откуда Маккиффер, как он сказал, звонил мне. Ночь была темная, месяц только нарождался. Свет на станции не горел, но я разглядел неясный прямоугольник телефонной будки и припаркованную за ней машину. Это и был, наверное, «линкольн» Маккиффера.

Пока все совпадало. Пока.

Маккиффер описал мне место, где будет меня ждать: несколько поломанных молодых деревьев, а за ними покореженный толстый ствол эвкалипта. Два месяца назад в него врезалась спортивная машина, в которой неслись навстречу своей неожиданной смерти молодые и, наверное, счастливые парень и девушка.

Но сейчас этот несчастный случай меня не волновал, я был озабочен, как бы не проехать условленное место. Но все же мысль о том, что здесь стряслось за считанные смертельные секунды, в голове у меня засела.

Я заметил справа группку торчащих пеньков. Молодые деревца были срезаны чуть ли не вровень с землей. За ними виднелся изуродованный ствол эвкалипта. На коре его до сих пор были заметны глубокие белые порезы. Я проехал дальше. Маккиффера я не увидел. Правда, он сказал, что будет стоять не на виду, а позади покореженного дерева. Проехав с милю, я выключил фары, развернулся и поехал обратно. В ста — ста пятидесяти ярдах от места встречи я остановил машину на обочине.

Я не стал открывать дверцу машины, чтобы в салоне не зажегся свет. Достал из бардачка фонарь, вылез в окно, пересек дорогу и, стараясь не производить шума, направился к тому месту, где нашли свою смерть двое молодых влюбленных.

Мысль о смерти меня не покидала. И не только из-за той катастрофы. Смерть таилась в словах Маккиффера, возможно, он специально разыграл страх, чтобы выманить меня сюда, она таилась в воспоминаниях о Ладди и Рыкуне, то есть о Кларенсе Ладлоу и Фрэнсисе Макги. Когда думаешь об этой парочке, невольно думаешь о смерти.

Ярдах в двадцати от искалеченного дерева я свернул с дороги и, аккуратно ступая, пошел вглубь. Где-то неподалеку застрекотал кузнечик, вдали равномерно квакала лягушка. В правой руке я держал наготове кольт, в левой — фонарь.

Через каждые несколько шагов я останавливался. Когда до дерева оставалось футов шесть, под ногой у меня хрустнула сухая ветка. Ее треск среди окружающей тишины прозвучал, как хлопок петарды.

Кузнечик мгновенно замолчал. Но слева от меня послышался другой звук. Совсем рядом. Это был звук, совершенно не соответствующий обстановке, и при других обстоятельствах он мог бы показаться комическим и вызвать лишь улыбку.

Это была отрыжка.

Но не обычная отрыжка. Нечто большее, гораздо большее. Это было рокотание, бурчание воспаленных внутренностей, распираемых гнилостными газами. Они поднимались все выше, урчали все громче и громче и наконец, как приглушенный раскат грома, вырвались наружу… Разве можно назвать такое отрыжкой?

Вернее было бы определить ее как симфонию противоборствующих ветров или героический гимн несварению, даже как заупокойную мессу по газам. Это был настоящий концерт из шипения, визжания, бульканья и рокотания, который сам по себе являлся лишь увертюрой к взрыву такой силы, громкости и продолжительности, что он мог бы стать уникальным во всей истории существования изжоги.

Кто, кроме Рыкуна Макги, мог произвести такую музыку? И почему он оказался здесь, отравляя ночной воздух леса? Для Макги наступил напряженный момент. Он наверняка стоял здесь уже давно, поджидая меня под молодым месяцем, волнуясь, психуя, дергаясь. Все это время газы распирали его, готовясь вырваться наружу.

Я уже говорил, что, когда Рыкун нервничал, он в полной мере оправдывал свою кличку. А я всегда действовал на него возбуждающе. Он возбуждался, даже если я приветствовал его взмахом руки с противоположной стороны улицы. Поэтому понятно, с каким трепетом он ожидал неизбежной встречи со мной и удобного момента прикончить меня. И вот, когда этот счастливый момент настал, с ним… произошло то, что произошло. При данных обстоятельствах это было так же неизбежно, как восход солнца.

Не думайте, что я долго слушал это бульканье. Нет, не более секунды. Едва послышались первые звуки, как я двинулся в его сторону.

Низко пригнувшись и держа включенный фонарь в отставленной влево руке, я направил пистолет в ту сторону, откуда все еще продолжалось бурчание.

Но Рыкун был наготове. И он выстрелил первый.

За мгновение до этого луч фонаря упал на Рыкуна, и я увидел его широко раскрытые глаза, разинутый рот, раздутый выпирающий живот, поблескивающий в руке пистолет. И тут я почувствовал удар по левой кисти. Свет погас, фонарь вылетел у меня из руки и стукнулся о дерево.

Рыкун стрелял на свет и попал то ли в фонарь, то ли в руку, его держащую. Мне некогда было определять, куда попала пуля. Я знал, где стоит Рыкун, и выстрелил в его направлении четыре раза подряд, едва успевая нажимать на спусковой крючок.

Я понял, что все четыре пули попали в цель. Звук был такой, как будто отбивали толстый кусок мяса для бифштекса. Рыкун охнул, застонал и упал. Я выстрелил еще раз в то место, куда, как я предполагал, он свалился.

Подождав немного, я подошел. Рыкун был еще жив. Я слышал его хриплое дыхание. Нащупав в кармане зажигалку, я достал ее и чиркнул. Пистолет с последним патроном в дуле я держал наготове.

Но она не понадобилась.

Рыкун лежал на спине, одна нога была подвернута, другая откинута в сторону и согнута в колене. Одна пуля попала ему в щеку, остальные потонули где-то в туловище. Автоматический пистолет 45-го калибра валялся недалеко от согнутой ноги, незажженный фонарь — возле левой руки.

Я приблизил зажигалку к его лицу. Рыкун скончался почти сразу. Я уловил последний вздох, замерший на его губах. Мускулы его расслабились, голова откинулась набок. Глаза по-прежнему были широко открыты. Я поднял его пистолет и фонарь и пошел обратно к своей машине.

Вначале я шел медленно, потом побежал, потому что услышал рокот мотора приближающейся машины. Слева от меня вспыхнули фары. Машина шла со скоростью не менее пятидесяти миль. В тот момент, как я достиг кромки асфальта, она пронеслась мимо, набирая скорость. Я включил фонарь Рыкуна, но мне удалось лишь смутно различить на переднем сиденье не то одну, не то две фигуры: одну — за рулем, а другую справа от водителя. Человек то ли нагнулся, то ли пытался скрыться из поля моего зрения. Секунд пятнадцать или двадцать спустя я уже был около «кадиллака». Вскочив в машину, я выхватил ключи и запустил мотор. Крутанув было руль, чтобы развернуться, я передумал.

Пока я разогнался бы, та машина опередила бы меня уже на милю. А меньше чем через милю был перекресток. И я не знал, свернет ли водитель на Корал-Драйв или поедет прямо. Я погнал машину к бензозаправке и поднял трубку мобильного телефона. Левая рука немного онемела, но ни раны, ни крови не было видно. Пуля Рыкуна в нее не попала.

Я позвонил в полицейское управление и попросил дежурного принять мою информацию. Сказал, что звонит Шелл Скотт, и коротко описал ситуацию:

— По Сайпресс-роуд в сторону Корал-Драйв сейчас направляется темный седан. За рулем, наверное, сидит Кларенс Ладлоу, известный как Ладди. Возможно, в машине находится также Маккиффер, живой или мертвый. Не кладите трубку, я сейчас продолжу.

Я свернул к бензозаправке и остановился. Та машина, что стояла около телефонной будки, исчезла. Я объехал вокруг станции и позади нее увидел другую машину — позапрошлогоднюю модель «крайслера».

Бросив трубку на сиденье и прихватив фонарь Рыкуна, я выскочил из «кадиллака», побежал к «крайслеру» и заглянул в открытое левое окно.

Протянув руку, я взял регистрационную карточку. Машина была зарегистрирована на имя Фрэнсиса М. Макги. Потом осветил фонариком салон машины — он был пуст.

Бегом вернулся к «кадиллаку» и схватил трубку:

— Это снова я, Шелл Скотт. Седан — это новый «линкольн» темно-синего цвета, зарегистрирован на имя Мак-киффера. — Повторив имя по буквам, я предупредил, что к машине, возможно, прикреплено радиоуправляемое взрывное устройство. Затем извлек из кармана блокнот, открыл его и прочел: — Регистрационный номер «линкольна» FZ-440. У меня все.

Отключив телефон, посидел немного и позвонил в отдел по расследованию убийств. Пришлось подождать, пока трубку взял Сэмсон.

— Сэм, это Шелл Скотт. — Я сказал, что звонил дежурному, и добавил: — Если Маккиффер был участником этой акции, то сейчас он едет с Ладди. Если нет, то Ладди ведет машину Маккиффера, а тот либо избит до полусмерти, либо мертв. Думаю, что мертв.