Барнеби Росс - Мастера детектива. Выпуск 9
– Вы коллекционируете автографы, месье Венс?
– Да, у меня уже набралось их с полдюжины, и все причем от знаменитых преступников, – не остался в долгу инспектор. – А это вещи месье Намота и месье Жернико?
– Только Намота. Вещи Жернико велел унести месье Воглер. Как будто бы «для изучения».
– Если вы не возражаете, завтра мне хотелось бы составить вместе с вами опись багажа месье Намота.
– Пожалуйста. Только скажите, в какое время. На день или на два я покидаю эту квартиру. Собираюсь поселиться в гостинице «Титаник».
– Вот как! – рассеянно произнес Воробейчик, думая уже о чем-то другом.
И в самом деле, немного помолчав, он спросил:
– Полагаю, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом нет никакой возможности?
– Разумеется. Я ничего о них не знаю вот уже… Да, уже целых пять лет! Понятия не имею, где они сейчас находятся и когда вернутся.
Месье Венс бросил сигарету.
– И в этом вся загвоздка! Они не смогут постоять за себя…
Не собираясь, видимо, давать каких-либо разъяснений на этот счет, он кивнул на прощанье своим собеседникам и вышел, закрыв за собой дверь.
– Madré! – воскликнула Асунсьон. – Он не притронулся к коктейлю.
Это показалось ей дурным предзнаменованием.
ГЛАВА IX
ОДНА ЖЕНЩИНА, ДВОЕ МУЖЧИН
Озерная гладь раскинулась у их ног. Они сидели на террасе за маленьким столиком, накрытым скатертью в голубую и белую клетку. Посредине в узкой хрустальной вазе доживала свои последние часы пронзительно красная гвоздика. Метрдотель, желая дать им насладиться последними прелестями уходящего лета, удалился, устранив предварительно помехи в радиоприемнике, служившем связующей нитью между этой террасой и внешним миром. На парке лежала печать особого великолепия, лебеди один за другим скользили по озеру к своему убежищу, оставляя за собой длинные борозды, отливающие изумрудом и слоновой костью.
– Сегодня первый воскресный день сентября, – молвил Сантер.
И, взяв двумя пальцами вазу с гвоздикой, осторожно поставил ее па соседний стол, чтобы без малейших помех любоваться Асунсьон.
На молодой женщине было темно-фиолетовое платье с мягкими линиями, которое украшало пышное кружевное жабо. На груди с левой стороны сверкала бриллиантовая булавка. На безымянном пальце красовался миндалевидный оникс в тонкой платиновой оправе. И такой гармонией дышали тяжелая масса ее черных волос, видневшихся из-под огромной белой шляпы, ее чуть ли не по-монашески строгое платье, золотистого цвета лицо, тонкое кружевное жабо и драгоценности, что, глядя на нее, а вовсе не на озеро, над которым поднимался легкий туман, и не на парк в его изысканном наряде пастельных тонов, Сантер сказал:
– Сегодня первый воскресный день сентября…
Что за странное существо эта женщина, думал он, эта уроженка Сеговии с бесстрастным, немного усталым голосом, вера которой ничуть не уступала по силе суеверию, два года дожидалась она человека, проведя с ним всего каких-нибудь два часа, а после его трагического исчезновения не пролила ни единой слезинки! Какие мысли скрывал этот прекрасный, чуть низковатый и гладкий, словно стальной щит, лоб, придававший ее лицу выражение решимости и силы? На какой шаг могла толкнуть эту женщину отвага, таившаяся в строгой линии ее бровей и уголках губ? До чего могла довести ее любовь – или ненависть?
«Я люблю ее! Я люблю ее!» – в сотый раз повторял про себя Сантер. Он все готов был отдать ради того, чтобы сказать ей об этом, но ее загадочный взгляд вселял в него чувство неуверенности, лишал самообладания. Довольно было какого-нибудь вопроса или конкретного признания, чтобы – если Асунсьон не ожидала их – уничтожить столь драгоценные минуты близости, часы, проведенные ими наедине, чаще всего в полном молчании, когда Сантер мог думать, что сердце молодой женщины бьется в унисон с его собственным, когда он мог убаюкивать себя столь ласковой и столь жгучей надеждой. Поэтому всякий раз, как он собирался заговорить, его охватывало сомнение, и в конце концов он отказывался от своего намерения.
И вот теперь, после того, как он сказал «это первый воскресный день сентября» и Асунсьон подняла на него свои прекрасные глаза и озарила его доверчивой улыбкой, словно вернувшись к действительности из далекой мечты, которую он не потревожил, а, напротив, приблизил к реальной жизни, Сантер вдруг осмелел и, протянув над столом руку, коснулся руки молодой женщины.
– Ну как, – начал он, показывая на парк, погружавшийся в мирную ночную дрему, – неужели здесь хуже, чем на Бермудских островах?
Асунсьон опустила голову, и он подумал, что она, быть может, не хочет, чтобы ее глаза со всей откровенностью поведали ему о его победе. Крепко сжав руку молодой женщины, с пересохшим горлом, он мучительно стал подыскивать жалкие слова, которым надлежало найти верный путь к ее сердцу.
Но она сама заговорила:
– Как ужасно оставаться в неведении и не знать, жив Марсель или умер?
Помолчав немного, Сантер заметил ворчливым тоном: – Этот Воробейчик не внушает мне никакого доверия. Он так ничего и не обнаружил…
– Почем вы знаете? Не такой он человек, чтобы кричать о своих находках на всех перекрестках.
– Он до сих пор не знает, каким образом удалось похитить Марселя. Консьерж ничего не видел и…
– Жорж, вы же сами послали его в полицейский участок!
– …и лифт не работал. Вы можете себе представить, чтобы рыжий человек тащил Марселя на своих плечах по лестнице? А на улице? Как могли его не заметить на улице? Кто это может себе позволить свободно разгуливать по улице, пускай даже в полночь, с окровавленным телом на руках!
– Но, – молвила Асунсьон, – у подъезда или за домом его могла дожидаться машина!
Ногти ее судорожно впились в скатерть. Она взглянула Сантеру прямо в лицо, и он увидел в ее глазах отчаянную мольбу.
– Жорж, скажите мне, вы верите… вы думаете, что Марсель еще жив или?..
Сантер покачал головой.
– Никто не сможет ответить на этот вопрос, дорогая. Это такая запутанная история: выстрел, похищение Марселя, нападение, жертвой которого вы стали, и эта татуировка…
– Татуировка… – задумчиво повторила Асунсьон. – Я все думаю, а может, Марселя похитили из-за этой татуировки?
– Не понимаю…
– Вспомните, что он нам говорил… только с помощью этой татуировки можно отыскать место, где он спрятал то, что привез из Пекина. А может быть, Марселя похитили, чтобы заставить его раскрыть тайну татуировки?
– Нет-нет! – заверил ее Сантер.
Он говорил «нет» из принципа, потому что устал спорить и чувствовал, что молодая женщина опять ускользает от него, даже отсутствующий, а может, и мертвый Марсель по-прежнему стоял между ними, разделял их. Однако в глубине души он не мог не признавать разумность рассуждений молодой женщины. Сам он об этой татуировке не подумал… А Воробейчик, интересно, подумал? Казалось, он не придал особого значения этой детали. Правда, Воробейчик, похоже, ничему не придавал значения.
Сантер наполнил бокал Асунсьон. Вся во власти своих мыслей, она выпила прозрачное вино маленькими глотками и поставила на стол пустой бокал. Сантер незаметно снова наполнил его, показав молодой женщине какую-то точку на озере, чтобы отвлечь ее внимание.
Спустилась ночь. Во тьме слышался неясный гул сливавшихся воедино голосов – и приглушенных, и звучных. Метрдотель включил лампу с розовым абажуром и принес новую бутылку. За тысячи километров, в Лондоне, савойский оркестр заиграл знаменитый вальс «Pagan Love Song». [4]
Наклонившись вперед, Сантер заметил, как изменилось вдруг лицо Асунсьон.
– Madré! – тихо сказала она хриплым, но, как всегда, мелодичным голосом. – Сколько воспоминаний!..
В присутствии молодой женщины Сантер не в состоянии был владеть собой. Но стоило ей воскликнуть «Madré!», да еще таким тоном и с таким выражением лица, как он окончательно терял голову.
– Дорогая, – сказал он, – позвольте пригласить вас на танец… Быть может, я помогу вам воссоздать иллюзию?..
Асунсьон, видимо, колебалась, потом все-таки встала и подняла руки. Рискуя развеять обещанную иллюзию, Сантер пылко обнял ее и увлек далеко от лампы с розовым абажуром, на край террасы, откуда лучше всего было видно усыпанное звездами небо.
И вдруг, когда они оказались возле одной из дверей, ведущих с террасы в зал ресторана, раздался чей-то голос:
– Добрый вечер.
Чары были нарушены. Танцующая пара остановилась. Сантер отпустил свою партнершу и шагнул вперед, вглядываясь во тьму.
Голос уныло продолжал:
