Чарли Стелла - Крутые парни
– Джоди, я в самом деле напился.
– Слышу.
Денафриа снова кашлянул.
– Чего?
– Ты вообще как?
– Нормально… я в порядке.
– Может, ляжешь, проспишься?
– Л-лягу.
– Я перезвоню утром.
– П-перезвонишь?
– Да.
– Обещаешь?
– Да, обещаю.
– Ладно.
– Спокойной ночи.
– Я люблю тебя.
– Спокойной ночи, Джон.
– Да, хорошо.
Повесив трубку, он залпом допил из бутылки остатки виски. Проглотил, рыгнул, наклонился вперед – и его вырвало прямо на ковер в гостиной.
Элиш растянулась на полу. Собачка Наташа спала рядом, на подушке. Элиш только что пробежала десять километров. Волосы у нее были влажными от пота.
Павлик стоял на пороге с пакетом китайской еды и дурацкой улыбкой на лице. Когда Элиш села и сделала наклон вперед, к коленям, он только глаза вытаращил.
– Разогреваешься или остываешь? – спросил он.
– Если себя имеешь в виду, милый, тебе не мешает согреться. – Элиш согнулась в поясе, наклонилась вперед, несколько секунд посидела в такой позе и снова легла.
Павлик отнес еду на кухню. По пути он несколько раз спотыкался, а на пороге ударился о дверной косяк.
Элиш встала и потянула носом воздух.
– Ты что, пьяный?
– Вроде того, – ответил Павлик из кухни.
Он вскрыл контейнеры с едой и плюхнулся на стул. Стол уже был накрыт. Он разложил кисло-сладкое мясо по тарелкам. Открыл баночку с острой горчицей и приправил свое мясо. Почуяв еду, Наташа тоже заспешила на кухню.
– Надеюсь, ты потом сделаешь зарядку и сбросишь немного лишних калорий, – заявила Элиш, стоя на пороге.
– Чего? – спросил явно сбитый с толку Павлик.
Элиш достала из холодильника две банки кока-колы.
– Ради всего святого, – сказала она. – Надеюсь, ты не пил на работе!
Когда Элиш прошла мимо и поставила банки с газировкой на стол, Павлик потянулся к ней и схватил ее в объятия.
– Славная попка, – признал он.
Элиш развернулась к нему. На шее у нее висело полотенце.
– Мы в игривом настроении? – спросила она, садясь напротив. – Как прошла твоя пьянка? – Она вскрыла банку с колой. – Больше никого не избил?
Павлик подцепил кусок мяса вилкой и сбросил его на пол – для собаки.
– Сейчас мой напарник переживает нелегкие времена, – сказал он. – Его жена бросила. Сегодня мы видели ее с другим.
– «Мы»? – удивилась Элиш.
– Все вышло с-случайно, – невнятно ответил Павлик. – По крайней мере для меня. По-моему, он ее п-преследует.
– Преследует? Как опасно! Будь осторожен.
– Мне кажется, с тех пор, как они расстались, у нее никого не было… до сих пор. – Не сдержавшись, Павлик рыгнул. – Н-ну и хорошо… Значит, снова они не сойдутся. Но ему нелегко придется, он п-пока ничего не соображает… Он типичный итальяшка, обожает семью и детей. Держит дома альбомы с фотографиями. Назвал сынишку в честь своего папаши. До сих пор любит жену. Представляешь?
– По-моему, то, что он такой чадолюбивый, хорошо говорит о нем, – заметила Элиш, накручивая на вилку рисовую лапшу.
Павлик бросил на пол еще один кусок мяса для мопсихи.
– Да я и не хочу его ругать, – сказал он, потянувшись за стаканом с водой. – Очень острая горчица!
– Тогда не корми этим собаку, – попросила Элиш. Она подождала, пока Павлик не выпьет воду. – Ты, значит, не хотел его ругать, но?..
Павлик выложил ложку горчицы в лапшу и помешал вилкой.
– Чего? – спросил он. – А, да. Он жизни не нюхал. Все время ноет и жалуется. И ребенка использует, чтобы крутиться возле жены. – Он замолчал и снова рыгнул. – Все п-понятно. Не пойми меня неправильно, мне его жалко. Но я понимаю, через что он сейчас проходит. Ничего у него не выйдет. Излишнее беспокойство ему не поможет. В конце концов она бросит его и уйдет с тем парнем, с которым мы ее видели, или с кем-нибудь другим. Какая разница?
– А ты у нас, оказывается, психолог, – заметила Элиш, вытирая губы бумажной салфеткой. Увидев, что Павлик вытирается рукавом, она протянула чистую салфетку и ему.
Павлик снова рыгнул – еще громче.
– Думаешь, твой напарник наделает глупостей?
Павлик глубоко вздохнул.
– Нет, – сказал он. – Я так не думаю. Но кто знает? Ребенка он точно обожает. Кто знает, как он себя поведет, если она решит серьезно с кем-то встречаться. Я проводил его до дому. Помог начать изгонять злой дух его жены. Надеюсь, он напьется в стельку, его вывернет наизнанку, а завтра ему будет так плохо, что о бывшей жене он и не вспомнит.
Элиш рассмеялась.
– Оказывается, ты у нас психолог, – повторила она. – Доктор Павлик.
– Отец Павлик, – поправил он. – Я старший детектив, спасибо большое. Время от времени все наши ребята спрашивают у меня совета. Уж раз я сам сознался, значит, во мне и правда есть что-то от священника.
Элиш усмехнулась:
– Извини, пожалуйста. Чтобы ты – и вдруг священник? Позволь с тобой не согласиться. По-моему, из тебя может выйти кто угодно, но только не священник.
– По крайней мере, я знаю, что посоветовать другу в трудном положении, – заявил Павлик, скармливая собаке очередной кусок мяса.
– Ну да, конечно. Главное – напиться, – кивнула Элиш. – Очень оригинально!
Павлик вскрыл банку с колой и поднял ее вверх.
– Иногда выпивка – все, что нужно парню. Напиться до бесчувствия, – заявил он.
Элиш подмигнула ему.
– Иногда и нам, женщинам, не мешает напиться, – заметила она.
Павлик подавился колой и закашлялся.
23
Солнце только вставало. Улица была пуста, если не считать женщины, гулявшей с пуделем. Джек Фама, одетый в черный нейлоновый тренировочный костюм, постучал в парадную дверь дома номер 2186 по Койл-стрит. На глазах у него были солнцезащитные очки; он стоял спиной к улице.
– Кто там? – спросил усталый голос.
– Полиция, – ответил Фама.
Ключ повернулся в замке, и Фама отвел сетчатую дверь. Деревянная дверь чуть приоткрылась, и Фама, распахнув ее, вошел в дом, сбив с ног хрупкую седовласую женщину. Упав на линолеум в зелено-белую клетку, жена парикмахера ахнула и принялась растирать ушибленную правую ногу.
Фама вошел на кухню, схватил женщину за подол розовой ночной рубашки и потащил ее под стол. Рубашка задралась.
– Эй! – послышался голос откуда-то из комнаты. – Что ты там делаешь?
Фама поднял глаза и увидел, что к нему бежит старик.
– А ну, убирайся отсюда! – говорил старик. – Что ты делаешь с моей женой?
Старик оттолкнул Фаму от стола и опустился на колени, закрывая собой жену.
Фама показал старику средний палец.
– Джимми хочет получить свои деньги, – сказал он. – Ты, старик, отдашь их мне в следующий раз, как я тебя найду.
– Убирайся отсюда к черту! – закричал старик. – Убирайся!
Фама улыбнулся.
– Я еще вернусь, – обещал он.
Старик бросился к телефону.
– Я звоню в полицию! – сказал он.
Оттолкнув старика от телефона, Фама достал из кармана куртки черный стилет и перерезал провод. Он несколько раз помахал ножом перед носом старика, а потом убрал лезвие и вышел из дома. Захлопывая за собой дверь, он слышал женский плач.
Ларри отпер дверь своим ключом. Перед тем как войти, он долго наблюдал за домом с заднего сиденья такси, припаркованного неподалеку от парадного входа. После ухода Джимми Манджино он на всякий случай выждал еще десять минут: вдруг Джимми вернется? Когда таксист наконец спросил, долго ли они еще здесь пробудут, Ларри Берра сунул ему хрустящую пятидесятидолларовую купюру и вышел из машины.
Утреннее солнце ярко светило в окна гостиной. Берра слышал, как в спальне работает телевизор. Он медленно подошел к двери спальни. Когда его тень упала на кровать, Лианна ахнула от изумления.
– Господи, ну и напугал ты меня! – воскликнула она. Она только что вышла из душа и сидела, прислонившись к изголовью, в белом халате, с полотенцем, обернутым вокруг головы. От испуга она наклонилась вперед, к коленям.
– Что ты здесь делаешь? – Голос Лианны дрожал.
– Я его видел, – ответил Берра, закуривая. – Я видел, как он отсюда выходил.
– А ты чего ожидал? – спросила Лианна. – Я знаю, как ты обо мне отзывался.
– Ты ему отсосала? – подскочил к ней Берра. – За этим он сюда и приходил?
– Нет, – сказала Лианна.
Берра смотрел ей в глаза.
– Ты с ним трахаешься?
– Нет.
– Не ври!
– Я с ним не трахалась. Так что прекрати.
Берра оперся о дверной косяк.
– Ты меня предала!
– Я – тебя?! – вскричала Лианна. – Я тебя предала? Ну а ты как со мной поступил? Как ты меня обозвал при этом орангутанге? Я, значит, просто шлюха. Очередная шлюха. Спасибо тебе, Ларри! Сколько раз мы с тобой занимались любовью… Но теперь все, понял?
Берра нахмурился.
