Инна Тронина - Четвёртая четверть
Хватит, настрадалась от безответной любви. Пора бы, наконец, оценить её верность и преданность. Арина рисковала жизнью, выведывала секреты у своего мужа-бандита, оказывала Андрею кое-какие услуги по мелочи. В частности, лечила детей Андрея, так как окончила Педиатрический институт. Кроме того, она наблюдала Оксану во время беременности, принимала у неё роды. Обслуживала как врач и семью Бабенко.
Да мало ли событий, больших и маленьких, связывали Арину и Андрея? Так почему же сейчас им наконец-то не стать мужем и женой? Да, покойная Франсуаза работала с Андреем по делу микробиологов, мечтавших заразить россиян болячкой почище «испанки». Но и Арина не стояла в стороне. Именно она перевела с латыни записи в тетрадях, добытых в квартире одного из учёных, и тем самым внесла ясность в цель исследований.
Свой врачебный долг Арина Скресанова исполнила с честью. Теперь ей обязаны жизнью десятки миллионов людей. И она — самая подходящая супруга для Андрея Озирского. А Андрей тупо смотрел на Арину, и не мог вымолвить ни слова. Она же медик, должна проявлять гуманизм. По крайней мере, не наседать с подобными предложениями на человека, только что проводившего в аэропорту «груз-200» — гроб молодой жены, от которой остались дети.
Чёрт с тобой, радуйся, сердцу не прикажешь. Но про себя, культурненько, чтобы я этого не видел. Андрей приехал к Арине, на улицу Типанова, с бутылкой лимонной водки. Тем вечером он хотел увидеть румяную блондинку в цветущем, под тридцать лет, возрасте. Её копией была их дочка Катерина. Андрей помнил, как они вместе производили на свет это дитя. А перед этим укрывались в Курорте, в чужом доме, спасаясь от преследований сразу двух бандитских группировок. В любой момент могли погибнуть, но уцелели. Более того, вместо двух их стало трое.
Поведи себя Арина тогда по-другому, утешь Андрея, три дня назад ставшего вдовцом, и она могла бы добиться своего. Но не сумела выждать время, вытерпеть неизвестность. Решила прояснить всё и сразу, потому что горькая правда была для неё лучше неопределённости. Разметав соломенные волосы по плечам, сузив прозрачные голубые глаза, Арина вскочила из-за стола, за которым они ужинали.
— Я знаю, что эта девчонка, Олимпиада, от тебя сына родила ещё в августе!
— Родила. От меня. Ну и что? — Андрей налил себе ещё рюмку водки и выпил.
— А то, растлитель малолетних… Ты уж чётко скажи, на ком из нас женишься!
Арина нервно ходила по комнате, ломая пальцы и еле сдерживая слёзы.
— Мы с тобой знакомы почти семь лет, у нас ребёнок. Но это — дочка, а тебе нужны наследники. Женьку своего ты не любишь — сразу видно. И потому хочешь иметь мальчика, тем более что тёща отняла Юлека. Пусть Олимпиаде шестнадцатый год, и встретились вы недавно. Но у неё неоспоримое преимущество — младенец мужского пола. Я не знаю, как ты решишь. Просто не хочу тянуть кота за хвост. Лучше определиться скорее.
Арина искоса взглянула на стенку «Дебют», заставленную висячими цветами. В соседней комнате спала Катька, и Арина решила хотя бы ради дочери сделать последний рывок.
— В конце концов, я должна устроить личную жизнь. Ведь это ты лишил меня Зураба Сакварелидзе. Мой муж погиб только по твоей милости. И теперь ты не желаешь определяться. Водишь меня, как козла за морковкой. Решай скорее, Андрей — Арина достала платочек и вытерла глаза.
— Так выходи замуж, если кто-то есть на примете!
Озирский увидел, что бутылка пуста, и тоже встал. Окинул взглядом богато накрытый стол. А потом увидел, что Арина, смертельно побледнев, упала на диван.
— Пойми, Франсуазы нет всего три дня, — тихо сказал Озирский. — Три! Как я могу прямо на месте решать столь деликатный вопрос. Не прошло ни девять дней, ни сорок! Аринка, подожди немного. Дай мне в себя прийти, а потом…
— Что-то ты больно деликатный стал!
Арина говорила глухо, отвернувшись от Озирского. Широкие, прямые её плечи сжимались под чёрной блузкой с металлическими пряжками. Она оделась так, узнав о постигшем Андрея несчастье, чем поначалу растрогала его до слёз.
— Малолетку соблазнять можно, ребёнка ей делать — ради Бога! Семью разрушать в оперативных интересах — всегда готов. А когда нужно наконец-то сделать шаг навстречу любящим тебя людям, тут — стоп! Я ведь понимаю, что и на Липке ты не хочешь жениться. Правда, она — москвичка, может тебя туда перетащить. Одна моя приятельница в ЗАГСе работает, так насмотрелась. Семнадцатилетние девчонки за древних стариков выходят. Юноши прыщавые женятся на старухах. И всё ради того, чтобы сменить прописку. Здесь, конечно, здравый смысл побоку…
— Аринка, я слишком хорошо помню, что ты для меня сделала…
Озирский хотел подойти к подруге, сесть рядом с ней, обнять и поцеловать. Но встретился с ненавидящим взглядом. Пожав плечами, он устроился в противоположном углу дивана — у торшера.
— И потому ни одного грубого слова ты от меня не услышишь. Странно, я не знал, что ты так любила Зураба Сакварелидзе. Иначе ни за что не попросил бы работать на меня и против него. Ты всегда могла отказаться. Я же не запугивал тебя, не обещал жениться. Ребёнка ты сама хотела — умоляла не предохраняться. Помнишь? УВ тебя память отличная, я знаю.
— Я не люблю, когда меня оставляют с носом! — заплакала Арина, прикрыв лицо мокрым платочком. — Я не агрессивна, не особенно тщеславна. Но не могу пережить, когда меня отталкивают. Как у Высоцкого: «Мы в очереди первыми стояли, а те, кто сзади нас, уже едят!» Вот так всю жизнь выходит у меня. Ты дразнишь, ты издеваешься надо мной, откровенно предпочитаешь более респектабельных. Брак с Франсуазой открыл для тебя огромные возможности, я понимаю. Но понимаю умом, а сердце страдает. Оно плачет, бьётся так, что вот-вот выскочит. Я не сплю ночами, бесконечно реву и думаю — а что дальше? Есть ли свет в конце туннеля? Могу я надеяться на что-то или нет?
— В смысле помощи на Катьку, безусловно, можешь. Но что касается женитьбы, я не готов сейчас ответить. — Озирский достал сигареты.
— Не кури тут, ребёнок рядом! — Арина вскочила, одёрнула длинную юбку. — Знаешь, родной так не пойдёт. Нужно выбирать. Или ты становишься Катьке нормальным отцом, или никогда больше её не увидишь. Вообще никогда! И жируй в своей Москве, пока не лопнешь…
Арина еле дотащилась до стула, рухнула на него. Затряслась, запрокинув голову. У неё отказали ноги. Андрей сразу не осознал смысла её угрозы. Он очень устал.
— Ты сейчас напомнишь, что я когда-то согласилась с цитатой, предложенной тобой: «Любовь без брака гораздо менее унизительна для женщины, чем брак без любви». А для мужиков, получается, наоборот. Для тебя унизительно любить дочку и её мать, быть добрым и нежным…
Арина поджала под стул ноги в бархатных домашних тапочках, откинула волосы со лбы.
— Ты права — на Липке я тоже не женюсь, — неожиданно сказал Андрей. — Это тебя успокоит?
Ему очень хотелось курить. Ещё больше — спать. Но у Арины оставаться было нельзя. За ночь она вырвет у него заветные слова, через которые Андрей потом переступить не сможет. Конечно, можно утешить себя тезисом о лжи во спасение. Да, сейчас Арина успокоится, повеселеет. А что потом? Андрей будет лихорадочно искать выход из пятого угла, куда сам себя загонит.
Конечно, поступить по-джентельменски он был не прочь, но нынешним вечером жизнь не кончалась. Арина же вела себя так, будто пыталась использовать самый важный и последний свой шанс.
Неподалёку отсюда, у Московского проспекта, жила вторая жена его деда — древняя немощная старушонка Муза Ипполитовна Озирская. Андрей вполне мог попроситься на ночь к ней, ибо был в стельку пьян, и боялся не осилить путь до Фонтанки.
— Прописку в Москве я получил бы по-другому, будь у меня такое желание. Я могу квартиру там купить. Что касается Липки, то она имеет двух женихов. За кого-то из них в итоге выйдет замуж. Ей, так же, как и тебе, я даю деньги на ребёнка. И ей я никогда не обещал жениться. Тебе, кстати, тоже. Я не обманывал вас обеих ни в чём. И те домыслы, что вы строили, пусть останутся на вашей совести. Я не люблю, Арина, когда на меня давят. В таких случаях я делаю всё назло. А что касается запрета встречаться с Катькой…
Озирский провёл ладонями по лицу, встал с дивана и подошёл к окну. Там, за трёхстворчатым окном, был холодный апрельский вечер. Но всё-таки чувствовалась, что пришла весна. Перед его мысленным взором как будто пронеслось несколько лет.
— Не знаю, сама ты это придумала, или позаимствовала у Сельи-Пилар де Боньер. Но раз подобный вопрос поставлен, я обязан на него ответить. Я не знаю, одобрит ли твой поступок Катерина, когда вырастет. Но она ещё мала, и за неё решаешь ты. Если я тебе так противен, что видеть меня невозможно, я исчезаю. Но деньги на дочку всё равно буду присылать. По почте ли, с нарочным — как получится. Я ухожу не для того, чтобы снять с себя ответственность за Катьку. Делаю это, только лишь повинуясь твоей воле. И в то же время не желаю тебя обманывать, обещая скорую свадьбу. Как только ты перебесишься, придёшь к выводу, что худой мир лучше доброй ссоры, или Катька заскучает — звони. Я приду тотчас же, и ни разу не припомню этот разговор. Может быть, тогда я успокоюсь. Мне не будут мерещиться мозги жены — в крови, на расколотом льду…
