Владимир Гурвич - Челюсти пираньи

— Так как же избавиться от трупа?

Я сделал удивленное лицо.

— Вы хотите, чтобы я дал вам полезные советы, как избавиться от моего тела. Ну, уж нет, мне мое тело не настолько еще надоело. Уж извините, но я не занимаюсь такой благотворительностью. Хотя как-нибудь на досуге я бы мог вас просветить в этом очень важном вопросе.

Всю эту белиберду я нес не случайно, так как по своему опыту знал, что подобные речи вносят большую сумятицу в души таких людей, как Орехов. Еще минуту назад он был решительно настроен нажать на курок, но сейчас его вид выдавал царящую внутри него растерянность. Его богатое воображение быстро рисовало картинки его дальнейших действий, после того, как со мной будет покончено. И по мере того, как их становилось все больше, он все яснее убеждался, что спрятать тело — для него действительно проблема. И все же он еще храбрился.

— Не волнуйтесь, если вы полагаете, что не сумею вас закопать, то вы ошибаетесь.

— Да ведь собака найдет, да и следов по незнанию много оставите. Тут надобно сделать так, чтобы от трупа ничегошеньки не осталось. А для этого надо быть большим специалистом.

Пока я все это говорил, я одновременно внимательно наблюдал за его движениями, готовясь к прыжку. Но Орехов вел себя осторожно, держась на безопасном расстоянии. В данной же ситуации больше всего я боялся того, что он может выстрелить с перепугу.

— Хватит, мне надоело все это слышать. Вы стоите на моем пути, вы все мне мешаете, понимаете вы это! — вдруг истерично воскликнул он. — Какой дьявол дернул вас вторгаться в мою жизнь? Я знаю, если я вас не убью, вы не дадите мне жить.

Орехов поднял руку и в его глазах я прочитал, что он, в самом деле, готов к выстрелу. Ждать больше было нельзя, я сгруппировался и бросился ему под ноги. Выстрел прозвучал, пуля прожужжала в каких-то миллиметрах от моей головы. Но в этот миг я ударился корпусом об его колени и повалил Орехова на пол. Затем схватил руку с пистолетом и вывернул ее так, что он был вынужден разжать пальцы. Пистолет с грохотом шлепнулся на пол. Я оттолкнул Орехова от себя, а сам поднял оружие и направил его на него.

Сейчас он представлял из себя довольно жалкое зрелище. Я редко встречал столь раздавленного человека, он раболепно улыбался мне.

— Не убивайте, я боюсь смерти. Я хочу жить!

— Все хотят, — заметил я, по прежнему смотря на него через мушку пистолета. — Думаю, вы согласны, что заслужили свою участь.

— Да, да! — горячо согласился он, — но я прошу, будьте великодушны. Я на все согласен.

— Это уже лучше, — сказал я. — Что вам сказал вчера Барон?

— Он говорил о том, что наступает решительный этап борьбы за концерн. И просил меня во Франции дать понять партнерам, что отныне первый человек здесь он. Он хочет замкнуть на себя все управление.

— Каким образом, ведь формально он даже не второе, а третье лицо в концерне?

— Да, третье, но он держит в руках финансы, и если я его правильно понял, он собирается сделать так, чтобы они все сходились на нем. Все будут думать, что они владеют реальными деньгами, а на самом деле это должно быть не более чем фикция. Это какая-то двойная система. Я не совсем понял, да и он был немногословен, он говорил мне лишь то, что касается меня.

— Что же именно?

— Он хочет, чтобы я во Франции заключил как бы два контракта: один с концерном, а другой с фирмой, которую он создал. И реальный контракт — с этой фирмой, а тот, что с концерном, он сделает так, что он не будет исполнен. И тогда последуют очень большие санкции, концерн может быть признан банкротом. Ну а он постарается, чтобы все затем отошло бы ему.

— Недурно замысленно. — Я вдруг почувствовал, что устал стоять и сел на диван. Орехов посмотрел на меня и сделал тоже самое, только он сел на стул. Он не отрывал от меня взгляда, как подсудимый от судьи в ожидании приговора.

— Что мне делать? — робко спросил Орехов.

— Понятие не имею, это не мне решать. Я не руководитель концерна, а лишь советник по безопасности. А то, что вы представляете опасность, в этом нет сомнений. Когда у вас самолет?

Орехов взглянул на часы.

— Через шесть часов.

— Пожалуй, вам стоит вылететь в ваш любимый Париж. Но только предупреждаю, с обязательным возвратом. В противном случае Интерпол объявит вас в розыске, оснований для этого предостаточно.

— Я понимаю, — поспешно согласился Орехов. — Я вернусь.

— Надеюсь, — сказал я, вставая. — Мы еще увидимся.

Я спешил, так как времени у меня было мало, а потому летел по шоссе на предельной скорости. Одновременно я размышлял о том, правильно ли я сделал, что отпустил Орехова в Париж. Не слишком ли я превысил свои полномочия. И если он проявит строптивость и не вернется, в этом виноват буду я. Хотя интуиция мне говорила, что момент ухода за кордон для него еще не настал. И надо сделать все, чтобы его отсрочить.

Здание банка, который возглавлял Барон, не внушало большого уважения, это был трехэтажный небольшой особнячок в центре Москвы, правда очень ухоженный. Путь внутрь здания мне преградил охранник. Я достал пропуск, который, как сказала мне Ланина, позволял мне проходить в любое помещение, принадлежащее концерну. Однако на стража порядка мои корочки не произвели никакого впечатления.

— Этот пропуск у нас не действительный, — ответил он.

— Этого не может быть, я советник по вопросам безопасности председателя Совета Директоров концерна, и я имею право на проход в любое принадлежащее ему здание.

— Ничего не могу вам сказать, у нас действуют другие пропуска, — упрямо повторил охранник.

Я понял, что в банке государственный переворот уже произошел и здесь действуют иные порядки и устанавливают их совсем другие лица. Ладно, посмотрим на реакцию Ланиной, когда я ей доложу об этом.

— Хорошо, — произнес я, в — таком случае доложите президенту банка, что пришел советник по вопросам безопасности председателя Совета Директоров Александр Померанцев и хочет его немедленно лицезреть.

Охранник с большой неохотой стал звонить по инстанциям. Я приготовился к долгому ожиданию, но неожиданно все завершилось в считанные минуты. Такая быстрота даже изумила охранника, он не без удивления посмотрел на меня и пропустил внутрь банка.

А попав в банк, я понял, что не напрасно проявил для этого такую настойчивость, так как внутри него царила самая настоящая роскошь. Все было отделано по высшему стандарту, дизайн помещений продуман до мельчайших подробностей. Я мысленно прикинул затраченную на эти цели сумму; любопытно будет узнать давал ли санкцию на подобные траты Ланин. Судя по тому, что я о нем знал, такие расходы никогда бы не получили у него одобрения.

Пока я, словно по музею, путешествовал по зданию, меня сопровождал невесть откуда-то появившийся новый охранник, который указывал мне, словно гид, направление движения. Я отворил тяжелую дверь в приемную президента банка, о чем извещала составленная из золотых букв большая надпись.

Секретарша президента — умопомрачительной красоты девушка — явная претендентка на звание «мисс Вселенной» двинулась мне навстречу.

— Яков Аркадьевич ждет вас, — сообщила она мне, причем в каждом произнесенном этим ангелом красоты слове слышалась великая значимость предстоящего события.

Я уже приготовился к тому, что кабинет непременно поразит меня своим роскошным интерьером. Но то, что открылось моему взору, превысила все мои ожидания. Во-первых, он был невероятных размеров, едва ли не с теннисный корт, а во-вторых, обставлен он был какой-то необычной мебелью и мне сразу же на ум пришла мысль об эпохе какого-нибудь Людовика, которых, как известно, было очень много. На стенах висели картины, их-то я и стал осматривать в первую очередь.

— Любите живопись, Александр Александрович?

Барон столь быстро пошел мне навстречу, что мы едва не столкнулись. Он взял меня за локоть и подвел к полотнам.

Пока он мне давал пояснение к своей коллекции, я думал о том, что коллекционирование живописи в концерне — всеобщее увлечение. Даже Яблокова не минула чаша сия, он как-то говорил, что тоже собирает картины. Странное обстоятельство, которое наводит на странные мысли о том, что между членами Совета Директоров существует негласная конкуренция в этом вопросе. Любопытно узнать, охвачен ли этой всепоглощающей страстью к искусству и Гарцев?

— Нравится ли вам моя коллекция? — живо спросил Барон. — Я в молодости едва не заделался художником, — со смешком проговорил он. — Да, да, представляете меня в замызганной блузе и с кистью в руках. Когда я вижу эту картинку, не могу удержаться от смеха.

Я внимательно разглядывал этого небольшого человечка. Несмотря на свой невысокий рост, энергии в нем было не меньше, чем в атомной бомбе, она заставляла его бегать по кабинету и сопровождать каждое слово выразительными жестами.