Рэймонд Чандлер - Окно в вышине
Дорога повернула и привела к задней стене здания. Длинный, плохо освещенный бетонный подъезд с крышей из стекла и стали. Как только я вышел из машины, мне вручили квитанцию с указанным на ней номером. Я положил ее на маленький столик, за которым сидел человек в форме.
— Филип Марло, — сказал я, — гость.
— Спасибо, мистер Марло.
Он записал фамилию и номер, вернул мне квитанцию и взял телефонную трубку.
Негр в белой льняной униформе с двумя рядами пуговиц на груди, с золотыми эполетами и в шапочке с широкой золотой лентой открыл мне дверь.
В вестибюле была обстановка как в дорогом мюзикле: масса света, блеска, декораций, костюмов, музыки, состав исполнителей из одних только звезд, оригинальнейший сюжет и постановка, от которой захватывало дух. Мягкое, рассеянное освещение, казалось, раздвигало стены. С потолка сладострастно сияли звезды, мерцающие, как настоящие. Нога чуть не по колено утопала в ковре. На заднем плане была широкая арка, за которой вверх поднималась лестница со сверкающими стальными перилами и широкими низкими ступенями, покрытая ковром. У входа в ресторан стоял, скучая, метрдотель с отвислыми щеками. На нем были брюки с двухдюймовыми лампасами, в руке он держал пачку позолоченных меню. У него был тот тип лица, на котором жеманная улыбка мгновенно сменяется холодным бешенством.
Налево — вход в бар. Видно, как там в тишине и сумраке, словно летучая мышь, двигался бармен на фоне рядов тускло поблескивающих бутылок. Из женской комнаты вышла высокая красивая блондинка в платье цвета морской волны, осыпанном золотой пылью. Приложив ладонь к губам, она повернулась и пошла к арке, что-то взволнованно бормоча.
Сверху, с лестницы зазвучала румба, девушка, улыбнулась и ее золотая голова качнулась в такт музыке. Коротенький жирный человек с красным лицом и блестящими глазами поджидал ее. Через его руку была перекинута белая шаль. Осклабившись, он вцепился своими толстыми пальцами в обнаженную руку блондинки.
Ко мне подошла девушка с таинственно порочными глазами в китайской пижаме персикового цвета. Принимая у меня шляпу, она неодобрительно посмотрела на мой костюм.
Еще одна девушка с сигаретой спускалась вниз по лестнице, держась за перила. У нее в волосах было перо цапли, а платье, которое было на ней, едва ли могло прикрыть зубочистку. Одна ее обнаженная нога была покрашена серебряной, другая — золотой краской. Крайне презрительное выражение лица говорило о том, что она выбирает себе любовников только в высших сферах.
Я прошел в бар и опустился в низенькое кожаное кресло возле стойки. Мелодично звенели рюмки, мягко струился свет, тихие голоса шептали о любви, о десяти процентах. Да мало ли о чем шепчут в таких местах!
Высокий приличного вида человек в великолепно сшитом сером костюме внезапно встал из-за маленького столика у стены, и подойдя к стойке, принялся ругать одного из барменов. Его громкий чистый голос в течение нескольких минут произносил такие слова, которые, казалось, не должны быть знакомы ни одному приличному человеку в отлично сшитом костюме. Его голос вгрызался в звуки румбы, словно железная лопата в снег. Все замолчали и повернулись в его сторону.
Бармен молча стоял, глядя на него. У бармена были курчавые волосы, чистая нежная кожа, озабоченные широко поставленные глаза. Наконец, тот замолчал и вышел из бара. Все, кроме бармена, проводили его взглядом.
Бармен, бледный и растерянный, медленно пошел в мою сторону, остановился, и повернувшись ко мне спросил:
— Да, сэр?
— Мне надо поговорить с одним приятелем, его зовут Эдди Пру.
— Что вы еще можете о нем сказать?
— Он здесь работает.
— А что он здесь делает?
Его голос звучал равнодушно и сухо, словно шелест сыплющегося песка.
— Я знаю, что он все время ходит с боссом. Вам понятно, что я хочу сказать?
— Ах, Эдди Пру.
Его губы дрожали, рукав с зажатой в ней тряпкой делала на поверхности стойки маленькие круги.
— Ваше имя?
— Марло.
— Марло. Вы ничего не выпьете, пока будете ждать?
— Пожалуй, сухой мартини.
— Мартини, очень, очень сухой.
— О'кей.
— Что будете кушать?
— Пожалуйста, не хлопочите, — сказал я, — я уже перекусил.
— Конечно же, по дороге в школу, — сказал он. — Можно я подам вам маслину?
— Можете ею шлепнуть меня по носу, — сказал я, — если только это доставит вам удовольствие.
— Спасибо, сэр, — сказал он, — значит, сухой мартини.
Отойдя от меня шага на три, он вернулся и, перегнувшись через стойку, сказал:
— Я ошибся, составляя коктейль, и джентльмен указал мне на это.
— Я все слышал.
— И он сказал мне об этом так, как только джентльмен способен говорить о таких вещах. Ну как, например, большой начальник, когда он указывает вам на ваши маленькие ошибки. И я выслушал его.
— Угу, — сказал я, удивляясь сам, долго ли это будет продолжаться.
— Он заставил себя слушать, он ведь джентльмен. Ну а я, извините, привязался к вам, и наверное вас замучил.
— Ничего, ничего, — сказал я.
Подняв палец, он задумчиво посмотрел на него.
— Вот так-то, — сказал он, — прекрасный незнакомец.
— Все дело в моих карих глазах, — сказал я, — у них чересчур располагающий взгляд.
— Спасибо, друг, — сказал он тихо и пошел к другому концу стойки.
Я видел, как он звонил по телефону в конце бара, а потом возился с шейкером. Подавая мне коктейль, он был уже совсем спокоен.
16
Я отошел от стойки, и сев за маленький столик у стены, закурил сигарету. Прошло минут пять, и я не заметил, как ритм доносившейся из-под арки музыки изменился. Запела девушка. У нее было прекрасное глубокое контральто, способное растрогать самые твердые сердца. Она исполняла «Черные глаза» и оркестр казалось, уснул, впав в транс.
Как только она закончила петь, раздались бурные аплодисменты и несколько свистков.
Мужчина за соседним столиком сказал своей девушке:
— Опять у них поет Линда Конквест. Говорят, она вышла замуж за одного богатого типа в Пасадене, но неудачно.
— Приятный голос. Вам нравится? — спросила девушка.
Я хотел было подняться, как вдруг чья-то тень упала на мой столик. Передо мной стоял длинный, как виселица человек с изуродованным лицом и искусственным правым глазом, который неподвижно торчал в его глазнице. Он был так высок, что ему пришлось сильно ссутулиться, чтобы опереться руками о спинку стоявшего напротив меня кресла. Он молча разглядывал меня, а я молча высасывал из стакана последние капли и слушал певицу, исполнявшую новую песню. По-видимому, здешние посетители обожали сентиментальные мелодии: их, конечно, можно было понять, ведь они так уставали от своей энергичной, расписанной по минутам деятельности.
— Я — Пру, — просипел человек.
— Я так и думал. Вам надо поговорить со мной, а мне — с вами. Еще мне надо побеседовать с той девушкой, которая сейчас поет.
— Пойдем.
Дверь в задней стене бара была заперта. Он открыл ее своим ключом и пропустил меня вперед. Слева от нас вверх шла лестница, покрытая ковром. Мы поднялись по ней и оказались в длинном прямоугольном холле с несколькими дверьми. На задней стене холла был изображен киноэкран на фоне яркой звезды. Постучав в дверь возле экрана, Пру открыл ее и пропустил меня вперед.
Небольшой, уютный кабинет с балконом. Перед дверью на балкон спиной к нам стоял человек с проседью в волосах, одетый в белую домашнюю куртку. Рядом со стеклянной дверью на балкон — угловой диван с подушками. Еще я заметил большой стальной сейф, несколько футляров для дел, большой глобус на подставке, встроенный в стену бар и, разумеется, большой письменный стол как у высокопоставленных чиновников, перед которым стояло мягкое кожаное кресло с высокой спинкой.
На столе было много разных вещей и все, почему-то, из меди: лампа, подставка для ручки и пенал для карандашей, медная пепельница с медным слоником на краю ее, медный нож для открывания конвертов, медный термос на медном подносе, пресс-папье с медным верхом. На столе стояла медная ваза, в которой рос душистый горошек, и его побеги тоже были цвета меди.
Человек у окна обернулся, и я увидел мужчину лет пятидесяти с мягкими пышными седеющими волосами, с красивым, впрочем, довольно обыкновенным лицом. На левой щеке у него был небольшой морщинистый шрам, похожий на глубокую ямочку. Я не знал этого человека, но ямочка на щеке что-то пробудила во мне, и я вспомнил, что видел его в каких-то фильмах, но давно, лет десять тому назад. Я забыл, какие это были фильмы, о чем они, и какие роли он в них играл, но по этой ямочке я вспомнил его смуглое красивое лицо со шрамом. Только волосы тогда у него были черные.
Он прошел к столу, сел в кресло, и, взяв в левую руку нож для открывания конвертов, стал дотрагиваться подушечкой большого пальца правой руки до острия ножа. Безразлично посмотрев на меня, он сказал:
