Александр Днепров - Настоящий покойник

— Как это случилось? — спросил я, не узнавая своего голоса.

— Потом поговорим. Сейчас уже будем гроб выносить, — ответил он.

Хоронили отца на кладбище, расположенном почт в центре города. Раньше это место было окраиной, но со временем город разросся, появилось много новых районов-многоэтажек, и кладбище оказалось окруженным жилыми кварталами.

Об отце говорили много и хорошо — странно бы было, если бы кто-то сказал плохо. Всю свою жизнь он проработал в одной строительной организации, был почетным гражданином города, Героем Социалистического Труда и просто прекрасным человеком, за помощью к которому обращались многие люди. Я не помню случая, чтобы он кому-то отказал.

После того как гроб опустили в землю и люди стали расходиться, я ненадолго задержался. Склонив голову, некоторое время стоял молча. Затем мои кулаки непроизвольно сжались.

— Отец, — сквозь стиснутые зубы выдавил я из себя, — даю тебе слово, что ни одна мразь, повинная в твоей гибели, не уйдет от наказания. Я им буду и судьей, и палачом. Уже к девятому дню… — В горле запершило, и я на секунду замолчал, но затем, сглотнув слезы, продолжил: — Все они подохнут. — Я замолчал и дальше рассуждал уже мысленно: «Сегодня третий день… как отец умер. Значит, если считать с сегодняшним, то у меня осталось всего семь дней… не густо, но я успею!»

Развернувшись, я твердым шагом покинул кладбище.

День первый

После поминок в столовой мы с матерью вернулись домой. Дядя Толя приехал немного позже. Напоив мать успокоительными препаратами, хотя какие тут, к черту, успокоительные, я уложил ее в постель, а сам присоединился к уже ожидавшему меня на кухне Анатолию Иосифовичу. Усевшись на стул, я налил себе полную рюмку водки и выпил… Мы, как положено в таких случаях, пили не чокаясь. Потом я закурил и посмотрел на дядю Толю.

— Ну, давай, дядь Толь, подробненько — что тут произошло?

Анатолий Иосифович медленно осушил свою рюмку, так же медленно взял дольку огурца и кусочек колбасы. Тщательно прожевав, он начал свой рассказ:

— Видишь ли, Влад, примерно год назад, может, чуть больше, в нашем городе появилась новая то ли партия, то ли организация, то ли хрен их знает кто… называются они: «Народно-патриотический союз рабочих». Не знаю, какая у них программа, но одно знаю точно: рабочих там, как у меня волос. — Он провел ладонью по абсолютно лысой голове. — Я в это дело не вникал, но твой отец… ты ж его знаешь, не мог молчать и при всяком удобном случае чихвостил их почем зря. — Дядя Толя умолк и наполнил рюмки. — Давай за твого батьку, добрый був чоло-вик, — ни с того ни с сего перейдя на украинский язык, проговорил он. Мы выпили.

— Дальше что? — поторопил я его.

— А дальше то, что твой отец раскопал какой-то материал и хотел опубликовать его в областной газете. — Он прервался, закурил папиросу. — Ему стали звонить и угрожать.

— Кто? — играя желваками, спросил я.

— А кто их знает, они же не назывались. Просто звонили и требовали, чтобы он забрал материалы из газеты. Я ему говорил! — неожиданно крикнул он и ударил кулаком по столу. — Не лезь в это дело. Так нет же, ему больше всех надо. — Дядя Толя закрыл руками лицо и некоторое время молчал, тяжело дыша. Потом он успокоился и продолжил: — Первый раз, это было недели две назад, отца подстерегли в подъезде. Сильно не били, так, стукнули пару раз и предупредили, что в следующий раз убьют… Так он же у тебя смелый… Говорит мне: «Я их все одно на чистую воду выведу»… Вывел, — он тяжело вздохнул. — На него напали пять человек, били этими… как их, ну, палки… ими еще в какую-то амэриканьськую игру играють.

— Бейсбольные биты, — подсказал я ему.

— Точно, они самые. И ногами били. Всех их сразу же задержали, но буквально через час отпустили.

Я ткнулся было к милицейскому начальству, пытался возмущаться, а мне говорят: иди, мол, отсюда, старый пердун, не надо тут нам воздух портить. Твой друг сам виноват — напился и кинулся с ножом на одного из проходивших мимо мальчиков. Остальные, мол, заступились за него.

— Так что, дело не возбудили? — ошарашенно спросил я.

— Нет никакого дела, Владик, несмотря на то, что этим занялась городская милиция, он ведь как-никак почетным гражданином города был. — Старик не выдержал и заплакал.

Я не стал его успокаивать, тут самому впору платочек к носу подносить. Оставив его одного — пусть поплачет, — я прошел в гостиную, где стоял телефон. Позвонив нескольким своим давнишним приятелям, я уже через полчаса получил достаточное представление об этом «Союзе». Каждый из говоривших со мной имел свое мнение об этой организации — кто хорошее, кто плохое, а кто вообще никак ее не воспринимал, — но все сходились в одном: связываться с ними — себе дороже.

Следующий мой звонок был Камбале — моему дружку, с которым мы вместе в органах работали, потом я перевелся в столицу, а он остался здесь. В дальнейшем наши судьбы также схожи — уволившись из органов, Камбала открыл свое детективное агентство.

Хмара Алексей Сергеевич получил прозвище Камбала совсем не из-за того, что он был плоским, наоборот — это был огромного роста, очень толстый светловолосый детина тридцати девяти лет, а прозвище у него появилось после службы на флоте.

— Привет, Камбана, — поздоровался я, услышав в трубке его голос.

— Здоров-здоров, — ничуть не удивившись, ответил он. — Наслышан о твоем приезде.

— Так-таки наслышан — я всего несколько часов в городе.

— Ну-у, у нас же тут деревня, хоть и большая, но все же деревня — ты еще из поезда с блондиночкой выходил, а мне уже стукнули.

— Хорошо работаешь, — похвалил я его. — Тогда ты, наверное, знаешь, зачем я тебе звоню?

— Зачем звонишь, не знаю, но, зная тебя, догадываюсь. — В трубке возникла пауза.

— Ну, раз догадываешься, тогда где и во сколько?

— Кафе «У дороги» помнишь? — спросил Камбала.

— Конечно.

— В семь вечера жду, — и он положил трубку.

Я заглянул к маме — она спала, вздрагивая во сне всем телом, — вернулся на кухню, где сидел Дед, уставившись ничего не видящим взглядом в стену.

— Дядь Толь, — положил руку ему на плечо, — мне сейчас нужно уйти, а вернусь я, наверное, поздно. Ты сможешь побыть с мамой?

— Конечно, Владик, о чем речь, — охотно согласился он.

— Шо надо?! — услышал я окрик дежурного, когда в четыре часа дня нарисовался в городском управлении милиции.

— Да так, ничего. Просто гуляю, — хмуро ухмыльнувшись, ответил я.

— Тогда гуляй отсюда.

Мужичок, торчавший за перегородкой, был явно пенсионного возраста и орал скорее всего не для порядка, а с перепугу, поскольку находился в помещении дежурного один. Его старания не прошли даром — из двери в глубине комнаты выглянул моложавый сержант с отвислыми щеками.

— Чего тут, Петрович? — не прерывая процесса жевания, пробубнил он.

— Та ходют тут разные, сами не знают чего, — пожаловался тот, кого звали Петровичем.

Сержант наконец-то прожевал, откашлялся, настраивая командный голос, грозно посмотрел на меня, открыл было рот, чтобы сообщить мне, кто я такой и куда мне следует идти. Но вдруг его взгляд изменился.

— Влад, ты, что ли? — не веря своим глазам, произнес он.

— А что, могут быть сомнения? — ответил я, пытаясь вспомнить, откуда я могу знать этого сержанта.

— Не помнишь, — догадался он. — Я Скороходов Сашка, вы, младшие инспектора, меня Скороходом звали.

И тут я вспомнил того худенького паренька, который еще школьником вступил в созданный тогда при отделе карманных краж комсомольский оперативный отряд. Руководили этим отрядом мы — младшие инспектора (так нас тогда называли) уголовного розыска.

Скороход в те времена полностью соответствовал своему прозвищу: мало кто мог состязаться с ним в скорости и выносливости — он выходил «на транспорт» ранним утром и заканчивал работу поздним вечером. Работка была не из легких — проездить целый день в переполненных троллейбусах, да еще и выявить среди массы народа карманного вора. А если тот потянет кошелек, задержать его и доставить на базу, прихватив с собой терпилу и пару свидетелей, что зачастую не менее сложно, чем задержать преступника.

Веселые были времена.

— Я смотрю, ты раздобрел, — отключившись от воспоминаний и окинув взглядом бывшего Скорохода, сказал я.

— Ну так, — он самодовольно похлопал себя по колыхнувшемуся животу. — У моей тещи хозяйство свое, так что на жизнь не жалуюсь.

— То-то я смотрю — жиры колышутся, как море в штормовую погоду.

— А ты не изменился, — прищурив свои припухшие глазки, в которых блеснул злой огонек, пробормотал он.

— Как ввдишь, — коротко ответил я. — Ты лучше скажи, у кого дело моего отца?

— У зама по оперработе, — не задумываясь, ответил он, словно уже ждал моего прихода.