Рэймонд Чандлер - Окно в вышине

— Мы занимаемся делом об убийстве, — сказал Бриз, — и стараемся, расследовать его как можно внимательнее. Вы обнаружили труп. Вы разговаривали с этим парнем. Он, отдав вам ключ, просил прийти к нему домой. Вы говорите, что не знали, зачем ему надо было видеть вас. И вот мы решили, что спустя некоторое время вы все обдумали и теперь, может быть, вспомнили еще кое-что.

— Другими словами, я вначале лгал, — сказал я.

Бриз устало улыбнулся.

— Вам ведь хорошо известно, что люди всегда лгут, когда совершено убийство.

— Вся трудность в том, как вы в моем рассказе отличите правду от лжи.

— Ну что же, мы были бы удовлетворены, если бы это был простой, осмысленный рассказ.

Я посмотрел на Спенглера. Он так сильно наклонился вперед, что, казалось, приготовился к прыжку. Так как прыгать ему было незачем, я решил, что это от сильного волнения. Взглянул на Бриза. Был ли он взволнован? Да не больше, чем дыра в стене. Он держал в толстых пальцах одну из своих обернутых в целлофан сигар, и не торопясь, снимал с нее обертку перочинным ножом. Я следил за тем, как он отложил в сторону обертку, обрезал кончик сигары и, обтерев лезвие ножа о брюки, убрал нож в карман. Он зажег спичку. Поднеся сигару к спичке, принялся поворачивать ее в пламени, потом, отведя руку с горящей спичкой в сторону, начал раскуривать сигару. Только тогда он погасил спичку и положил ее рядом со смятой целлофановой оберткой на покрытый стеклом столик для коктейлей. И вот, наконец, откинувшись назад и положив одну ногу на другую, он сидел и мирно покуривал. Каждое движение, каждый жест были совершенно те же самые, что и в квартире Хенча, и очевидно, повторялись всякий раз, когда он закуривал сигару. Да, такой уж это был обстоятельный человек, вот потому он был опасен, гораздо опаснее, чем такой эмоциональный человек, как Спенглер.

— Сегодня я встретил его впервые, — сказал я, — то, что он меня видел раньше на Вентура-бульвар в счет не идет, потому что я его не помню. Как я с ним встретился, я вам уже рассказывал. Он таскался за мной, и я рискнул с ним заговорить. Мы договорились встретиться у него дома. Я приехал и воспользовался тем ключом, который он мне дал на случай, если я приду раньше него. Он лежал в ванной мертвый. Вызвали полицию, и цепочка случайностей, к которым я не имею никакого отношения, привела к тому, что под подушкой у Хенча нашли пистолет, из которого был убит Ансон. Все это вы уже слышали, и все это правда.

— Когда вы нашли его, — сказал Бриз, — вы спустились вниз к управляющему, к этому малому по фамилии Пассмор, и потребовали, чтобы он вместе с вами поднялся наверх, при этом умолчав, что Ансон — Филипс убит. Кроме того, вы дали Пассмору липовую карточку, намекнув про драгоценности.

Я кивнул.

— В таких домах и с такими людьми как Пассмор, поневоле приходится изворачиваться. Мне нужно было хоть что-нибудь узнать о Филипсе. Я подумал, что Пассмор мне что-нибудь расскажет о нем, пока не узнает, что он мертв. Я уверен, что он стал бы молчать, зная, что полиция нагрянет к нему с минуты на минуту. Вот как было дело.

Бриз отпил немного из стакана, потянул сигару и сказал:

— Одно здесь все-таки остается неясным. Все, что вы рассказали, скорее всего правда, и в то же время всей правды вы не рассказали. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Что же именно? — спросил я, прекрасно понимая, куда он клонит.

Он, похлопав себя по коленке, спокойно и твердо смотрел на меня. Его взгляд не был ни враждебным, ни подозрительным, это был спокойный и твердый взгляд человека, знающего свое дело.

— А вот что. Вы расследуете какое-то дело. Филипс, разыгрывая из себя сыщика, тоже занимался каким-то делом. При этом он таскался за вами. Нам неоткуда узнать, кроме как от вас, где пересекаются ваши интересы. И если они действительно пересекаются, то это уже наше дело. Разве я не прав?

— Такова ваша точка зрения, — сказал я, — но ведь она не единственная, у меня, например, совершенно другая.

— Марло, не забывайте, что произошло убийство.

— Я не забыл, но знайте и вы, что я уже давно в этом городе, более 15 лет. Я помню много случаев убийств. Какие-то из них были раскрыты, какие-то — нет, некоторые могли бы быть раскрыты, но так и не доведены до конца. И, наконец, есть два-три случая, расследованные неверно. Кого-то посадили за решетку, имеются явные улики, серьезные подозрения. Но что-то не заметили, кому-то удалось ускользнуть. Так бывает, пусть и не часто. Ну, например, возьмем такой случай, как дело Кэссиди. Мне кажется, вы его помните?

Бриз посмотрел на часы.

— Устал я, — сказал он. — Давайте оставим дело Кэссиди, и вернемся к делу Филипса.

Я отрицательно качнул головой.

— Я хочу сделать одно важное, существенное заявление. Но сначала взглянем на дело Кэссиди. Кэссиди был очень богатый человек, мультимиллионер, у него был взрослый сын. Однажды к нему в дом вызвали полицию, которая нашла молодого Кэссиди лежащим на полу с простреленной головой, с окровавленным лицом. Его секретарь также был найден мертвым, лежащим на полу в примыкающей к залу ванной. В пальцах левой руки он держал сигарету, которая, догорев до конца, сожгла ему кожу на пальцах. В правой руке его был пистолет. Он был убит выстрелом в голову, но рана была неконтактная. Перед этим была большая пьянка. С момента убийства до прибытия полиции прошло четыре часа, причем в течение трех часов на месте убийства присутствовал домашний доктор. Ну, так что же вы решили с делом Кэссиди?

Бриз вздохнул.

— Убийство и самоубийство во время пьяной оргии. Секретарь напился до чертиков и застрелил молодого Кэссиди. Я что-то об этом слышал или читал в газетах. И это все, что вы хотели мне сказать?

— Я хочу сказать, что все было не так, как написано в газетах. И вы знали об этом точно так же, как и следователи при федеральном прокуроре, которые распутали это дело за несколько часов. А впрочем, никакого следствия и не было. Да любой уголовный репортер, любой полицейский из уголовной службы знали, что стрелял именно Кэссиди, что именно Кэссиди напился до чертиков, что секретарь пытался с ним справиться, но не смог, пытался бежать от него, но не успел. У Кэссиди была контактная рана, а у секретаря нет. Секретарь был левша, и в момент выстрела в левой руке держал сигарету. Даже если бы он был правша, то он не смог бы переложить сигарету из одной руки в другую, а потом выстрелить в человека, с сигаретой в другой руке. Такое вы можете увидеть в «Подонках»,[10] но секретарь миллионера так бы не сделал. А чем занималась семья и домашний доктор в течение четырех часов до прибытия полиции? Если все это учесть, то о следствии не может быть и речи. И, наконец, почему не были взяты пробы с рук? Потому что правда вам была не нужна, потому что Кэссиди богат. А ведь это тоже убийство, не так ли?

— Тот и другой убиты, — сказал Бриз, — черт побери, какая разница, кто кого убил?

— Никакой, если забыть о том, что у секретаря была мать, или сестра, или любимая, что этот мальчик был их гордостью, их верой, их любовью, что он был обречен стать параноиком на почве алкоголизма только потому, что у отца его хозяина были сотни миллионов долларов.

— Я жду вашего заявления, — сказал Бриз.

— Так вот, парни, вы занимаетесь своим делом, я — своим. Пока не наступит время, когда можно будет всецело доверять вам, пока вы не станете искать в деле одну только правду, наплевав на денежные мешки, до тех пор я не перестану изо всех сил защищать своих клиентов. И я не сойду с этой позиции, что бы вы со мной ни делали.

— Все-таки вы мне кажетесь парнем, у которого есть совесть, — выслушав меня, сказал Бриз.

— Черт возьми, — сказал я, — давайте-ка еще выпьем, а вы мне заодно расскажете о девице, с которой я говорил по телефону.

Он улыбнулся.

— Это дама, которая живет рядом с Филипсом. Днем она работает билетершей в кино. Однажды вечером она слышала голос, какой-то малый разговаривал с ним в дверях. Ну, мы и подумали, не вы ли этот малый. Вот и все.

— А какой был голос?

— Сиплый. Она говорит, неприятный.

— Понятно, и вы сразу подумали про меня, — сказал я.

Я взял стаканы и пошел на кухню.

Я перепутал стаканы, поэтому снова их вымыл и начал вытирать, когда в кухню зашел Спенглер и стал наблюдать за мной.

— Не волнуйтесь, — сказал я, — сегодня я обойдусь без цианистого калия.

— А вы не финтите, — сказал он, дыша мне в затылок, — все равно вам не провести такого старого воробья, как он.

— Вот спасибо-то, — сказал я.

— Скажите, а нельзя что-нибудь почитать об этом деле Кэссиди, — сказал он. — Интересное дело, только было не при мне. Очень бы хотелось почитать.

— Было дело, — сказал я, — а впрочем, никогда и не было, просто я вас разыграл.

Я поставил стаканы на поднос и, отнеся поднос в комнату, сел со своим стаканом в кресло возле шахматного столика.