Двойник (СИ) - Елена Грановская
Первое мгновение Ягосор не поверил глазам. Вдруг он ошибся? И тот парень просто очень сильно похож на его друга? Это не мог быть он! Но редчайший оттенок радужки до боли знакомых глаз помог увидеть в нем раса, которого юноша знал с малолетства. Сознание завертелось волчком; отяжелевшее сердце ухало, разбивая грудную клетку; в ушах нарастал звон, а пульсирующий взор полных горючих слез глаз выхватывал только одну картинку — подвешенное тело. Ослабевшие, ватные ноги задрожали, и Ягосор позволил груди и горлу разорваться от вопля:
— Анней!!! Анней!!!
Воины с комендантом и пленные развернулись на юношу, который расталкивал ряды расов, не обращая внимания на целившихся в него солдат, выл, не стесняясь слез, и пробирался вперед.
— Опустить оружие! Отставить, не стрелять в него! — крикнул комендант, подняв ладонь, и воины приспустили руки с бластерами, напряженно следя за Ягосором. Тот, покинув строй пленных, вышел вперед и, оказавшись в паре метрах от коменданта, заслонявшего тело Аннея, вдруг упал: силы окончательно покинули его, ноги больше не держали.
— Только не это… Только не ты… Прошу… Почему…
Юноша рыдал, лежа на земле, и сотрясался всем телом, прижимая скованные ладони к лицу. Сквозь пальцы текли и падали на песок тяжелые жгучие слезы.
— Ты знаешь его? — Ягосор услышал над головой голос коменданта и молча поднял на него зареванное лицо с дрожащими губами.
— Слезы… Совсем не по-мужски.
Мужчина, сдвинув брови, хмыкнул, и ткнул дубинкой в подбородок юноши, приподнимая его голову. Тот зажмурился. В следующую секунду комендант резко ударил Ягосора по щеке. Тот вновь повалился на землю, ударившись головой.
— Ты его знаешь, — утвердительно прошипел комендант и встал напротив Ягосора, покивав. — Почему же не сбежал вместе с ним? Пойдешь за соучастие.
— Я не… — сипло начал юноша, но в следующую секунду охнул и схватился за живот: комендант лягнул его тяжелым ботинком. Мужчина еще несколько раз обрушил удары дубинкой, не поведя бровью. Пленные молча наблюдали за происходящим, поджав губы. Кто-то опустил глаза и зажмурился, вздрагивая при каждом стоне Ягосора.
— Уберите его, — развернувшись к воинам возле дыбы, кивнул комендант. Двое из них подбежали к Яго и схватили за руки, потащив по земле к кузову машины.
Юноша размытым от слез взглядом смотрел на удаляющееся тело Аннея. Тело пульсировало от боли, причиненной ударами коменданта, а душа — от второй, более сильной и тяжелой му́ки, от утраты еще одного, последнего самого близкого и родного человека.
Сати. Дядя. Родители. И вот сейчас — Анней. Последний, кто связывал Ягосора с прошлой мирной жизнью, с надеждой на лучшее. Сейчас остался только он один.
Охранники грубо подняли его и бросили в кузов. Ягосор шлепнулся на пол и не пытался подняться или даже пошевелиться. Всё его существо заполнила мировая скорбь. Он обратил лицо к потолку.
Это был конец.
***
Галактионец смотрел на свои руки, неровно дыша от волнения, которое вновь пережил, хоть и со значительно меньшей горестью. Время залечило его душевные раны, которые сейчас он вновь разбередил по просьбе московского подполковника. Даже нет, не по просьбе. Это был его выбор — рассказать или оставить всё в себе.
— Мне жаль, что вам заново пришлось испытать… — начал Сезонов.
— Всё нормально. — Ягосор поднял на него глаза. Взгляд был спокоен. — Я давно принял этот факт. Но всё равно тяжело. Не знаю даже, как объяснить…
— Я понимаю. В моей жизни тоже случилась одна большая потеря, которую я головой осознал, но сердцем не принял, — кивнул Сезонов. — С этим живется, однако непросто.
— Верно.
— Что было потом?
— Нас перевезли на другую планету соседней системы, в пересыльный пункт для пленных, будущих рабов импе́рора Отелло, где мы ждали распределения в следующие зоны.
***
Юноша не мог заснуть. Последние дни сильно измотали его. Пустота заполняла всё существо. Ягосор чувствовал: если заплачет, даст волю хоть одной слезе, то потом никто и ничто не сможет остановить поток его горьких слез, которыми он будет до конца своих дней оплакивать родных и товарищей. Он не хотел кончить так же, как они, но сейчас желал себе смерти, чтобы быть рядом с близкими. Однако у него была единственная причина жить. Рано или поздно выкарабкавшись из заточения, отомстить убийцам, всем, кто приложил руку к уничтожению родной планеты, кто лишил жизни любимых и дорогих ему. Отомстить, начиная от простого солдата и заканчивая, конечно же, имперором. Его-то надо прикончить в первую очередь — как первого идейного инициатора, пустившего кровь народу Галактиона. Он не достоин жизни. Он погибнет в страшных и медленных мучениях, которые над ним сотворит сам Ягосор, поверженный, но не побежденный.
Ход мрачных мыслей прервали тихие голоса в коридоре изолятора, недалеко от его камеры, со стороны комендантского закутка. Юноша перевел взгляд на дверь, продолжая лежать, заложив руки за голову, и несколько секунд напрягал слух, надеясь разобрать произносимые шепотом фразы. Один голос явно принадлежал новому коменданту, но был и второй, менее разборчивый и еще более тихий, так что невозможно понять, женский он или мужской, молодой был говоривший или старый. Слышались какие-то шорохи.
Ягосор встал с лежанки и подошел к стене камеры, обращенной в долину. Он был счастливчиком, если можно так выразиться: под самым потолком находилось крохотное зарешеченное окошко по типу бойницы. Далеко не во всех камерах были такие, поэтому те несчастные, которые содержались в практически невентилируемых камерах без окошек, были вынуждены отскрёбывать камни на стыке между потолком и стеной, делая маленькие отверстия и впуская хоть крошечный поток уличного воздуха, воздуха свободы. Однако до этого стыка почти невозможно добраться: стена возвышалась на два человеческих роста, и допрыгнуть и зацепиться за какой-либо выступ получалось далеко не всегда. Но некоторые заключенные всё же ухитрялись вынимать камни, в кровь, почти до мяса исцарапав пальцы и ломая ногти. Стоя под высоким окошком, Ягосор медленно и глубоко вдыхал, впуская в легкие как можно больше воздуха извне. Сидеть сутками в камере нестерпимо: ты жарился в собственном соку, дышал собственным по́том. Спасали только единственный и такой драгоценный час свободы, когда во второй половине дня всех заключенных выводили во внутренний двор на каждодневную прогулку, и посещение душевых дважды в неделю. От переизбытка свежего воздуха голова шла кругом и начинало тошнить, а прохладные струи воды словно смывали с тела старую кожу.
Глядя на ночное небо, перекрытое решеткой, вдыхая воздух чужой
