Харлан Кобен - Обещай мне
— Да, да, я понимаю. Мне нужно будет носить платье?
— Для некоторых сцен — да.
— Мне уже приходилось это делать.
Майрон удивленно поднял бровь.
— Я имею в виду — по работе. И не делай такое лицо. Платье, кстати, было стильным. Оно должно быть стильным.
— То есть без глубокого выреза?
— Хорошая шутка, Майрон. Я оценил. Кстати, мне нужно будет проходить пробы?
— Да.
— Господи, я же снялся в восьмидесяти фильмах!
— Я знаю, Рекс.
— Разве нельзя посмотреть хоть один из них?
Майрон пожал плечами.
— Они на этом настаивают.
— А тебе понравился сценарий?
— Да, Рекс, понравился.
— Сколько лет режиссеру?
— Двадцать два.
— Господи, когда он родился, я уже вышел в тираж.
— Они оплачивают твой перелет в Лос-Анджелес.
— Первым классом?
— Нет, эконом, но, думаю, смогу заставить их раскошелиться на бизнес-класс.
— Зачем я спрашиваю? Да если роль хорошая, я готов лететь хоть голым на крыле.
— Вот такой настрой мне нравится!
К ним подошли мать с дочерью и попросили у Рекса автограф. Он величественно улыбнулся и расправил плечи.
— Вы сестры? — спросил он, обращаясь к матери, хотя принять их за сестер было невозможно.
Уходя, та довольно хихикала.
— Еще один клиент осчастливлен, — заметил Майрон.
— Доставлять людям удовольствие — мое призвание.
К ним за автографом подошла пышная блондинка. Реке с чувством поцеловал ее. Когда она отошла, он показал Майрону листок бумаги.
— Смотри!
— Что это?
— Ее номер телефона.
— Потрясающе!
— Что тебе сказать, Майрон? Я люблю женщин!
Майрон возвел глаза вверх.
— Что?
— Просто подумал, не отразится ли это на брачном контракте.
— Очень смешно.
Они ели цыпленка глубокой заморозки. А может, это была говядина или креветки. После глубокой заморозки на вкус они ничем не отличались. Майрон поймал на себе взгляд Рекса и спросил:
— Что-то не так?
— Признаваться в этом непросто, — ответил Рекс, — но я чувствую себя живым, только если нахожусь в центре внимания. Я был трижды женат, и у меня четверо детей. Я их всех очень люблю, и они доставили мне много хороших минут. Но я чувствую себя по-настоящему счастливым только в лучах софитов.
Майрон промолчал.
— Разве это не печально?
Майрон пожал плечами.
— И знаешь, что еще?
— Что?
— Я думаю, в глубине души большинство людей точно такие же. Они жаждут славы. Они хотят, чтобы их узнавали и останавливали на улице. Считается, что этому мы обязаны телесериалам. Но, по моему мнению, люди всегда были такими.
Майрон разглядывал остатки пищи на своей тарелке.
— Ты согласен?
— Не знаю, Рекс.
— В случае со мной известность стала блекнуть постепенно, ты меня понимаешь? Постепенно, шаг за шагом. Но мне повезло. Я знаком с актерами, у которых была всего одна удачная роль, сделавшая их знаменитыми. Послушай, они никогда больше не были счастливы. Никогда в жизни. Но у меня все происходило постепенно, и у меня была возможность привыкнуть к потере популярности. Но даже сейчас люди продолжают меня узнавать. Вот почему я никогда не ужинаю дома, а выхожу в люди. Это ужасно, но это — правда. И даже сейчас, когда мне за семьдесят, я все еще мечтаю всеми правдами и неправдами вновь оказаться на пьедестале. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, — подтвердил Майрон. — За это я тебя и люблю.
— За что?
— Ты честен. Большинство актеров утверждают, что это просто работа.
— Чушь! — презрительно усмехнулся Рекс. — Но они в этом не виноваты, Майрон. Слава — это наркотик. Самый мощный. Ты становишься ее заложником, но не хочешь в этом признаться даже себе. — Рекс улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая растопила столько женских сердец. — А как было с тобой, Майрон?
— Что именно?
— Как я уже говорил, речь о том, чтобы быть в центре внимания. От меня слава уходила постепенно. Но ты был лучшим баскетболистом среди студентов в стране, восходящей звездой, которого ждала блестящая карьера в профессиональном спорте…
Майрон ждал продолжения.
— …и вдруг бах! — Рекс щелкнул пальцами, — и софиты погасли. Когда тебе всего двадцать один год. Или двадцать два.
— Двадцать два, — уточнил Майрон.
— Как ты это пережил? И я тоже тебя люблю, дорогой. Так что скажи мне правду.
Майрон положил ногу на ногу, чувствуя, что краснеет.
— Тебе нравится новое представление?
— Какое? В театре, где я сейчас служу, с его мюзиклами и легкими комедиями?
— Да.
— Дерьмо! Хуже может быть только раздевание догола на самом оживленном шоссе штата Нью-Джерси.
— Ты это знаешь по личному опыту?
— Не уходи от ответа. Как ты с этим справился?
Майрон вздохнул.
— По мнению многих, на удивление легко.
Рекс поднял ладонь и жестом показал, что не верит.
— Что конкретно ты хочешь услышать?
Рекс немного подумал.
— Чем ты занялся?
— После травмы?
— Да.
— Лечился. Причем долго.
— А когда понял, что с баскетболом придется распрощаться?
— Вернулся в университет закончить образование.
— Где?
— В Гарварде.
— Впечатляет. Значит, ты отправился в колледж. И что потом?
— Ты сам все знаешь, Рекс. Защитил диссертацию по праву, открыл агентство, которое сначала представляло интересы спортсменов, а со временем расширилось, и теперь к нашим клиентам добавились актеры и писатели. — Он пожал плечами.
— Майрон! — Что?
— Я просил сказать правду.
Майрон взял вилку, подцепил кусок и принялся задумчиво его жевать.
— Для меня не просто погасли софиты, Рекс. Свет вырубился полностью. Причем — на всю жизнь.
— Я это понимаю.
— И мне пришлось с этим смириться.
— И?..
— И это все.
Рекс покачал головой и улыбнулся.
— В следующий раз, — сказал он и взял вилку. — Ты мне все расскажешь в следующий раз.
— Не будь занудой.
— Не забывай, что ты меня любишь!
Когда они закончили есть и выпили еще, было уже поздно. Майрон Болитар злоупотреблял спиртным второй вечер подряд и думал, что становится похож на спившуюся звезду. Удостоверившись, что Рекс благополучно добрался до дома, он направился в кондоминиум. У Майрона был свой ключ, и он тихо, чтобы не разбудить родителей, проскользнул в прихожую, хотя и знал, что остаться незамеченным все равно не выйдет.
В гостиной работал телевизор, и там сидел отец. Когда Майрон вошел, он сделал вид, будто только что проснулся. На самом деле это было не так. Отец всегда дожидался возвращения Майрона домой, как бы поздно тот ни приходил. И то, что Майрону уже шел четвертый десяток, не имело никакого значения.
Майрон подошел к креслу, в котором сидел отец. Тот обернулся с улыбкой, с которой смотрел только на него. Она показывала Майрону, что в глазах отца он был самым лучшим на свете и что так будет всегда.
— Как посидели?
— Рекс — хороший парень, — ответил Майрон.
— Мне нравились его фильмы, — заметил отец, кивая. — Присядь-ка на минутку.
— Что-нибудь случилось?
— Просто сядь, ладно?
Майрон сел и положил руки на колени, как послушный восьмилетний ребенок.
— Что-то с мамой?
— Нет.
— Ее Паркинсон прогрессирует.
— С Паркинсоном всегда так, Майрон. Он может только прогрессировать.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет.
— По крайней мере я могу хотя бы поговорить с ней об этом.
— Не надо, так будет лучше. И что ты можешь ей сказать, чего она уже не знает?
Теперь настала очередь Майрона кивать.
— Так о чем ты хотел поговорить?
— Да говорить-то хотел не я. С тобой по душам собирается побеседовать мама.
— О чем?
— О сегодняшнем выпуске «Нью-Йорк таймс».
— Не понял?
— Там опубликована заметка. Мама считает, что ты расстроишься и с тобой надо поговорить. Но я считаю это излишним. Думаю, тебе надо просто дать газету, чтобы ты все прочитал сам, и оставить тебя одного. Если захочешь поговорить, всегда можешь обратиться ко мне. Не захочешь — значит, тебе так лучше.
Майрон нахмурился.
— В «Нью-Йорк таймс» что-то есть?
— Воскресный раздел светской хроники. — Отец встал и кивком показал на стопку воскресных газет. — Шестнадцатая страница. Спокойной ночи, Майрон.
— Спокойной ночи, папа.
Отец направился в спальню. Соблюдать тишину необходимости не было: его жену не разбудил бы даже оглушительный концерт «Джудас прист».[6] Отец был ночным сторожем, а мать — спящей принцессой. Майрон поднялся, взял газету, открыл ее на шестнадцатой странице, увидел фотографию, и у него кольнуло сердце.
В этом разделе воскресного издания публиковались светские новости и сплетни из жизни звезд. Наибольший интерес всегда вызывали объявления о предстоящих свадьбах. В левом верхнем углу шестнадцатой страницы была помещена фотография мужчины, похожего на спутника Барби Кена с безупречными зубами и подбородком типичного сенатора-республиканца. Его звали Стоун Норман. В заметке рассказывалось, что Стоун Норман возглавлял чрезвычайно успешную финансовую группу, которая занималась институциональными инвестициями.
