Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович
Я с удовольствием размял сигаретку и, перед тем, как чиркнуть зажигалкой, поинтересовался:
— А как насчет алиби у Блынского? Той роковой, имею в виду, ночью?
— Железное, — вздохнул Владимир Юрьевич. — С одиннадцати вечера и до половины пятого утра он находился в казино «Монмартр». Проиграл в рулетку полторы тысячи долларов. Пил шампанское, общался с прекрасными дамами. Это подтвердили все работники казино, которые той ночью соприкасались с Блынским. Он, между прочим, завсегдатай «Монмартра».
— С одной стороны — убедительно, с другой — не очень. Иногда ведь люди таскают каштаны из огня чужими руками, не так ли?
По лицу следователя я понял, что возражений на сей счет у него нет.
Выйдя из прокуратуры, я некоторое время попетлял, как заяц, по городу, стараясь понять, нет ли за мной «хвоста». Кажется, нет — ни в человеческом обличье, ни, если можно так выразиться, в виде какого-нибудь серого «бумера». С облегчением нырнул в метро и поехал на один, по слухам, очень «хитрый» рынок — то, что я задумал, точно не понравилось бы Владимиру Юрьевичу Вальдшнепову. Ведь незаконное приобретение и ношение оружия законом совсем не приветствуется, я же после полуторачасового поиска и вполне определенных расходов стал обладателем «Беретты» и двух обойм патронов к ней. Небольшой пистолетик этот находился в очень даже приличном состоянии. С ним я почувствовал себя намного увереннее — будем считать, что в действии моя собственная программа защиты свидетелей. Хотя, конечно, «Беретта» — это далеко не «Узи».
В метровской электричке, несшей меня на Оболонь, бойкий мужичонка предлагал товарец, раскупаемый в первую очередь женщинами, которых я всегда жалел не потому, что они в муках производят на белый свет дитя, а вынужденно, ради красоты носят тесную и неудобную обувь на высоких каблуках, расплачиваясь за внешний эффект боевыми мозолями и растертостями. Мужичонка предлагал вещь для юных девочек и почтенных дам весьма необходимую — бактерицидный пластырь на тканевой основе. И слоган для этого действа сочинил очень даже удачный.
— Тотальная распродажа! — кричал он хриплым пропитым голосом. — Продадим все, кроме родины!
Метровский коробейник был не так уж и не прав. «Беретта», пригретая в моем кармане, гораздо лучше, чем бактерицидный пластырь, подкрепляла его тезис о тотальной распродаже. С не меньшим успехом я мог бы, например, купить контейнер с обогащенным ураном, абортационный материал, из которого извлекут стволовые клетки, любой секрет нашего генштаба — были бы деньги…
* * *Через несколько дней после того, как меня попытались расстрелять на днепровской набережной, я потихонечку стал отделываться от весьма неприятного ощущения, что моей персоне угрожает смертельная опасность. А может, просто свыкся с мыслью, что она ходит рядышком — не знаю!
Окажись я на месте Блынского, то, честное слово, не строил бы никаких планов мщения «предателю» Эду Хомайко, который ничем уже навредить не способен — все, что он знал, следствию уже рассказал.
Согласен, что моя смерть доставит Морису Вениаминовичу некое моральное удовлетворение. Но не более. А вот неприятностей на свою задницу он может навлечь кучу. Вальдшнепов и прочие посвященные при виде моего хладного трупа тут же поймут, чьих рук это дело и, не исключено, будут «рыть землю» с двойным усердием.
Что касается моего настроения как сыщика-самоучки, то оно практически на нуле. Надежда, что я вышел на убийцу дяди, таяла с каждым днем — как сказал мне вчера Владимир Юрьевич, Блынский, конечно, свое получит, но о его причастности к насильственной смерти Радецкого говорить не приходится — нет никакой доказательной базы. Кстати, единственная потенциальная улика — «пальчики» на пиджачной пуговице Модеста Павловича, отпала. Не Блынского «пальчики»…
Но было и нечто, что повышало мой жизненный тонус — увлеченность Зоей, перерастающая в нечто серьезное. Я, кажется, по-настоящему в нее влюбился — думал о ней часто, с удовольствием, мне хотелось постоянно видеть ее, слышать голос, хотя не так уж редко вспоминалась мне и Алина — неким живым укором представала она, жалкая, растерянная, такая, какой я увидел ее нашим последним, очень ранним утром. Не знаю, я, наверное, люблю их обеих, несмотря на то, что одну уже потерял, а другую только нашел. Трактовать сей факт можно по-разному: или я любвеобилен, или не способен на глубокое чувство. Пожалуй, все-таки первое.
Помните, я обмолвился, что ничем уже не могу навредить Блынскому? Вполне возможно, поторопился — вдруг мне светит еще какая-нибудь дополнительная информация, если, конечно, Лиля-менеджер более детально припомнит, как она обслуживала своих последних посетителей в «Пирах Лукулла». Именно на встречу с ней я ехал на моей надежной, с совершенно незаметными после ремонта «шрамами» «ауди-клауди». Ехал и думал — неужели Морис Вениаминович сказал правду? Вряд ли!
Странно, но в супермаркете «Ост-Вест» я тотчас увидел знакомого мойщика аквариума, и опять за любимым занятием. Этот горбоносый красавец, которому бы умыкать невест из горных аулов, так самозабвенно, а хотите, вдохновенно драил стекла огромного пустого куба, что у каждого, кому бросался в глаза этот большой любитель рыб, мелькала в голове догадка, что чистка аквариума для него и есть сокровенный смысл жизни. Когда я подошел поближе и остановился, он моментально встрепенулся:
— Лилю-менеджера позвать?
— Удивительно, дружище, но у тебя феноменальная память, — с улыбкой похвалил я его. — Меня обычно не запоминают, а ты вот…
— Не скромничайте!
Мойщик аквариума исчез во «внутренностях» супермаркета, а я от нечего делать принялся изучать полки, заставленные коробками, пакетиками и банками с кофе и чаем, и так увлекся, что даже вздрогнул, когда кто-то радостно пропел у меня над ухом:
— Зд-ра-а-а-сте!
Я обернулся и увидел сначала милые ямочки на щеках, потом смеющееся лицо, наконец, всю ладненькую фигурку Лили-менеджера.
— Вот, — виновато произнес, — опять отрываю вас от работы.
— Я этому только рада, — кокетливо возразила она, без которой я никогда бы не вышел на мерзавца Блынского. — Как Зоя? Вы ее видите?
— И довольно часто, — засмеялся я. — В поте лица готовится к сессии.
— Зоя девушка очень основательная. И сердце у нее золотое. В «Пирах Лукулла», знаете, такой гадюшник, ну, как везде — подставляют друг друга, шепчут начальству на ушко, а Зойка — она как примиряющее всех начало. Все к ней так и тянутся — как подсолнухи к солнышку. Вам повезло, Эд, что она на вас глаз положила. Вы, наверное, хотите покурить на свежем воздухе?
Догадливый человек эта Лиля-менеджер! Мы вышли из «Ост-Веста» и проследовали под сень деревьев, создающих подобие маленького сквера. Угостив девушку сигаретой, я спросил:
— А не помните ли вы, Лиля, кто расплатился за тот ужин в «Пирах Лукулла»?
Вопрос неловкий, в лоб, но Лиля сориентировалась мгновенно:
— Человек, которого вы мне показали на фотографии, отдал деньги за себя, хотя владелец галереи хотел расплатиться за всех. Между ними даже разгорелась перепалка, знаете, когда один хочет сделать широкий жест, а другой его не принимает.
— А тот третий что?
— Если не ошибаюсь, за него расплатился хозяин «Сальвадора». Погодите… — Лиля наморщила носик: — Да-да, так и было.
— Этот, третий… Он принимал хоть какое-то участие в общем разговоре?
— Не припомню. Кажется, он все время молчал. По крайней мере, когда я подходила к их столику.
— Он не похож был на иностранца?
— Не знаю. Мне так не показалось. Сейчас вообще-то трудно различить, кто наш, а кто из-за границы. Не могу точно сказать, Эд… По крайней мере, такого впечатления у меня не сложилось.
— А как он выглядел? Лицо его помните?
— Довольно смутно. Мы ведь к посетителям обычно не очень-то присматриваемся. За день их столько мелькает перед глазами!
— Блондин? Брюнет?
Лиля-менеджер была очень добросовестным человеком — я почти физически ощутил, как напрягает она память.
