Лучший приключенческий детектив - Аврамов Иван Федорович
— На первом допросе он так и заявил — никакого, мол, Хомайко не знаю, если думаете, что вру — докажите! — ухмыльнулся Владимир Юрьевич. — Только мы, Эд, тоже не лыком шиты.
Он достал из ящика стола и положил перед собой миниатюрный диктофон, нажал рычажок, и я услышал наш первый, тот, в ресторанчике, разговор с Морисом Вениаминовичем — насчет иконописи, неожиданного моего наследства от «отца», а также моими осторожными закидонами насчет контрабандной переправки за кордон пары-другой «досок».
— Как вам это удалось? — более глупый вопрос задать, видимо, было нельзя.
— Эд, — укоризненно протянул следователь, — вам что, неизвестны чудеса, на которые способна современная прослушка?
— Пожалуй, я имел в виду другое. Как это делается, в принципе догадываюсь, просто ваших людей во время рандеву с Блынским что-то не припомню. Я даже огорчился из-за этого.
— Ну и прекрасно, что не приметили, — засмеялся, весьма довольно, Вальдшнепов. — Значит, сработали они безукоризненно.
— Там были, правда, какие-то молодые люди, похожие на сбежавших с пары студентов. Они, что ли?
— Какая разница, Эд? Кстати, возвращаю вам «Спаса» и «Пантократора» в компании с «Параскевой Пятницей». Теперь спокойны? Вы ведь боялись, что «Параскева» может и не отыскаться…
— Но как вам…
— …Удалось это? Оно вам надо, Эд? — опять очень мило поиздевался надо мной Вальдшнепов. — Ладно, шутки в сторону. Вас, видимо, в первую очередь интересует, что показывает Блынский?
— В общем-то, да.
— Что касается организации контрабандного вывоза икон, то Блынский приперт к стенке. Вынужден был признать, что находился в преступном сговоре с Юхимцом. Делишки обтяпывали — ого-го! Кое-что сейчас уже всплывает наружу… Но вот по поводу Радецкого… Знакомства с вашим дядей не отрицает, но утверждает, что общение с Модестом Павловичем ему было интересно лишь как профессионалу. Лучше Радецкого, говорит, в иконах никто больше не разбирался.
— Врет!
— То есть… — следователь замялся, подыскивая нужное слово, — хотите сказать, что Радецкий был не таким уж и большим авторитетом в области иконописи?
— Вы не так меня поняли, — поморщился я. — Спец он как раз такой, что поискать. Только не этим Радецкий был интересен Морису Вениаминовичу, а, в первую очередь, как эксперт, которого во что бы то ни стало следовало привлечь к преступному сотрудничеству. Этому прохиндею требовался не сам Радецкий, а его подпись на экспертных заключениях, справках разных, разрешениях. Я вам, кажется, об этом уже говорил…
— Помню, помню… Но только как все это доказать? Блынский ведь не будет свидетельствовать против самого себя. А Модест Павлович нам уже никогда ничего не расскажет.
После некоторого колебания я решительно произнес:
— Простите, Владимир Юрьевич, но кое-какие вещи я приберегал втайне от вас. Посмотрите хотя бы это…
Читая письмо Модеста Павловича, то самое, где он рассказывал об угрозах со стороны Блынского, когда тот убедился, что под их дудочку дядя плясать не будет, Вальдшнепов был более чем изумлен.
— Откуда у вас это, Эд? — в глазах — сплошное непонимание.
— С того света, — мрачно изрек я. — А если точнее — по почте пришло.
Назад мне пути не было: пришлось подробно поведать Вальдшнепову о нескольких полученных мною письмах от покойного дяди, вкратце изложить их содержание. Я, правда, умолчал о том, где Модест Павлович рассказывал о своей любви к Ксении Лаврухиной. Зачем следователю знать об этом? Не время еще…
— Значит, он предчувствовал скорую гибель… Чисто риторический вопрос, Эд: вы, конечно, не знаете, кто вам их пересылает?
Я покачал головой:
— Какие-то, наверное, друзья или хорошие знакомые покойного. Возьмите, пожалуйста, и эти письма, — протянул Владимиру Юрьевичу конверты с каллиграфически написанными адресами — все, за исключением того, где речь шла о Лаврухиных. — Потом, надеюсь, вернете их. В целости и сохранности. Как иконы. Знаете, что меня еще очень интересует? Спросите-ка, пожалуйста, у Блынского, о чем именно он беседовал с Радецким февральским вечером, за столиком в ресторане «Пиры Лукулла», за несколько часов до его смерти. С Блынским, кстати, был еще один, неизвестный мне человек. Пусть он назовет, кто был этот второй.
— Откуда вам об этом известно?
— Не терял времени даром. Если понадобится, у меня даже есть свидетель, вернее, свидетельница этого последнего застолья Модеста Павловича.
— Эд, вы меня убиваете! Вы что, прирожденный детектив? Не хотите ли сменить профессию? Нам такие умницы очень даже нужны!
— Благодарю за комплимент, — с достоинством ответил я. — Просто мне очень хочется разобраться, кто виноват в том, что мой дядя преждевременно покинул этот лучший из миров.
* * *Господи Боже мой! Неужели я олигарх, чьи миллионы нажиты нечестно? Или неподкупный налоговик, который не хочет закрыть глаза на грязные махинации фирмачей? Нет, конечно. Я просто Эд Хомайко, заурядный, в общем-то, офицер украинской армии, который находится в заслуженном долгосрочном отпуске. И одновременно…под колпаком! Бр-р, как неуютно! Честное слово, не нравится мне быть в шкуре человека, каждый шаг которого под чьим-то неусыпным оком.
Наверное, тот, за кем установлена слежка, сначала воспринимает это на чисто подсознательном уровне. Никаких вроде видимых причин для беспокойства, но отчего-то не по себе — ты один-одинешенек в комнате с голыми стенами и в то же время не один, ведь просто кожей ощущаешь нехорошую тяжесть чьего-то чужого враждебного неотрывного взгляда. И вот после некоторого томления наступает момент истины: в стене-то дырочка, в которой блестит чей-то зрачок!
Нечто подобное произошло и со мной: почти весь день я мотался по Киеву с этим странным чувством, что моя скромная персона кого-то интересует — и тогда, когда остановился у КПП родного полка, и когда навестил семью приятеля, чтобы ее успокоить (приятель получил легкое ранение, но, как сказали мне в полку, быстро идет на поправку), и когда припарковался у супермаркета, чтобы запастись продуктами впрок, на целую, может быть, неделю. Но лишь когда я поехал домой, вдруг осенило — постой-ка, а ведь этот серый, на вид весьма потрепанный «бумер» мне как будто знаком, я обратил на него внимание еще утром на улице Набережная Славутича, когда он сначала обогнал меня (я даже подумал, что «тачка» вроде как «убитая», но бегает еще очень даже резво), а вскоре, точно выскочив из-за какого-то поворота, опять пристроился за мной. И вот теперь, вечером, он снова дал о себе знать. Впрочем, когда я свернул вправо, к дому, подозрительный БМВ пронесся мимо и повернул налево, на улицу Северную.
Как обычно бывает в таких случаях, я попытался себя успокоить, объясняя неясную свою тревогу тем, что расшалились нервы. У консьержки, однако, справился, никто ли меня не спрашивал. Она пожала плечами:
— Вы кого-то вызывали? Сантехников?
— Да вроде бы, — улыбнулся я.
— Нет, никто не приходил и вас не спрашивал.
В знак благодарности я адресовал консьержке самую американскую свою улыбку и направился к лифту. «Предусмотрительность, Эд, не помешает никогда», — мысленно сказал себе и нажал кнопку не родного седьмого этажа, а девятого. По лестнице спускался бесшумно, чуть ли не на цыпочках. На площадке у лифта — никого. Отпустило, наконец — вряд ли кто с пистолетом в кармане поджидает меня у самой квартиры.
Дома выдул две подряд рюмки водки, и мои недавние страхи улетучились, как пары бензина на открытом воздухе. На секундочку показалось, что мир населен людьми, которые делают друг другу только хорошее.
Проверяя запоры на дверях перед тем, как отойти ко сну — на дворе еще даже не стемнело, я посмотрелся в зеркале в прихожей. «Эх ты, трусишка», — громко сказал отражению и расхохотался. Правда, как припомнил я уже поздним утром, в хохоте моем прослеживались некие нервные нотки.
* * *Вечером следующего дня я попал в ловушку. Опять почти целый день ездил по городу — был на консультации у юриста, просветившего меня насчет того, какие документы необходимы для вступления в права наследования, потом у частного нотариуса, у которого заверил всяческие копии, затем посетил специализированную фирму, занимающуюся установкой стеклопакетов — надо бы заменить окна еще советского образца, наконец, в четыре пополудни подъехал к прокуратуре (Вальдшнепов пригласил на очную ставку с Блынским) — и ни разу мне не попался серый потрепанный «бумер», внутри которого, по моему мнению, сидел зверь-мотор. Нет, меня сегодня определенно никто не «пас».
