Лео Мале - Нестор Бюрма в родном городе
М-ль Бузинь, директриса этого заведения, очень услужлива, но не может сообщить мне по поводу своей ученицы ничего существенного, не считая обычных банальностей. На мои вопросы по поводу одежды Аньес я получаю те ответы, которых ждал. Аньес всегда была одета подобающим образом. Никаких мини-юбок. Платья в стиле «оп-арт»? О! Ну что вы, месье, мы бы не позволили. Отлично. Спасибо, мадам[10].
Теперь очередь Роже Мурга, соседа Дакоста, живущего близ дороги на Монферье. Я мог бы избавить себя от этой поездки. Этот тип не в состоянии дать мне хоть какую-нибудь информацию. Он не видел Аньес уже несколько месяцев… Раз меня занесло в эти края, я пользуюсь случаем удостовериться в том, что вчерашний таинственный наблюдатель не занял вновь свой пост. Ничего не обнаружено. RAS[11] – так, должно быть, говорили вояки из OAS… RAS… OAS… Я мысленно повторяю эти начальные буквы, пока они не начинают плыть у меня перед глазами. В конце концов у меня уже нет уверенности, что именно OAS, а не RAS Аньес написала на той банкноте. Да нет, конечно же, OAS. Это вполне соотносится с тем немногим, что мы знаем. RAS вообще ни о чем не говорит. Черт бы все это побрал! Дело и без того достаточно темное. Не будем же его темнить еще больше. Пока я здесь, можно было бы сходить навестить Дакоста, но я не вижу в этом особой необходимости.
Вернувшись в город, я отправляюсь проветриться в сторону улицы Бра-де-Фер. Все тихо и мирно. Не похоже, чтобы труп в нейлоновых чулках как-то нарушил привычное спокойствие жителей этого района. Все при исполнении своих обязанностей, самым милым образом. А где-то, не знаю точно, в каком именно секторе города, полицейские из-за жарищи скинули свои пиджаки, потягивают прохладительные напитки, прилипнув задницей к стулу. Настало время им напомнить, что налогоплательщики платят им не только за это.
Заглянув в телефонный справочник и удостоверившись, что продавщица клетушек для сверчков имеет телефон, я звоню из автомата бистро сначала моему новому приятелю, журналисту Дельма.
– Послушайте,– атакую я с ходу,– пожалуйста, никаких имен. У меня, возможно, уже кое-что для вас есть. Отвечайте «да» или «нет». Вы знаете улицу Бра-де-Фер?
– Да.
– Про нее ничего такого не говорили?
– Нет.
– Отлично. У вас не найдется дружка, который бы обретался в этих местах и кому вы бы могли нанести визит таким образом, чтобы как-то оправдать ваше присутствие в этом районе и чтобы это не выглядело слишком нарочитым?
– Я могу найти что-нибудь подходящее.
– Найдите и используйте в ближайшие десять минут.
– Вам не надо будет ничего такого делать, просто следовать за фараонами, когда они набегут.
– Что-что?
– Спокойствие, папаша. Десять минут, понял? По такой-то жаре «оно» уже и так слишком долго ждало.
– Как… как вы сказали?
– Ничего. Это вмешался метеоцентр.
Я кладу трубку, иду к стойке допить свой аперитив, жду, пока пройдет несколько минут и снова беру телефонную трубку, чтобы позвонить торговке клетками для сверчков.
– О! Здравствуйте, мадам,– говорю я, пытаясь воспроизвести акцент моего детства.– Говорит инспектор Далор, из Центральной. Скажите, пожалуйста, вы ведь знакомы с м-ль Крузэ, да? А! Ну вот и прекрасно! Представляете, у нее, бедняжки, с одним из ее родственников стряслась беда, и надо бы ее предупредить. Не могли бы вы к ней подняться и попросить подойти к телефону?
– Беда? О Боже! Что-нибудь серьезное? Я сейчас пошлю малыша. По четвергам ему нечем заняться.
– Конечно. Спасибо, мадам.
Я тихонько вешаю трубку. То-то малыш вытаращит глаза и заработает себе какой-нибудь комплекс. Будем надеяться, что это не помешает ему поднять на ноги весь квартал.
Итак, механизм запущен, и мне не имеет смысла ждать. Я бросаю третий жетон в автомат и на всякий случай набираю номер Дорвиля. К счастью, он у себя. Я сообщаю ему, что есть новости и что я сейчас приеду все ему рассказать.
– Ну и дела! – восклицает Дорвиль.– И что все это значит?
Я только что передал ему тот кусочек ткани, который я извлек из топки плиты, и он теребит его в руках, словно в надежде получить от него ответ на свой вопрос.
– Это значит, что дело принимает интересный поворот. Но не впадайте в панику. Я еще и не такого повидал.
– Но при чем тут Аньес?
Ну что ж, давайте четко обозначим ее роль. Испытывая временами приступы отчаяния, она вела двойную жизнь. И чтобы как-то вырваться из того серенького мирка, который казался ей жалким, она нашла самый древний в мире способ. У нее был любовник, который оплачивал все ее туалеты. Так как она не могла носить их постоянно, она прибегала к услугам Кристин, чтобы… А кстати, когда вы заходили к этой парикмахерше?
– В прошлую пятницу, ближе к вечеру. Я вам уже это говорил.
– А откуда у вас был ее адрес?
– Аньес дала его отцу. Она же говорила – я вам это тоже рассказывал,– что ночует у Кристин, когда не возвращается в «Дубки».
Значит, она была абсолютно уверена, что Кристин в случае необходимости подтвердит ее слова?
– Очевидно.
– Однако при первой же вашей встрече та сразу призналась, что речь шла об уловке?
– Ну да.
– Это не кажется вам странным?
– Почему? Просто Аньес ошиблась на ее счет, вот и все.
– Да, возможно. А вы у нее не спрашивали, знает ли она, чем занималась Аньес, когда ее не было ни дома у старика, ни на улице Бра-де-Фер?
– Разумеется. Она мне поклялась, что не имеет об этом ни малейшего понятия, и добавила, что, в конечном счете, они не были такими уж близкими подругами, а были знакомы довольно поверхностно.
– А как они познакомились?
– Наверное, в парикмахерской, где работала эта Кристин…– Он пожимает плечами.– Как вообще знакомятся с парикмахершами?
Да, конечно. Кстати о парикмахерской: квартира Кристин стала для Аньес примерочной. Думаю, что все происходило примерно так: после уроков Аньес устремлялась на улицу Бра-де-Фер, где переодевалась – должно быть, у нее были ключи от комнаты,– потом, приодевшись, она отправлялась щеголять нарядами со своими приятелями и приятельницами, среди которых не было ее однокашников. Удовольствие длилось каждый день недолго, но и это было уже кое-что. Когда наступало время возвращаться в родимое гнездо, она снова шла к Кристин, чтобы переодеться в свои обычные шмотки. Тот же маневр имел место и наутро, после проведенных вне дома ночей, то есть, не будем бояться называть вещи своими именами, ночей, когда ей приходилось оплачивать счета за тряпки. Перед школьным звонком она забегала к Кристин. В последнюю среду в обычной программе произошел какой-то сбой. В то утро Аньес, должно быть, не вернулась на улицу Бра-де-Фер. Не знаю, встревожило ли это парикмахершу или нет; ее больше нет, чтобы рассказать нам об этом. Но, по всей вероятности, ваш визит в пятницу ей не очень понравился. Аньес исчезла несколько дней тому назад! Она почувствовала, что запахло жареным. Во всяком случае, что-то заставило ее выйти из игры. Вследствие чего она и сказала вам если не всю правду, то хотя бы часть ее. Таким образом она рассчитывала сжечь все мосты во взаимоотношениях с Аньес. И чтобы у нее не обнаружили следы пребывания Аньес, в случае если вы возобновите попытку, она спалила ее костюм.
– Почему же в таком случае она не уничтожила и другие вещи, которые, по вашему мнению, принадлежат Аньес?
– Считалось, что в семье Аньес никто не знал, что они ей принадлежат. В то время как костюм…
Дорвиль покачал головой и зажег сигарету.
– Послушайте,– говорит он, и дым от его сигареты смешивается с дымом моей трубки.– Прискорбно, конечно, и для Кристин, и для нас, что она покончила жизнь самоубийством, но это всего лишь печальное совпадение. Это доказывает лишь то, что она была ненормальной; и именно потому, что была с приветом, она и сожгла костюм Аньес. Но я отказываюсь верить, что все это имеет какое-то отношение к самой Аньес.
– В этом-то вся и загвоздка. Я не уверен, что она покончила с собой.
– Как вы сказали?
Он чуть не подавился.
– Вы же мне сами сказали, что… что она… на люстре…
– Да, но совсем не обязательно, чтобы она сама себя к ней подвесила. Это мог сделать кто-то другой, предварительно придушив ее.
Он не спрашивает меня, на чем я основываюсь, высказывая эту гипотезу. Он бормочет сквозь зубы:
– Повесилась или ее повесили, что это меняет? Это все равно может не иметь никакого отношения к Аньес и ее исчезновению. И даже если предположить, что ее убили… Эта девка, судя по той открытке, которую вы нашли в ее почтовом ящике, имела довольно специфических знакомых…
Он оставляет клочок ткани на краю стола и берет открытку, которую я только что выложил. Он вертит ее и так и эдак.
– Если я правильно понимаю, это какие-то проходимцы. От таких людей всего можно ожидать.
– Во всяком случае,– говорю я, забирая у него открытку и засовывая ее в карман,– Дакоста придется выпутываться из неприятной истории. Если полиция учует преступление, она не будет сидеть сложа руки. Есть риск, что на каком-нибудь повороте расследования всплывет имя Аньес. Тогда они обратятся к вашему приятелю, и вот тут-то ему придется несладко, когда они узнают, что он не заявил об исчезновении своей дочери. Если только он не навесит им какую-нибудь лапшу на уши. Ну, к примеру, что она отдыхает у родственников. Но если им во что бы то ни стало потребуется Аньес как свидетель, вы ведь представляете себе картину? А теперь есть шанс, что полиция никогда не обнаружит никакой связи между Аньес и Кристин. Возможно, именно с этой целью из ящиков вытряхнули их содержимое.
