Убийство – дело житейское - Натали Рафф
– Ну, при таких мозгах, Мишу, возможно, и возбуждает, что он развратил собственную дочь! Хотя, в мерзости подобного способа мышления грех винить такого гениального страдальца, каким был Ницше.
– Ну, а что еще его может привлечь в этой девочке? Юное тело? Я понимаю, когда мужчина находится на пороге заката. Тогда – другое дело. Но он-то в самом расцвете! А, вообще-то, она просто глупая малолетняя гусыня – избалованная, ревнивая и злобная!
– Танюша, родная, если ты все так ясно соображаешь, зачем же полезла в петлю?
– Ты меня не поймешь. В конечном счете дело было не в них. В тот момент я так ненавидела себя! Так презирала! Так была себе омерзительна! Я же эту ситуацию могла предвидеть! Надо было только не бояться смотреть фактам в глаза! И дураку было ясно, что я – скромная провинциалка, студентка библиотечного факультета, не пара развращенному, столичному денди со связями, доцентурой, квартирой в центре столицы и папочкой подполковником. Представляешь, вообразила себя Золушкой. Вот идиотка! Только слепой мог не заметить, что Миша с мамочкой использовали меня, как бесплатную домработницу. Как интеллигентную няньку для их взбалмошной, испорченной девчонки. Ну, и чего я добилась своими диетами и деньгами, заработанными за частные переводы? А бесконечные стирки, готовки, уборки? Конечно, выглядела я как девочка, не была иждивенкой, и в доме у меня все сверкало. Но кто в семье это ценил? Я все равно была для них ничтожеством, которое в любой момент можно было растоптать… А виновата во всем я сама. Только я сама! Я же понимала, что свекровь садистка и лгунья! Я же чувствовала, что муж мне изменяет, а падчерица презирает. Но я не смела называть вещи своими именами. Не решалась себе признаться, что попала в семью снобов и негодяев. Я, как восторженный ребенок, цеплялась за свои иллюзии. Как в первый день знакомства, я постоянно твердила себе, что они талантливы, известны, богаты. Они – столичная элита, а мне – туповатой дурнушке из глубинки, выпало счастье быть принятой в их среду на законном основании! Мне казалось, что я недостаточно хороша для их круга, и потому я работала, работала, как каторжная! Думала, перетерплю и дождусь светлых дней… Валя вырастет, выйдет замуж и заживет своим домом. Фрося одряхлеет и перестанет так донимать. Миша постареет, станет мудрее и оценит мою преданность… Знаешь, мама, когда я промокшая, замерзшая, грязная искала дома спички и скидывала со стола куски кала, в моих ушах звучал смех этой наглой шлюшки! Самое ужасное, я понимала – она права. Ее хохот – единственное, что я заслужила за свою робость, за десятилетнее добровольное рабство… Пойми, ведь в основе всего этого – мои глупые фантазии… Фантазии провинциальной идиотки! Ну, разве нормальный человек может это вынести?
– Ах, доченька, если бы я только была здорова! Прости меня, я пойду, полежу часок. Ты тоже отдохни, потом поедешь в больницу на процедуры, а после зайди к Ире. Передай, что я хочу с ней переговорить.
Вечером Эвелине Родионовне позвонила сестра и разъяснила, что методика лечения рака, которую предлагают тайские монахи, аналогична европейской: это – химиотерапия, но употребляются в ней лекарства натурально-биологического происхождения.
– А ты не думаешь, что результаты этого эксперимента будут ужасными? Судя по аннотации, если я выживу, то превращусь в человекообразного питона! Представляешь, на кого я стану похожа? – ответила Эвелина.
– Знаешь, сестренка, ты говоришь ерунду! По-моему, лучше быть живой змеей, чем мертвым голубем. Да и Тане сейчас необходима мать, способная здесь, на земле перегрызть за нее глотку, а не праведница, проливающая на небесах за нее слезы. А в рай ты не попадешь, не святая! Пойми ты, романтическая дуреха, твою дочь довели до самоубийства, а после сознательно и профессионально изуродовали. В настоящее время она инвалид, над которой необходимо утверждать опекунство. По медицинским показаниям Татьяна нетрудоспособна и обречена пожизненно находиться под надзором врачей из психдиспансера! Тебе, чтобы выбраться из ямы, сам Господь дает шанс. Ты даже не представляешь себе, какой Иван Петрович жадина и конъюнктурщик, и я не могу понять, почему он без всяких условий отдал тебе коробку с питоном. Может, ты мне объяснишь из-за чего?
– Не знаю, Ира! Возможно, он на старости лет решил замолить грехи перед своей совестью? Я ведь точно не знаю, кто подписывал документы о результатах проверки военного госпиталя в пятьдесят втором году, когда состряпали дело против Саши. С Иваном лично я никогда не сталкивалась, но фамилию Сидоренко вспоминаю: он уже тогда работал в системе Минздрава. Поговаривали о его сотрудничестве с органами.
– Возможно, ты права, Лина. Но кто это теперь может выяснить? Все давно утонуло в архивах НКВД. Знаю одно – простому смертному не позволили бы свободно разъезжать по Таиланду, общаться с монахами, принимать от них подарки и ввозить в страну лекарство, неизвестное отечественным медикам. Но ты не дури, дорогая, начинай пить эту дрянь! Я видела результаты твоей биопсии… Говорю тебе как врач: не тяни ни дня. Тебе терять нечего. Я свое дело сделала: вернула тебе доброе имя в глазах местных обывателей и приготовила настойку из этого проклятого змея. Сейчас дело за тобой. И плюнь ты на свою работу! Конечно, этот донос – твоя гражданская смерть. После него к ученикам тебя уже никто и никогда не подпустит. Но у тебя есть Таня, подумай о ней. А потом, кто знает, может, когда-нибудь и с Леной свидишься!
5
Прошла неделя. Эвелина Родионовна заканчивала первый цикл ядотерапии, разработанный буддийскими монахами. Лина похудела, почернела, у нее пропал аппетит, ее тошнило и постоянно клонило в сон. Но она
