Владимир Гурвич - Чужая игра

— Потом, — махнул рукой Эдуард и стал разливать коньяк по рюмкам.

— Извини, Эдик, но пить не стану, — твердо произнес Кидяев.

Эдуард посмотрел на него и понял, что тот не отступит. Ну и черт с тобой, ханжа, напьюсь один, мысленно проговорил он.

Эдуард опрокинул в себя коньяк. И тут же почувствовал прилив энергии. Вот только куда ее девать, как использовать не представлял.

— Значит, дела у тебя идут хорошо, — произнес он.

— Не жалуюсь, — ответил Кидяев.

— А вот у меня паршиво.

Кидяев удивленно взглянул на него.

— С чего это вдруг. Упакован ты вроде отлично.

— Я не чемодан, чтобы быть упакованным. Я человек. А это звучит гордо.

— Разве? Что-то не замечал, — не скрывая насмешки, проговорил Кидяев.

Эдуард снова влил в себя коньяк. Слова бывшего напарника больно ударили по самолюбию.

— Да ты кроме своей пельменно-блинной ничего и не замечаешь.

— А, знаешь, мне этого вполне достаточно. А я как погляжу, ты многое замечаешь.

Эдуард распалялся все больше. С ним произошло нечто странное. Он смотрел на Кидяева, а видел перед собой лицо жены. Он понимал, дело тут было не в коньяке, вернее, не только в коньяке, которого он уже вылакал целую бутылку, а в том, что он ненавидит эту женщину. Это из-за нее он впал в полное ничтожество. В такое ничтожество, что даже Кидяев смотрит на него свысока. А было время, когда Юрка пол за ним подтирал.

Он взглянул на Кидяева, и его вдруг, словно ножом, полоснула ненависть к нему. Медленно, он взял новую бутылку коньяка и стал специально лить из нее мимо рюмки. Дорогой напиток лужицей разлился возле его ног.

— Смотри-ка, мимо, — пьяно засмеялся Эдуард. — Юра, ты по старой дружбе не вытрешь лужу? А то вляпаюсь в нее. Представляешь, будет от моих штиблет нести коньяком.

Кидяев вдруг резко встал.

— Ты меня извини, я пойду.

— А лужа?

— С лужей как-нибудь сам разбирайся.

— Тебя друг просит, а ты?

Кидяев, не отвечая, попытался выйти из-за стола. Эдуард грубо схватил его за руку и дернул на себя.

— Отпусти меня! — потребовал Кидяев.

Эдуард вдруг захохотал.

— Пока не вытрешь, не пойдешь в свою занюханную пельменно-блинную.

Кидяев попытался вырваться, но Эдуард что есть силы, толкнул его. Кидяев, споткнувшись о стул, упал на пол. Вслед за ним туда же полетели остатки его обеда.

Кто-то, пытаясь успокоить Эдуарда, схватил его сзади. Этим человеком оказался все тот же услужливый официант. Эдуард развернулся и ударил его кулаком в подбородок.

Официант вслед за Кидяевым упал, тут же послышался грохот бьющейся посуды.

Теперь уже сразу несколько служителей клуба попытались утихомирить разбушевавшегося посетителя. Эдуард схватил стул и стал отбивать нападение.

Он сражался ожесточенно, не думая о последствиях своих действий, им овладела холодная ярость, порожденная единственным желанием, — отомстить за все неудачи и унижения последних лет.

Кем-то вызванный в зал вбежал наряд милиции. Подкравшись сзади, стражи порядка легко справились с дебоширом.

Эдуард лежал на грязном полу, посреди объедков, в той самой коньячной луже — и плакал от бессилия.

Пока Слободина ехала в машине, то старалась обдумать ситуацию. Больше всего ее сейчас пугал даже не сам визит этого Шпетера с глазами хладнокровного убийцы, а то, что после него ей стало трудно кому-то верить. Даже Михаилу. Уж больно быстро сбылось его предвидение; стоило ему сказать, что конкуренция растет, и многие хотели бы заполучить ее компанию, как тут же появляется человек и пытается воплотить этот план. Разумеется, это может быть всего лишь совпадением, ну а если не совпадение. Как узнать?

Алина понимала, что если на нее будет предпринята со всех сторон атака, ей ни за что не уцелеть. Для этого у нее не хватит ни сил, ни знаний, ни ресурсов. За те пять лет после смерти супруга, когда она взяла бразды правления компанией в свои руки, она многому научилась. Да, она уже совсем не та наивная девочка, которую мог обмануть едва ли не любой, за этот период она поднаторела в делах. Но есть предел и ее возможностям. И она об этом хорошо знает. Но самое печальное в этой ситуации заключалось в том, что она знала, что Викдорович вполне мог провернуть подобную комбинацию. В бизнесе такие случаи встречаются сплошь и рядом. Да она и сама делала весьма сомнительные вещи. И если он в этом как-то замешан, по большому счету она даже не может его осуждать. В их среде рассчитывать на чужую порядочность, конечно, можно, но крайне опасно. И все же Алина надеялась, что на этот раз Михаил ни при чем. Ведь он единственный человек, на которого она может опираться. С этой надеждой она и подъехала к дому любовника.

Он ее уже ждал. Она позвонила ему еще из офиса, сказала, что произошло нечто крайне неприятное. Но рассказывать подробности не стала. И теперь пристально всматривалось в его лицо; насколько искренен он в своем о ней беспокойстве.

Слободиной показалось, что Михаил вполне искренен. Пока она рассказывала, что случилось, его лицо становилось все более и более хмурым.

— Что ты обо всем этом скажешь? — завершила Алина вопросом свой рассказ.

— Я предполагал подобное развитие событий, вот только не думал, что все произойдет так быстро.

— Ты что-то знал?

Викдорович пожал плечами.

— На уровне слухов.

— Но почему мне не сказал о них.

Он подошел к Алине и нежно взял ее за руку.

— Во-первых, не хотел тревожить раньше времени, да и не предполагал, что эти ребята так ретиво возьмутся за дело. А во-вторых, не случайно же я затеял разговор про объединение наших бизнесов. Чем крупней компания, тем трудней ее проглотить.

— Как-то все очень странно получилось. Ты начал этот разговор и тут же пришел этот бандит.

Викдорович вдруг даже попятился от нее.

— Ты подозреваешь меня, что я его послал, чтобы подстегнуть тебя к объединению?

Алина почувствовала смущение. Не слишком ли опрометчиво она поступила, проговорившись о своих подозрениях?

— Я так не думаю, но…

— Но не исключаешь такой возможности, — завершил он фразу.

— В жизни может быть все, что угодно. Разве не так?

— В этом ты права, — усмехнулся он. — Но на этот раз я тут ни при чем. Хотя не знаю, поверишь ли ты мне на слово.

— Прости, если я тебя обидела. Но в такой ситуации… — Ее прервал звонок мобильного телефона.

— Извини. — Она извлекла из сумочки трубку. Несколько минут молча слушала. — Я еду немедленно, — произнесла она и положила мобильник обратно.

— Что-то еще случилось? — встревожено спросил Викдорович.

— Вот именно еще. Звонили из клуба, мой дорогой супруг напился и устроил дебош. Еду разбираться и возмещать убытки.

— Сама видишь, с этим надо как можно скорей кончать, — произнес Викдорович.

Алина посмотрела на него, но ничего не ответила.

Стас Немиров — молодой драматург, сидел в кресле первого ряда и внимательно смотрел на сцену. Репетировали его пьесу, которую он давно и безуспешно предлагал по разным театрам и которую никто не брался ставить. Но Рагозин взял, когда Стас уже отчаялся увидеть свое детище на сцене. Стас безумно обрадовался. Еще более обрадовал его тот факт, что режиссер Рагозин показался ему тем человеком, который сумеет уловить дух произведения и выразить его в спектакле. Стас считал это очень важным. Он был человеком амбициозным, не лишенным таланта и полагал, что если уж так случилось и он не простой ремесленник в своем деле, то отблески его гения не должны умереть на бумаге. Желательно, чтобы они воплотились в игре актеров и были замечены зрителем. А еще лучше театральными критиками и прессой. А там недалеко и до общественного признания со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями.

В мыслях Стас часто улетал в то время, когда это произойдет. В той жизни у него была роскошная вилла на берегу моря, собственна яхта, пляж, огромная парковая территория, прилегающая к дому, с многочисленными фонтанчиками, экзотическими деревьями и цветами, и многое, многое другое….Такие фантазии часто посещали Стаса в самый неподходящий момент. Вот как сейчас, например, когда нужно было быть особенно внимательным и сосредоточенным. Но Стас предпочитал на какое-то время плюнуть на все и с наслаждением предаваться своим мечтам. Он заметил, что черпает из своих фантазий какую-то удивительную силу и энергию. И Стас полюбил их, потому что они служили ему щитом, прикрывающим от скуки и беспросветности повседневной жизни.

Стас оторвался от своих мыслей и сосредоточился на игре актеров. Через пол часа он понял, что Рагозин трактует его пьесу совсем иначе, нежели он сам.

— Стоп, стоп, стоп! — Стас захлопал в ладоши и поднялся с кресла.

Рагозин с удивлением огляделся. Кто это посмел так грубо вмешаться в процесс священнодействия, который происходит на сцене? Кроме него самого никто и никогда не осмеливался посягнуть на это право. Тут он увидел драматурга, который быстро приближался к нему.