Кен Бруен - Blitz. Без компромиссов

Кен Бруен

Blitz. Без компромиссов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

_

Приватность — главная роскошь богатых

и последнее достояние бедного.

Психиатр уставился на сидящего напротив Бранта. По всему офису были развешены печатные благодарности посетителям за то, что они не курят.

Психиатр был в твидовом пиджаке с декоративными заплатами на локтях. Тонкие светлые волосы падали ему на глаза, что заставляло его каждые несколько секунд дергать головой, откидывая их назад. Этот доктор был уверен, что составил себе правильное представление о Бранте.

Он ошибался.

— Теперь, сержант, — сказал он, — я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о ваших позывах к насилию.

Собираясь на собеседование, Брант приоделся. Видавшая виды куртка «пилот», потрепанные синие джинсы, грубые ботинки, купленные в Нью-Йорке. Он не стал бриться, и на его угловатом лице сохранился синий оттенок. После слов доктора он сунул руку в карман и достал пачку «Уэйтс» и «Зиппо». Зажигалка была такой же потертой, как и сам Брант, но на ней еще можно было разобрать надпись: «1968».

Брант, улыбаясь воспоминаниям, щелкнул зажигалкой. К потолку поднялось облачко дыма.

Психиатр сказал:

— Сержант, я вынужден потребовать, чтобы вы потушили сигарету.

Брант преувеличенно глубоко затянулся. При этом он втянул щеки так сильно, что голова его стала похожей на череп. Выпустив дым, он сказал:

— И что ты сделаешь, если я не послушаюсь?.. Арестуешь меня?

Доктор вздохнул и сделал какую-то пометку в карте Бранта. Психиатр пользовался тяжелой золотой ручкой «Шеффер»; он явно гордился ее изысканностью. Потом сказал:

— Вашему делу это не поможет, сержант.

Брант с улыбкой заметил:

— Хорошая ручка.

— Что?

— Ага, много о тебе говорит.

Доктор невольно спросил:

— В самом деле? Не расскажете что именно?

— Что тебе нравится держать в пальцах твердый предмет, символизирующий член.

Доктор, попавшийся на удочку Бранта, с трудом сдержался.

— Сержант, — произнес он сухим тоном, — я не уверен, что вы понимаете всю серьезность своего положения. От моего отчета зависит, останетесь вы в полиции или нет.

Брант резко, напугав врача, поднялся, склонился над столом и проговорил:

— Зря дергаешься, док.

— Я требую, чтобы вы сели, — выдохнул тот.

Брант встал одним коленом на стол, подался вперед и сказал:

— Дело в том, док, что, если меня вышвырнут, мне капец. Я ничего другого не умею делать. И я уверен, что пойду в разнос и сотворю что-нибудь совсем безрассудное, если мне дадут пинка под зад.

Доктор, в бытность его интерном, проработал несколько месяцев в заведении для психически ненормальных преступников. Он смотрел в глаза некоторым из самых опасных людей на планете.

Близко и практически один на один.

Но никто из них не заставил его испытывать такой страх, какой сейчас вызывали у него глаза Бранта.

— Вы… вы угрожаете… мне? — заикаясь, выговорил психиатр.

Ему показалось, что Брант на секунду задумался и вроде бы смягчился.

Вроде бы.

Врач, чувствуя себя победителем, выкрикнул:

— Я так не думаю!

В этот момент Брант бросился вперед. Голова его попала прямо в переносицу психиатра, и тот отъехал назад вместе с креслом. Брант соскочил со стола, обошел его, открыл нижний, ящик кивнул:

— Я так и знал!

Вынул из ящика бутылку виски «Гленфиддик» и два стакана, поставил все на стол. Схватил врача за лацканы, поднял и, придвинув ногой кресло, снова усадил. После этого процедил сквозь зубы:

— Возьми себя в руки, мать твою.

Плеснул в оба стакана виски, протянул один стакан психиатру, сказал:

— Пей давай.

Доктор послушался.

Виски подействовало на него почти так же, как и удар. Брант налил в стаканы в два раза больше виски и сказал:

— Теперь ты готов.

Доктор, родившийся в обеспеченной семье среднего класса в Западном Лондоне, получивший образование в лучших школах, никогда в жизни не получал по физиономии. Будучи президентом Кембриджского полемического общества, он играл в словесную агрессию. Но только среди своих. Во время учебы в психбольницах он всегда мог рассчитывать на защиту:

крепких санитаров

пут

смирительных рубашек

и, разумеется, замечательного успокоителя — торазина.

Конечно, сидя за рулем своего «бентли», он иногда испытывал умеренный гнев, а однажды женщина, защищенная от него лобовым стеклом, проговорила одними губами: «Гомик».

Здорово будоражит нервы.

Теперь же он пребывал в состоянии панического страха; доктор машинально снова взял стакан и влил в себя виски. Брант наклонился, оправил на психиатре пиджак и сказал:

— Ну вот, взгляни на себя, совсем другой человек.

Он вышел из офиса, даже не оглянувшись. Оставил открытую бутылку виски стоять в центре стола; крышка лежала рядом. Секретарша улыбнулась, когда Брант сказал:

— Док просил часик его не беспокоить.

Она с понимающим видом кивнула:

— Бедняжка, он так много работает.

Брант подумал: «Не предложить ли ей перепихнуться?», но секретарша выглядела чересчур серьезной. У нее наверняка будут вопросы, которые она захочет обсудить после.

Он это терпеть не мог.

Выйдя из здания, он направился к телефону-автомату и набрал номер отдела внутреннего расследования. Полиция, надзирающая за полицией.

— Могу я поговорить с детективом-инспектором Крестом?

— Я у телефона.

— Сэр, мне очень противно стучать на своего коллегу-офицера…

Брант точно знал, что сейчас услышит.

— Это никакое не стукачество. Мы все в одной лодке. Мы вовсе не враги, и вы выполняете свой долг.

— Я тоже так думаю, сэр. Так вот, доктор Хейзел, наш психотерапевт… он пьет на работе. Даже во время беседы он хлещет виски.

— Ваше имя, пожалуйста?

— Констебль Макдональд, — ответил Брант.

И повесил трубку. Затем окинул взглядом будку. Вся она, естественно, была обклеена призывными объявлениями шлюх. Все что угодно для мужчины или животного. Например:

«Мадам, ловко владеющая плетью,

ждет сильного мужчину для

уроков послушания».

Бранту понравилось, как это звучит, — ему даже послышалась музыка из «Сыромятной плети».[1] Он записал номер совсем недавно приобретенным тяжелым золотым «Шеффером».

Констебль Макдональд пытался обжулить Бранта неоднократно. Когда все узнают, что на Хейзела донес Макдональд — а все обязательно узнают, — тому придется несладко. Брант положил ручку в карман куртки и произнес:

— Тут тебе и крышка.

_

Народ расходился, и атмосфера в доме была не из приятных: полупустые блюда с пышками и пирожными, в гостиной накурено так, что дышать трудно, — ведь там дымили целый день, с тех пор как стало известно о Кейти. Утром и ранним днем всех пришедших объединяли общая скорбь и любовь, но ко времени приезда Дейва чувства эти охладели, сменившись своего рода усталой отрешенностью, и на нервы действовали скрип стульев и бесконечные приглушенные прощания у двери.[2]

В тот день, когда умерла его жена, Робертс как раз получал втык от старшего инспектора.

Следующим образом.

Суперинтендент[3] сидевший за столом, положил в рот печенье и, жуя, сказал:

— Брант скоро доиграется.

— Сэр?

Робертс, сидевший напротив, выпрямил спину.

— И в этом ты виноват, Робертс.

— Да, сэр.

— Сколько раз я тебе говорил, что его надо приструнить?

— Много… много раз… сэр.

Суперинтенденту не понравился его тон, и он закричал:

— Мне не нравится, как ты себя ведешь, парень!

— Да, сэр.

В этот момент зазвонил телефон. Суперинтендент схватил трубку и рявкнул:

— Что?

Через секунду выражение его лица изменилось, он взглянул на Робертса и сказал:

— Понимаю.

Увы, он не понимал.

Робертс почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Суперинтендент сказал:

— Садись-ка, старший инспектор.

При упоминании чина Робертс понял, что ему придется туго. Суперинтендент выдвинул ящик стола — такой же ящик такого же стола, какой принадлежал доктору, у которого побывал Брант. Затем на столе оказалась бутылка виски того же сорта. И разумеется, за ней последовал реквизит: два стакана. Суперинтендент налил в оба стакана по одной аккуратной ирландской порции, подвинул один стакан и сказал Робертсу: